Семьдесят неизвестных - Квин Лев Израилевич - Страница 28

• Предыдущая
• 28/34
• Следующая

— Вы в городе кем? — спросил он.

— По медицинской части, — ответил за Марусю Пётр и ухмыльнулся почему-то.

Юра удивился:

— Доктор?

Пётр рассмеялся. Маруся покосился на него, буркнул торопливо:

— На складе аптечном. — И поспешил сменить тему: — Ты что, не куришь, пацан?

— Нет.

— Вот правильно… — Пётр затянулся. Огонёк папиросы вспыхнул, на секунду осветил нижнюю часть его скуластого лица. — Одобряю! Я бы мог — тоже бросил. Сплошной расход.

— А тебе как — с выработки или подённо? — поинтересовался Маруся.

— Как всем. За питание только высчитывают.

— Вот придумали! Пацан ещё — и как всем.

— Так их же теперь к жизни приближают. А жизнь — это гроши да харчи хороши, — снова ухмыльнулся Пётр. — Тебя на кого учат?

— На тракториста.

— Ого! И водить дают?

— А как же! Такой же, «ДТ-54». — Юра хлопнул ладонью по горячему капоту. — У меня уже полтора часа на личном счету.

— Хочешь поводить?

Чёрт возьми, Гришка завтра лопнет от зависти! Самостоятельно водить трактор на севе! Да ещё ночью.

— Отчего же, — сдержанно произнёс он.

Красная точка описала большой полукруг и исчезла в темноте — Пётр щелчком послал от себя недокуренную папиросу.

— Залезай в кабину! Маруся, на место!

— Дай докурить, — проворчал тот.

— На сеялке докуришь…

Юра, волнуясь, сел на место тракториста. Это же не учебный полигон — поле. Осторожно включил скорость, взялся за рычаги.

— Газу больше… Больше, ещё больше, не трусь. Я же вот он, рядом.

Трактор, дрожа и покачиваясь, ползёт по пашне. Юра напряжённо вглядывается через запылённое ветровое стекло. Тусклая фара с трудом отвоёвывает у темноты небольшое пространство впереди трактора.

Только бы не сбиться с прямой! Как Пётр угадывает, куда вести? Плохо видно, почти ничего не видно впереди. Чёрная распаханная земля поглощает весь свет.

Становится жарко. Юра расстёгивает стёганку, проводит языком по пересохшим губам.

— Согрелся? — посмеивается Пётр. — А ничего, у тебя получается — будь спок!

Прошло ещё несколько минут — и Юра совсем освоился. Главное, прямо и прямо.

А Пётр — хороший парень. Чтобы кто-нибудь из других трактористов передал управление школьнику! Вдруг огрех? Ему же самому брак запишут: кто велел сажать практиканта за рычаги?

— Знаете, у Маруси ружьё на сеялке, — сказал Юра; ему захотелось чем-то отблагодарить тракториста, ну хотя бы доверием.

— Да ну-у, — протянул Пётр, и Юра не понял: насмешливо или удивлённо.

— Тут у вас в прошлом году лебедей убили на озере…

— Думаешь, он? — сразу догадался Пётр.

Юра пожал плечами:

— Если он браконьерствует… Такому всё равно: лебеди — не лебеди.

— Что-то не замечал я за ним. Но теперь присмотрю, будь спок, — пообещал тракторист. — Это куда же годится — такую красоту стрелять… А они-то хоть вкусные?

Юре снова почудились иронические нотки в его голосе. Повернул голову — нет, он серьёзно.

— Не ел.

— Пусти-ка меня. — Пётр приподнялся с сиденья. — Видишь, везут семена.

Глубокая ночь. Время тянется медленно, тягуче. Юра то и дело прочищает сошники, нужно, не нужно — разравнивает зерно в ящике.

— Знаешь, который час? — кричит Маруся.

— Нет.

— Скоро два. — Маруся перебрался к нему на сеялку. — Что, зелень, спать охота? Ложись прямо в ящик, я тут сам за тебя посмотрю. — Зачерпнул горсть зерна и снова жевать.

— Нет. — Юра отодвинулся, не скрывая неприязни.

— Ему по-хорошему, а он — нет! Ну и клюй себе носом, пока с сеялки не брякнешься. А я вот лягу.

Маруся вернулся на свою сеялку. В самом деле, устраивается в ящике. Вот потеха! Как он с брюшком? Ничего, залез, лежит.

А если забьёт сошники?.. Тоже работничек! Приехал, называется, помогать совхозу.

Трактор пошёл медленнее, остановился.

— Эй, на борту! — крикнул Пётр. — Живые — сюда!

Юра со всех ног несётся в кабину. Тепло, приятно. Он крякает, трёт озябшие руки.

— А Маруся?

— Дрыхнет в ящике.

— Вот филон! — Пётр усмехнулся. — Ну, пацан, считай, норма уже есть. Даже побольше — будь спок!

— Быстро водите!

— А то ползти, как ты… Хочешь ещё поводить? До края поля, там машину с зерном подождём. А я пока на сеялках постою.

И вот Юра один в кабине. До конца гона — километра полтора. И всё время по прямой. Чтобы точно и ровно.

А если чуть поправить фару? Вот так! Теперь сбоку виден след сеялки. Держаться от него на одном расстоянии — и порядок.

Так легче. Можно даже немного прибавить газ.

Конец гона. Здесь разворачиваться. Нет, лучше пусть Пётр! По прямой ещё ничего, а на развороте запутаешься…

— Эй! — крикнул Юра в темноту.

— Бегу! — отозвался Пётр и почти сразу же появился в кабине. — Что не развернул, пацан?

— Если бы днём…

— Посмотри, как я. Потом сам попробуешь.

Развернулись, стали. Маруся вылез из своего ящика. «Ага! — удовлетворённо отметил Юра. — Трясётся спросонок, как лист на осеннем ветру». Тут и машина с семенами подошла.

Заправили ящики доверху.

— На сегодня всё, — сказал Пётр заправщикам. — Больше не приезжайте… Экипаж, по местам!

Тронулись рывком, даже зерно посыпалось. Отъехали метров десять — стали. Опять трактор рванул — опять стали. Снова… Что-то не ладится.

Юра побежал к трактористу:

— Что случилось?

Пётр сердитый, злой:

— У себя спроси. Натворил со сцеплением.

— Я?.. — растерялся Юра.

— Работал трактор, как новенький, а теперь… То буксует, то рвёт… Вот, пожалуйста, опять… Эх ты, горе-тракторист!

Юра стоит красный. Как же так? Ведь он в самом деле ничего не сделал. Трактор шёл отлично, вплоть до самого разворота.

— Исправить нельзя?

— Исправишь тут, в темноте… — Пётр с досадой стукнул кулаком по сиденью. — Эх, не надо было давать! Сам виноват, дурья башка… Ну что теперь? Отцепим сеялки, без них кое-как к стану дотащимся. Утром летучка придёт — может, направят к вечеру.

Как неладно получилось! По его вине трактор простоит целый день. А позору! Ребята узнают…

— Что приуныл, пацан? Не бойся, никому не скажу, будь спок… Иди, отцепляй сеялки.

— И Марусе? — едва слышно произнёс Юра.

— Сказано — никому…

…Доплелись на трясущемся тракторе до полевого стана. Легли на полки в пустом вагончике. Тепло, можно спать.

Можно, если бы не…

Как же так, как же? Юра мысленно проверяет каждое своё движение. Выжал муфту сцепления. Включил скорость… Легко, очень легко шло. Легче, чем на учебном. Ни разу не заело.

— Спишь, пацан? — Это Пётр спросил.

— Нет.

— Ты спи!

Через минуту Маруся:

— Спишь?

А ему-то какое дело? Спал бы лучше сам, не спрашивал бы.

Неожиданно Маруся соскочил с полки:

— Ох, мать честная, термос там оставил. Сопрут… Пойду!

Сапоги громко затопали к выходу.

— И я с тобой, — поднялся Пётр. — Всё равно не спится. А ты давай спи, пацан! Спи, спи, не думай ни о чём. Всё будет в порядке.

Проходя мимо Юры, он заговорщицки тронул его грубой, очерствевшей, остро пахнущей маслом рукой: мол, сам знаешь, почему с ним иду. Теперь он у меня не постреляет, будь спок!

Они ушли оба и долго, очень долго не возвращались. Юра крутился беспокойно на деревянной полке. Уже, наверное, часа полтора прошло.

Наконец, не выдержав, вышел из вагончика, поднялся на пригорок.

Там остались сеялки, возле колка, резной силуэт которого выделяется на уже сиреневом небе. Вон светлая точка прыгает — у Петра карманный фонарик.

Но свет почему-то не у сеялок — в стороне. В самом колке. Вот вспыхнул. Ещё, ещё.

Что они делают там?

Светлая точка двинулась из колка. Пляшет по дороге. Сюда идут.

Юра вернулся в вагончик, лёг на полку.

Вскоре появились и они. Вошли тихо, на цыпочках. Маруся склонился над ним.

Юра закрыл глаза, задышал ровно, медленно: пусть думает — спит.

• Предыдущая
• 28/34
• Следующая