Строговы - Марков Георгий Мокеевич - Страница 20

• Предыдущая
• 20/141
• Следующая

Через какие-нибудь полчаса Матвей Строгов уже сидел в горнице у тестя Евдокима Юткина. В прихожей было полно людей. Мужики, бабы, ребятишки, глядя в открытые двери горницы, не спускали глаз с солдата, насторожившись, ловили каждое его слово.

На коленях у Матвея вертелся кареглазый Артемка. Ему хотелось побаловаться с отцом, но бабка Агафья строго поглядывала на внука. Дед Фишка восторженно смотрел на племянника: «Эх, и отведут же они теперь с Матвеем душу в тайге!»

Анна сидела рядом с мужем, радостная, разрумянившаяся, улыбаясь блестящими карими глазами. Она слушала Матвея, но его слова не доходили до ее сознания. Искоса посматривая на него, она думала о своем, отмечала все перемены во внешности Матвея.

За пять лет он возмужал и раздался в плечах. У глаз и переносья появились морщинки. Над верхней губой выросли густые светло-русые усы. В молодцеватой осанке Матвея была теперь какая-то тяжеловатость, медлительность.

Вот Матвей сказал что-то (Анна не разобрала, что именно), засмеялся и опустил голову, обнажив шею. Анна чуть не вскрикнула: шея была по-мальчишески нежной, не огрубевшей, как пять лет назад. Матвей махнул рукой, и Анна опять увидела, что большие, длинные руки Матвея по-прежнему аккуратны и приятно смуглы от загара.

Голос его был, как и раньше, спокойный, чуть глуховатый.

Анне захотелось скорее увезти мужа на пасеку. Уж теперь он, наверное, возьмется за хозяйство. То, что положено было царем, слава богу, отслужено. Только бы не поманило его опять в тайгу. Не случится этого – пойдет жизнь Строговых на крутой подъем. Ничего, что пять лет потеряно. Еще поживут они на загляденье и зависть другим!

– Ну, Матюша, а люди там на лицо такие же, как и мы? – спрашивал Евдоким Юткин.

– Всякие люди живут там, – рассказывал Матвей. – Русские – эти одинаковые с нами. А вот китайцы, корейцы не похожи на нас. Мы, русские, носатые, белее их. У тех русого не встретишь. Волосы как вороненые, с блеском.

– Ишь ты! Стало быть, чернявый народ, под цыган, – заметил кто-то из мужиков.

– Вроде тебя, сват Евдоким, – подшутил дед Фишка.

В горнице и прихожей засмеялись. Евдоким Юткин ухмыльнулся и расчесал пятерней блестящую черную бороду.

– Каких же там, сынок, людей больше – русских или энтих? – вмешалась Агафья.

– Русских больше. Русская там сторона, мама.

Загремела табуретка – это не по-стариковски быстро и шумно вскочил Захар.

– Вот русский народ какой! Его везде хватает. Знать, наши бабы – что работать, что рожать – не ровня другим.

Он проговорил все это запальчиво и сел на прежнее место, гордо приосанившись.

Уже за столом, заставленным тарелками с жареным мясом, солеными огурцами, грибами-рыжиками в сметане, речь зашла о солдатской службе, об офицерах и о слухах про близкую войну на Дальнем Востоке.

– Ты скажи-ка, Матвеюшка, – спросил Федот Мишуков, старый александровский солдат, – как там эти чернявые – не грозят войной нашей державе?

– Есть такие, что и грозят, – ответил Матвей. – Мы их не видели, но говорят теперь про них много. На океане живут, на маленьких островах, а называются – японцы.

Мужики хотя уже и охмелели, но насторожились.

– Японцы?! Вроде турок, значит, – заметил александровский солдат, – те тоже за морем живут, под Севастополем бивали мы их, – знаю. И, говоришь, на нас войною пойдут?

– Это – как царь… Офицер говорил, будто вся драка из-за китайских да корейских земель должна произойти. Зарится на эти земли и японец, и француз, и англичанин, и американец. А наш царь тоже побольше старается захватить. Китай – большая страна, да слабая.

– А зачем царю китайские земли понадобились? – допытывался Федот. – Про то ничего не сказывал офицер?

– Нет, про это ничего не сказывал, – ответил Матвей.

Никто из слушающих не заметил, что Матвей смутился: на самом деле никакого офицера не существовало. Слова его о том, что русский царь хочет побольше китайских земель захватить, были сказаны в результате собственных наблюдений.

Пять лет прослужил Матвей на Дальнем Востоке. Он видел сам и слышал от других, как год от году Маньчжурия и Корея наводнялись войсками, купцами, промышленниками и агентами разных фирм.

Старые солдаты рассказывали ему, что не так давно в этих местах побывал, будучи еще наследником, царь Николай Второй. По словам очевидцев, был он вял и молчалив, но всем было яснее ясного, что не ради прогулки разъезжал он по Дальнему Востоку.

– Ну, дорогие гостечки, – прервал серьезный разговор Евдоким, – давайте выпьем по четвертой. Как говорится, без четырех углов избы не бывает.

Гости выпили и не спеша закусили.

– А вот, сынок, – вдруг заговорила Агафья, – скажем, чужестранец пойдет на нас войной, – как ты думаешь, не завоюет он нас?

– Вот дура баба! – воскликнул Захар с усмешкой. – Ай русские чужестранца к себе пустят? В двенадцатом позарился француз на Москву, да и ног не унес.

Мужики и бабы одобрительно загудели. Но Федот Мишуков не поддержал их.

– Ты погоди, Захар Максимыч, храбриться, – сказал он, – мы вот лучше служивого спросим. Так ли, Матюша, отец говорит?

Все смолкли.

– Так, дядя Федот, так, – сказал Матвей. – Будет угрожать чужестранец нашему народу – несдобровать ему. Накладут ему русские солдаты по первое число. Только вот охоты лезть на чужие земли нет у нас. Уж если начальство приневолит, ну, тогда пойдешь. Ведь разве в земле только дело? Что в ней, в земле, если нечем тебе ее вспахать да засеять? Бывало, сам видел: принесут в роту письма, начнут солдаты читать, посмотришь – один плачет, другой клянет казну или своих же деревенских кровососов. Не от хорошей жизни плачут…

– Выпьем, гостечки, еще по одной, – предложил Евдоким.

Горница наполнилась говором, шумом, и опьяневший дед Фишка, обняв за плечи старуху Федота Мишукова, затянул песню.

Не любивший водки Матвей Строгов в пьяных компаниях чувствовал себя одиноким. Анна вначале была внимательна к нему, прижималась, шептала что-то о себе, об Артемке, но когда Агафья предложила ей петь, голос ее зазвенел, выделяясь из нестройного хора, и она вся отдалась песне.

– Эй, Дениска, беги в винопольку, купи еще бутылку водки! – закричал Евдоким сыну.

– Постой, воротись! – остановил подростка Захар Строгов. – На деньги, купи не бутылку, а четверть.

– Да куда ты столько, черт-ерыкалка! – пыталась остановить его Агафья.

Но Захар опрокинул табуретку и, блестя помолодевшими голубыми глазами, закричал:

– Родного сына, старуха, встречаем! Грех скупиться, сват Евдоким!

Будто собираясь покурить, Матвей вылез из-за стола и вышел на крыльцо.

С высокого крыльца юткинского дома хорошо было видно село. Волчьи Норы зеленели огородами и палисадниками. За околицами извивалась речка, по левому берегу ее чернели незасеянные пашни. А дальше тянулись волнообразные холмы, щетинившиеся вековыми сукастыми лиственницами.

Матвей вдохнул в себя теплый, пахнущий полынью воздух, потянулся так, что хрустнули кости, и, прищурив глаза, долго смотрел на село, на пашни, на лес, на синеющий горизонт.

Перед ним лежала его родная сибирская земля. Сколько раз с тоской вспоминал он ее там, на Дальнем Востоке!

Он не торопясь сошел с крыльца и направился к речке. Скоро его догнал Дениска, уже успевший сбегать за водкой.

– Ну, веди меня на остров. Давно нашим лесным духом не дышал, – покосившись на него, сказал Матвей.

Белобрысый Дениска важно приосанился. Не простое дело идти рядом с настоящим солдатом. Эх, видели бы его ребята!

Они спустились к речке и по сырому чистому песку прошли на остров, заросший топольником, ивняком, черемушником.

Много лет тому назад небыстрая речка образовала у села новое русло. Будто назло хозяйкам, она отвернула от огородов саженей на сто в сторону и, обогнув село полукругом, опять соединилась в один рукав. Лет двадцать – так считали старики – остров был гол и пуст. Лишь изредка туда на самодельных плотах перебирались отчаянные ребятишки. Мало-помалу остров зарастал тальником, топольником, черемушником. Незаметно образовалась настоящая таежная чаща-трущоба. Старое русло забросало песком, мусором, и однажды засушливым летом волченорцы увидели, что на остров есть сухопутный переход.

• Предыдущая
• 20/141
• Следующая