Строговы - Марков Георгий Мокеевич - Страница 72

• Предыдущая
• 72/141
• Следующая

Дед Фишка на ходу срывал то колосок ржи, то ячменя и, вылущив зерна, брал их в рот. Зерна были безвкусные, немного горьковатые.

„Кедровыми орешками позабавиться бы теперь“, – думал он, посматривая туда, где за мелким березником виднелся кедровник.

Чувствовалось приближение осени. Зелень леса и трав поблекла. Квелые березовые листки покрылись желтоватыми пятнами. Макушки осин перекрасились в горящий малиновый цвет. Солнце пекло изнуряюще, но небо стало уже не летнее. Облака двигались стремительно, непрерывно и были не меловые, как в июне, а темно-сизые, с косматыми краями. Горизонт на западе редко очищался от туч. Если б не юго-западный ветер, сгонявший тучи в сторону, над полями волченорских мужиков стояло бы затяжное ненастье.

Увидев возле дороги куст боярки, дед Фишка повернул к нему, нарвал горсть спелых ягод и, отправляясь дальше, рассуждал сам с собой:

„Боярка поспела. Раньше в эту пору мы с Матюшей в отход на Юксу собирались“.

Он припомнил, какими хлопотливыми и отрадными были эти дни, и грустно усмехнулся.

„Все, брат Фишка, как ветром сдуло, – мысленно говорил он, обращаясь сам к себе, – ни пасеки, ни Юксы, ни кедровника. Да, может, пора уж и на покой. – У старика защемило в груди, но он быстро спохватился: – Погоди, что это я! В уме ли? Матушка-то на сто четвертом убралась. До ее лет мне еще жить да жить. А там, гляди, подфартит – и сверх того годков десяток прихватить сумею. Нет, умирать мне теперь нельзя. Надо еще должки кое-кому отплатить. Степан Иваныч… дождется! Сваты Юткины, Демка Штычков. Да теперь еще этот черт Адамов. Ишь сколько накопилось!“

Эти мысли окончательно вернули старику бодрость, и он легко и быстро дошел до поселка.

Дед Фишка не узнал Ягодного. Вместо соломенных балаганов, которые он видел в свое первое случайное посещение, теперь здесь стояло несколько крепких изб. Правда, большинство новоселов жило еще в землянках, вырытых по берегу буерака.

„Обживаются мужики помаленьку, – подумал дед Фишка и с интересом осмотрел сруб крестового дома, стоящий возле дороги, на отшибе от поселка. – Ничего себе, ладный домишко будет, одних окон восемь“, – отметил он про себя.

Старик посидел на бревнах, отдохнул, покурил и пошел к землянкам. Матвей велел ему завести знакомство с такими мужиками, у которых и достатку-то – полупустой надел земли да несобранный пай кедровых шишек.

Когда перед ним показалось несколько труб, торчавших из низких крыш, застланных на два ската свежим, плотным дерном, он решил зайти в самую крайнюю землянку. К ее дверям пришлось спускаться по тропке, круто спадавшей по берегу буерака.

Землянка поразила его своей величиной. Тут было просторно, как в хорошей избе. В одном углу стоял большой стол, в другом – кровать; русская печка была обычного размера, с широким шестком и тремя вместительными печурками. Для полного вида не хватало полатей. В землянке стояла приятная свежесть. Дед Фишка помолился, нарочно как можно громче поздоровался. Спавший на кровати хозяин очнулся, приоткрыл на секунду глаза и пробормотал:

– Тебе чего, дед Андрей?

„Он что, бредит?“ – подумал дед Фишка и сказал со смешком в голосе:

– Сроду Финогеном, хозяин, кличут.

Мужик поднял голову, протер кулаком глаза.

– Обмишурился, старик, я. Проходи, садись. Из каких краев будешь? – Потягиваясь и зевая, мужик поднялся, почесывая круглую облысевшую голову.

Дед Фишка не без радости подумал: „Один-одинешенек дома. Сейчас я ему размалюю о кедровнике“.

Дед Фишка присел на скамейку у стола, спросил хозяина:

– Не староверы? Трубку запалить дозволишь?

– Давай разжигай! Сам ее редко из зубов выпускаю. – Хозяин приподнял подушку, взял кисет, кремень, трут, кресало и подал старику.

Дед Фишка, в свою очередь, достал свой кисет и, подав его хозяину, смеясь, предложил:

– Запали моего. Слаще картузного. Турка такой не курит. А уж они, говорят, знают скус в табачке.

Мужик охотно принял из его рук кожаный кисет и запустил в него трубку.

Прошло не меньше минуты, прежде чем дед Фишка, раскурив трубку, начал обычный разговор:

– Как поживаете на вольной земельке, хозяин?

– Живем помаленьку, – лениво ответил мужик.

– Урожаишко-то как ныне, ладный?

– Озимые добрые. Яровые поплоше.

Дед Фишка недовольно крякнул. Не нравились ему короткие, односложные ответы мужика.

„Бирюк! Чистый бирюк, – про себя обругал его старик и подумал: – Ну, погоди, я тебя не мытьем, так катаньем“, – и, заглянув мужику в глаза, начал о своем, главном:

– Шишковать-то собираетесь? Орех ноне есть. У нас в Волчьих Норах мужики ждут не дождутся, когда настанет пора в кедровник выходить. Выбился за лето народ из деньжонок.

Эти слова, по-видимому, тронули мужика, и он оживленно сказал:

– Что там шишкобой! Гривенник заработаешь, а тем временем на полях рубль потеряешь…

Не стоило пока противоречить мужику, но и соглашаться во всем с ним у деда Фишки тоже не было желания. Подергав себя за мохнатые брови, он сказал:

– Если, нычит, на полях есть что убирать, да ведь не у каждого там густо бывает. У нашего брата при хорошей погоде всей уборки на неделю. Земли тут черт кочергой не мерял, а хвати – сеять негде, кругом пни да колоды.

Мужик заметно насупился и молчал. Это удивило деда Фишку. Знал он, что ничего так не любят новоселы, как разговоры о неудобствах хваленой сибирской земли.

„Вот холерский, и на эту удочку не клюет!“ – чуть не вслух прошептал дед Фишка.

Он выбил кресалом из кремня искорку и, раздув ее, положил трут в потухшую трубку. Как вести разговор дальше, он не знал. Прикинув кое-что в уме, он решил идти напропалую.

– До нас, хозяин, слушки дошли, – заговорил он, нарочно понизив голос и желая этим придать своим словам наибольшую значительность, – будто царь повелел по всей матушке России отобрать у бедных мужиков землю и отдать ее богатым. Как жить-то, хозяин, будем?

– А тебе что, не нравится, радетель голоштанный? Правильно царь-батюшка придумал, – резко возразил новосел. – У бедного мужика земля все равно без толку пустует, а справный хозяин ее засеет.

Чего-чего, а таких слов дед Фишка никак не ожидал.

„Эге, на богача, видать, нарвался, холера его задави“, – наконец догадался он и, чтобы удостовериться в этом, сразу переменил разговор.

– Просторная у тебя, хозяин, землянка. Горница! – окинув еще раз взглядом землянку, проговорил дед Фишка. – А в избе все же лучше жить. Тут кто-то на краю поселка крестовый дом строит, таких домов и у нас в Волчьих Норах раз-два и обчелся.

– Это мой сруб. Осенью переезжать буду, – проговорил мужик спокойно.

Дед Фишка был окончательно сражен и долго молчал, не находя, что сказать. Мужик заметил это и как-то недружелюбно покосился на гостя. Дед Фишка понял, что его замешательство замечено, и поспешил возобновить разговор:

– Окон больно много, парень, понаделал. Одного стекла на полста рублей уйдет.

– А ты что, стекло продажное имеешь?

– Как же, у меня, нычит, стеклянный магазин в городе, рядом с губернаторской фатерой, – попробовал пошутить старик.

Однако шутка нисколько не тронула хозяина. Пришла пора уходить. Дед Фишка взял свой картузишко и хотел было уже откланяться, но в это время дверь землянки раскрылась и один за другим вошли два мужика. Они остановились у порога, перекрестились и почти в голос проговорили:

– До твоей милости, Касьян Тимофеич.

– Хлеба поди опять пришли просить? – спросил хозяин.

– Слыхали, Касьян Тимофеич, будто людей на жатву ищешь, – проговорил один из мужиков, – зашли узнать.

– Людей надо, – подтвердил хозяин.

– Как нанимаешь-то, подесятинно или еще как? – спросил опять тот же мужик.

– Посуслонно. Девятнадцать суслонов мои, двадцатый ваш.

Мужики переглянулись, а дед Фишка выразил свое мнение вслух:

– Дешево платишь, хозяин!

– Четырнадцать суслонов твоих, пятнадцатый наш. Вот так, на худой конец, пойдет, – сказал один из мужиков.

• Предыдущая
• 72/141
• Следующая