Строговы - Марков Георгий Мокеевич - Страница 53

• Предыдущая
• 53/141
• Следующая

Исчезновение Капки никого не удивило. Матвей открыл наконец тайну, которая была известна надзирателям уголовного отделения тюрьмы: Капку уже давно повенчал тюремный поп с Яшкой Пройди-свет.

Спустя два дня после исчезновения Капки парикмахер сунул Матвею записку. Придя к себе в комнату, Матвей с живым любопытством прочел:

«Милый Строгов! Я все устроила так, что никому неприятностей не будет. Я ухожу к мужу, графу Яшке Пройди-свет. Я нашла свою судьбу (будет ли она счастлива, не знаю), желаю тебе найти свою. Прощай!

К а п и т о л и н а».

Матвей несколько раз перечитал письмо Капки и от души пожелал ей счастья.

В начале ноября Антон Топилкин выхлопотал себе недельный отпуск и решил поехать в Волчьи Норы – проведать отца и сестру. Накануне отпуска днем он получил в конторе расчет, а вечером пошел на станцию. Ночью он домой не вернулся. Не пришел и наутро. Матвей решил, что Антону подвернулись попутчики и он уехал.

Но в полдень к Матвею пришел молодой паренек с худеньким, узким личиком и серьезными глазами. Он был одет в телогрейку, широкие штаны, заправленные в большие сапоги.

Войдя в комнату, паренек внимательно пригляделся к Матвею и только после этого справился, точно ли он видит перед собой Строгова.

– Меня послал к вам Топилкин, – сказал паренек глуховатым голосом.

– Топилкин? Да ведь он уехал в деревню.

– Никуда он не уезжал. Он в городе. А чтобы вы поверили, что я послан им, он попросил меня назвать какого-то Андрюху Клинка.

Матвей улыбнулся: паренек говорил правду.

– Товарищ Емельян – так у нас зовут вашего друга, – продолжал паренек, – перешел на нелегальное положение. Вам он советует уехать в деревню. Говорит, что вместе с солдатами, которые вернулись с войны, вы можете заняться работой с крестьянами.

Паренек все больше нравился Матвею. Видно, он не первый раз выполняет задания подпольной организации. Он говорил кратко, серьезно, и светлые, вдумчивые глаза его глядели мягко и ласково. Было в нем что-то от Беляева – такая же задушевность и суровая сосредоточенность.

– Значит, он, Емельян-то, не придет больше сюда? – спросил Матвей, впервые называя Антона его новым именем.

– Да, он уже не вернется сюда. Но будет держать с вами связь. А со мной он просил вас передать его вещи.

Матвей достал ящик Антона, вынул из него белье, положил в мешок. Потом аккуратно свернул его и подал пареньку.

– Ну, скажи ему, Емельяну-то, дружок, – начал Матвей и поправился: – Скажи ему, товарищ, что я привет шлю и желаю ему удачи в жизни.

– Передам, – ответил паренек и направился к двери.

Матвей улыбнулся ласковой, доброй улыбкой и спросил:

– А сколько тебе, дружок, лет?

– Весной семнадцать стукнуло.

– С большевиками давно?

– Уже с год как… А в депо пятый год работаю.

Паренек ушел, а Матвей, прикрыв за ним дверь, сел к столу и задумался.

Действительно, не пора ли податься в деревню? Вспомнились последние разговоры у Соколовского. Большевики горячо говорили о Третьем съезде партии в Лондоне, о Ленине, о постановке им вопроса о союзе рабочего класса с трудовым крестьянством. Матвей понял, что в то время как рабочие уже бьются с царизмом не на жизнь, а на смерть, крестьяне все еще раскачиваются слабо. Соколовский особенно подчеркивал, что работа среди крестьян становится главной задачей момента.

И мысли как-то само собой перенеслись в Волчьи Норы (как-то там Мартын справляется?), а потом на пасеку и к деду Фишке. Неугомонный старик теперь, наверное, уж закатился куда-нибудь в тайгу, на край бела света.

Матвею стало завидно. Когда-то и он вот в такие же погожие сентябрьские дни кружил по тайге, с наслаждением вдыхал чистый, пахнущий смолой воздух. Любил он выйти куда-нибудь на вершину холма, поросшего ветвистыми кедрами, сесть на колоду, закусывать сухарями и прислушиваться чутким охотничьим ухом к жизни тайги. Так иногда просиживал он, забывая о времени, до самых сумерек. Скрытая жизнь тайги захватывала его; и в ее однообразном, почти никогда не умолкаемом шуме он умел различать множество звуков.

Вот послышался где-то вверху, над головой, легкий шорох в тонкий писк. Это запасливый бурундук отправился на кедр за шишкой. Острыми зубами он перегрызет ее стебелек, сбросит на землю, спустится сам, ошелушит, вытащит орешки и запрячет их где-нибудь в земле, под валежником.

Вот застучал дятел. Древесный червяк хоть и запрятался глубоко, но крепок у дятла клюв. Не сегодня, так завтра дятел достанет червяка и полакомится им.

Потом стихнет все. Кажется, нет тут вокруг ни одного живого существа. Но вдруг пронзительно взвизгнет иволга. Заснувший в сумрачной чаще филин спросонья вообразит, что наступил вечер, заухает и, поняв ошибку, затихнет.

…Матвей больше не колебался. Достав лист чистой бумаги, он взял перо и стал писать рапорт об увольнении.

И пришло время. Где-то в Маньчжурии уже выдыхалась война. Где-то в Америке уже подписывался бесславный для царя мирный договор с Японией.

Хорошая была осень в этом году – тихая, теплая, солнечная.

Как только Строговы управились с пахотой, дед Фишка Стал собираться на Юксу. Лопаты, которые он видел в прошлом году во дворе у Зимовского, не давали ему покоя.

За ужином дед Фишка как-то случайно проговорился о своих намерениях. Захар подшутил над охотником:

– Ты Артемку взял бы с собой. Он, может, фартовее тебя. Сколько лет клад ищешь – и все зря.

Захар смеялся, потряхивая кудрявой головой, а дед Фишка, недовольный его шуткой, насупился.

Кареглазый Артемка давно мечтал о Юксе. Столько он об этой тайге слышал, что она представлялась ему полной чудес.

– Дедка, возьми меня с собой! – пристал он к деду Фишке.

– Просись, просись, Артем, – подзадорил внука Захар. – Авось клад найдешь!

– Дедка, возьми… – клянчил Артемка. – Возьмешь?

Он так горячо просился, что дед Фишка решил взять его с собой.

– Пойдем, сынок. Только вот мать спроси.

– Мам, пойду? – обратился Артемка к матери.

Анна молчала. Не хотелось ей, чтобы сын увлекался тайгой и охотой. Совершится это – значит, все пропало. Никогда она не увидит широкие пашни, шумящую мельницу, новый крестовый дом под железной крышей.

– Далеко, сынок, до Юксы. Устанешь, – сказала она, когда Артемка, заглядывая ей в глаза, стал настойчиво упрашивать ее.

– Да отпусти уж ты его, Нюра. Пусть сходит. Ноги набьет – в другой раз не запросится, – посоветовала Агафья.

Анна махнула рукой.

– Пусть идет.

– И я пойду, – вдруг решительно заявил Максимка.

Все захохотали.

– Ты еще мал, сынок. Тебе подрасти маленько надо. Мы лучше с тобой завтра в Волчьи Норы поедем. Конфет, пряников купим, – заговорил Захар, усаживая к себе на колени внука.

Дед Фишка не особенно был доволен тем, что с ним увязался Артемка. Но старик любил мальчика и считал своим долгом приучить его к тайге и охоте. Когда-то и Матвея он вот так же водил за собой. Не для себя одного он торил тропы на Юксу.

Вместо двух дней до Юксы шли три. Дед Фишка не забывал, что идет не один, и присаживался отдыхать чуть ли не каждую версту. Дорогой без умолку старик рассказывал Артемке о своих и Матвеевых приключениях. Почти каждая верста была чем-нибудь отмечена.

Когда умолкал дед Фишка, разговор поддерживал сам Артемка.

– Дедка, а это какая малюсенькая серенькая птичка? – спрашивал он.

– Это, сынок, дрозд-пересмешник. За медведем любит гоняться. Мы с твоим отцом, бывало, сидим на лабазе, ждем медведя и вот как услышим, что дрозд-пересмешник трещит, так и знаем: идет мишка.

Пока дошли до стана, расположенного на крутом берегу быстроводной Юксы, знания Артемки приумножились во много раз.

На стану передневали. Деду Фишке хотелось тотчас же броситься в тайгу, посмотреть, не появился ли в ней Зимовской, но оставить Артемку одного он не решался.

• Предыдущая
• 53/141
• Следующая