Кольцо мечей - Арнасон Элинор - Страница 25

• Предыдущая
• 25/71
• Следующая

Хей Атала остановился и принял ту же позу.

— Привет, Анна, — сказал Ник и улыбнулся. Он выглядел почти так же, как два года назад. Пожалуй, чуть-чуть состарившимся. В волосах стало больше седины.

Хей Атала объяснил:

— Дальше, мэм, вас проводит Ники. На женской половине станции у меня нет родственниц. И мне не следует туда ходить. Ники же принадлежит к одной с вами расе, и он говорил мне, что вы с ним уроженцы одного края вашей родной планеты.

— Это так? — спросила Анна у Никласа.

— Я читал ваше досье. Вы выросли под Чикаго, а я в Канзасе. Мы оба уроженцы Среднего Запада. И, значит, почти родственники. Разрешите взять вашу сумку?

— Мне не положено выпускать ее из рук. Враги могут подложить в нее подслушивающее устройство или бомбу.

— Нам достаточно подслушивающих устройств в стенах, — сказал Хей Атала. — И кто же это будет взрывать бомбы внутри собственной космической станции? — Он задумчиво помолчал. — То есть большие бомбы. Надеюсь увидеться с вами позже, мэм. — Он повернулся и пошел по коридору. Анна посмотрела ему вслед.

— Мне чудится или он действительно движется даже грациознее, чем остальные хвархаты?

— Им нравится придумывать имена друг для друга, — сказал Никлас. — Особенно это относится к мужчинам. Обычно это шуточные имена и, нередко, обидные. Но его прозвали «Изящный мужчина». И дело не только в том, как он движется. У него изящные манеры, изящная душа, и он гораздо более откровенен по натуре, чем большинство Людей. Прекрасный молодой человек, и займет очень важное положение, если не вспыхнет серьезная война. А если в заключение нам придется воевать с Конфедерацией, вам предстоит сомнительное удовольствие иметь дело с Ваткой Шеном.

— А у вас есть прозвище? — спросила Анна.

— Целых два. «Тот, кто не любит отвечать на вопросы»и «Тот, кто не терпит ковров». Он носком сандалии ковырнул ковровую дорожку. — Двадцать лет я хожу по этой дряни и все не устаю ее ругать.

На нем была коричневая блуза с длинными рукавами, брюки того же цвета и сандалии. Как и тогда, его одежда выглядела чуть-чуть не так, словно портной толком не знал, что у него получится. К его поясу были прикреплены две круглые бляхи — металлические, эмалированные, с эмблемами, ей непонятными и, почти наверное, обведенные надписью.

— Так идемте, — сказал он.

Они пошли дальше. Он почти сразу же засунул руки в карманы и шагал с ленивой развалкой, совсем не похожей на быструю грациозную походку Вейхара.

— Почему они без формы? — спросила Анна.

— Вы видите обычный хварский мужской костюм. Вспомните: Люди покрыты мехом, а мужчины — в значительном большинстве — подолгу живут в местах с искусственным климатом. Зачем им одежда? Все, что требуется, — карманы, что-то, чтобы прицеплять опознавательные бляхи и самый минимум, чтобы не смущать Людей, принадлежащих к целомудренным культурам. Все это вы и видите.

— Форма на планете была маскировкой, — сказала Анна.

— Своего рода театральными костюмами, — возразил Никлас. — Я сказал генералу, что землянам будет трудно с полной серьезностью отнестись к людям в шортах. Ну, и художественный корпус разработал форму для космических воинов. Очень симпатичную на мой взгляд. Особенно мне понравились черные глянцевые сапоги, хотя ума не приложу, какой в них смысл. Верхом по космическим станциям не ездят, длинных пеших переходов тоже не совершают. Опасность змеиного укуса маловероятна. Разве что пинать подчиненных, изрыгая горловые проклятия на иностранном языке.

Она совсем забыла звук его голоса. Легкий приятный тенор, полный веселой насмешки.

— А это у них принято?

— Пинать подчиненных? Нет. Да и проклятий они не изрыгают. Главному хварскому языку непристойные выражения не свойственны. Они в нем вовсе отсутствуют. Ни к какой матери вы никого послать не можете. И не найдете аналога для мешка с дерьмом. Порой мне кажется, что это объясняет в хвархатах очень многое.

Они свернули в новый коридор и увидели высокую двойную дверь, охраняемую двумя солдатами с винтовками в руках. На середине двери помещалась эмблема, разделенная пополам линией створок — языки пламени высотой около метра, выпуклые и позолоченные.

— Огонь очага, — сказал Никлас. — Он символизирует Богиню и Родной Мир, Средоточие Рода и Женщин, а, может быть, Женщину. Я так и слышу заглавные буквы всех этих существительных. — Он посмотрел на одного из солдат и произнес несколько слов. Тот повернулся и нажал на что-то. Двери отворились.

За ними заблестел бледно-желтый деревянный паркет. Никлас вошел, Анна последовала за ним, и створки позади них сомкнулись.

Стены были словно оштукатурены — белые с легким голубым отливом. Красочные гобелены изображали хвархатов, занятых чем-то для нее непонятным. По коридору тянулся длинный ковер. Как и гобелены, он пылал красками — красной, синей, темно-зеленой, сочной оранжевой и ярко-желтой.

— Пресвятая Дева, — сказала Анна.

Никлас засмеялся.

— Я прожил среди хвархатов почти десять лет, прежде чем увидел обстановку женских помещений. Тогда две тетушки генерала решили узнать побольше про товарища, которого выбрал себе их дорогой племянник, и прибыли на одну из станций. — Говоря это, он вел ее по пестрому ковру мимо гобеленов. — Они вызвали туда на свидание генерала и меня. Я уже слышал, что женские помещения отличаются от мужских. И все же был ошеломлен.

Анна посмотрела вперед. В глубине виднелись три фигуры в красно-желтых одеяниях. Они стояли в ожидании с обычной хварской невозмутимостью. Высокие, массивные, плотные.

Никлас продолжал, понизив голос почти до шепота:

— Требуется очень многое, чтобы хвархатские матриархи покинули родную планету. Но генерал вился ужом. Они попросили его привезти меня в Эттин, а он все находил и находил предлоги для отсрочек. Вот они и явились к нему сами. Род очень честолюбивый, а генерал самый выдающийся Эттин среди своего поколения. Тетушки не собирались допустить, чтобы с их главным представителем в мире мужчин произошло что нибудь нежелательное.

Они приблизились к троим ожидавшим. Одеяния состояли из длинных узких полос, сшитых на плечах. Ниже полосы лишь кое-где соединялись золотыми цепочками. При любом движении полосы заколышутся и, может быть, даже затрепещут, но просветы между ними не увеличатся.

Материя показалась Анне похожей на шелковую парчу. Узор у каждого одеяния был свой. Один напоминал цветочные гирлянды, другой слагался из геометрических фигур, а третий как будто состоял из животных, которых Анне видеть не доводилось.

Никлас остановился. Он вынул руки из карманов и опустил ладонями вперед. Обычная его дерганость исчезла. Он стоял абсолютно спокойно, опустив глаза. Даже склонив голову, он был выше них сантиметров на десять, однако рядом с их массивными фигурами казался очень хрупким.

Они почти наверное были женщинами, хотя в лицах, широких, плоских, покрытых мехом, не удалось бы отыскать женственности, как и в бочкообразных торсах, как и в обнаженных по плечо руках, толстых и мохнатых. На всех были браслеты — широкие, тяжелые, простые — почти наверное из литого золота, решила Анна.

— Не смотрите на них прямо, — шепнул Никлас.

Анна опустила глаза.

Басистый, очень басистый голос что-то произнес.

— Я должен вас представить, — сказал Никлас. — Женщина справа — Эттин Пер. Рядом с ней Эттин Апци. А слева — Эттин Сей. Они сестры и в данное время руководят родом Эттина. Эттин Гварха — их племянник.

Третья женщина — Сей — заговорила не таким низким голосом, скорее баритоном, чем басом.

— Она понимает английский, хотя предпочитает не говорить на нем. Она попросила меня сказать вам, что не сочла грубостью ваш прямой взгляд. Человечьи обычаи иные, она это понимает.

Снова заговорила первая женщина — Эттин Пер, обладательница баса.

— Она приветствует вас на женской половине, — сказал Никлас. — Они с нетерпением ждут возможности побеседовать с вами. Их начало интересовать человечество, и особенно — человечьи женщины.

• Предыдущая
• 25/71
• Следующая