Цецилия - Дюма Александр - Страница 2

• Предыдущая
• 2/41
• Следующая

— Нет, сударыня. О, он красивее его.

— Луи Аркур?

— О! Гораздо красивее.

— Луи Аржи.

— О! Несравненно красивее.

— Ты возбуждаешь мое любопытство, Корнелия.

— Впрочем, — возразила субретка, подавая своей госпоже коробочку красного сафьяна, величиной с монетку в 5 франков, — он сказал: отдай это Фернанде, и она узнает, кто я.

— Фернанде?

— Да, сударыня, он сказал: Фернанде.

— Признаюсь, я никак не могу отгадать, — сказала актриса, отстегивая крючок и с любопытством открывая ящичек.

— Ваш портрет, — вскричала субретка, — и как похож, как вы хороши, сударыня, с этим покрывалом на голове!

— Мой портрет, — шептала Фернанда, стараясь припомнить, — мой портрет! Я теряюсь в догадках…

После нескольких минут молчания она вскричала:

— Ах! Луи?

— Да.

— Брюнет?

— Да.

— С ленточкой Почетного легиона?

— Да.

— Из числа моих друзей… портрет… на коробочке вензель Л. Б., которого я сперва не заметила. Так, так; Боже, как я забывчива, как я рассеянна. Введи его, введи бедного Луи, которого я заставляю сидеть в передней. То же самое сделала я месяц тому назад с Жеромом.

Мамзель Корнелия не заставила повторять приказание; она пустилась стремглав, так что едва Фернанда успела кончить упреки самой себе, как на место Корнелии в дверях явился красивый молодой человек с черными волосами и с красной ленточкой в петлице.

— Ах! Извините, дорогая Фернанда! — смеясь, вскричал юноша, — по чести сказать, я был далек от мысли, что в мое отсутствие вы стали недоступны.

— Кто же мог думать, что это вы, дорогой принц? — сказала Фернанда, протягивая пришедшему руку, которую тот поцеловал с видом победителя. — Вы велели доложить о себе под именем Луи. Я знаю стольких Луи…

— Что вы смешали меня со всеми другими Луи, это очень лестно для меня. Ах! Извините, мой портрет: отдайте мне его.

— Разве он вам еще дорог? — спросила Фернанда с прелестным кокетством.

— Всегда, — сказал принц, придвигая к креслу табурет.

— Корнелия, — сказала Фернанда, — я никого не принимаю, пока у меня Его Высочество.

Корнелия выпучила глаза, ей случалось видеть много принцев, но немногие из них носили великолепный титул Высочества.

Мамзель Корнелия вышла, не произнеся ни слова.

— Давно ли вы в Париже, дорогой Луи? Ах! Извините, Ваше Высочество, а я все говорю с вами как с простым полковником консульской гвардии.

— И хорошо делаете, прелестная Фернанда. Продолжайте. Когда я приехал? Вчера, и первый мой визит был сделан вам.

— Как? Вы были здесь?

— Нет, я бы не застал вас, потому что вы играли.

— А! Правда.

— Я был в театре.

— В ложе императора? Я вас в ней не видала.

— Не потому, что ты не смотрела туда, вероломная! Я не был там, но зато там был Понятовский.

— А я его и не заметила!

— О! Лгунья! — вскричал принц. — Нет, сударыня, нет, я был инкогнито, в бенуаре.

— Один?

— Нет, с вашим портретом.

— О! Боже мой! Как любезно то, что вы мне говорите, но клянусь, я не верю ни слову!

— Однако это истинная правда.

— Если так! Я в отчаянии, что вы вчера приехали.

— Отчего же? Вы были очаровательны в Заире, чудесны в Роксолане.

— Я не была хороша.

— Что за вздор; напротив, вы были восхитительны.

— Нет, я была не в духе…

— Разве Понятовский слишком много говорил со своей соседкой?

— Скучна…

— Не умер ли Дюрок?

— Печальна.

— Не разорился ли Мюраш?

— Кстати, о Мюраше: он сделан великим герцогом, не правда ли? И, говорят, будет вице-королем, как Иосиф.

— Да, я слышал кое-что об этом.

— Но скажите, королям дают достаточное жалованье?

— Да, недурное; и если это может быть хоть сколько-нибудь вам приятно, мы… мы поговорим об этом.

— Ах! Вы, милый Луи, вы всегда принц, не так, как ваш император.

— Что же сделал вам мой император? Я думал, что он сделал вас… императрицей.

— Ах! Да, он очень любезен. Послушайте, мне хочется оставить Францию и отправиться в Милан.

— Поезжайте, поезжайте, милая Фернанда; вы будете там очень хорошо приняты; я именно для того приехал в Париж, чтобы набрать себе труппу и потом пуститься в Эрфурт и Дрезден. Вы поедете в Дрезден?

— Марс, Жорж и Тальма поедут, но мне не сказали еще ни слова.

— Хотите ехать?

— Хочу ли?! Послушайте, милый принц, я буду откровенна: это обстоятельство было вчера причиной того, что я была не в духе.

— В самом деле?

— Право.

— Если так, я устрою все с Родригом. Кажется, это по его части.

— Ах! Вы будете ангелом.

— Теперь сделайте вы что-нибудь для меня.

— О! Все, что вам угодно.

— Покажите мне недельный репертуар, чтобы я мог расположить мои вечера по вашим. Я хочу видеть «Тамплиеров». Вы в них играете?

— Да, нечто вроде плакальщицы. Я бы хотела, чтобы вы видели меня в какой-нибудь другой роли.

— Я хочу вас видеть во всех.

— Так вам нужен репертуар?

— Да.

— О! Он предурно составлен. Всё пронырства, козни, интриги. Я с грустью вижу, что наша французская комедия идет Бог знает куда.

— Неужели?

— Но куда же мог деться репертуар? А! Помню.

Фернанда протянула руку к шнурку колокольчика, оканчивавшегося вызолоченными медными луком и колчаном, и позвонила.

Вошла мамзель Корнелия.

— Куда ты дела репертуар, который я тебе отдала вчера? — спросила Фернанда.

— Я положила его в одну из ваз в вашей спальне.

— Принеси. Он нужен принцу.

Корнелия вышла и минуту спустя воротилась с расписанием.

Фернанда взяла его, подала принцу и, обращаясь к Корнелии, которая не сходила с места, спросила:

— Чего ты ждешь?

— В передней стоит одна особа, которая желает поговорить с вами, — сказала субретка, сопровождая свой ответ взглядом, говорившим: будьте покойны, я знаю, что делаю.

— Еще красивый молодой человек?

— О! Нет, сударыня. Бедная молодая девушка очень печальная и, по-видимому, несчастная.

— Как она называется?

— Цецилией.

— Цецилией, как дальше?

— Просто Цецилией.

— Видно, сегодня день собственных имен, — заметил принц.

— Чего она хочет?

— Она хочет показать вам вещь, которая, я уверена, вам понравится. Сперва я сказала ей, что она вам не нужна, зная, что вы хотите быть экономнее, но бедняжка так настаивала, что у меня недостало духу отказать, и я велела ей подождать, сказав, что вы примете ее, когда вам будет удобно. Она скромно села в уголок, положила картонку на колени и ожидает.

— Позволите? — спросила Фернанда.

— С удовольствием, — отвечал принц, — мне очень будет приятно увидеть эту молодую девушку и особенно посмотреть, что в картонке.

— Если так, то введи ее.

Корнелия ушла и воротилась с Цецилией — молодой, девятнадцатилетней девушкой, белокурой, с большими голубыми глазами и гибкой, как лоза, талией; она была в глубоком трауре — вся в черном; ни на платье, ни на черном чепчике не было украшений; бледные щеки и красные глаза свидетельствовали, что она много плакала.

Судя по рассказам Корнелии, Фернанда полагала, что будет иметь дело с какой-нибудь модисткой, которой поручено носить по городу разные наряды, но с первого взгляда на печальную девушку она поняла, что ошиблась. Принц, со своей стороны, с удивлением заметил вид непорочности и благородства, выказывавшийся во всех движениях грустной красавицы.

Цецилия, безмолвная и неподвижная, остановилась в дверях.

— Подойдите, — сказала Фернанда, — и потрудитесь сказать, что доставляет мне удовольствие вас видеть.

— Милостивая государыня, — отвечала Цецилия дрожащим голосом, в котором слышалось страдание, — в этой картонке лежит платье, которое я уже многим показывала, но цена его гораздо выше той, которую мне до сих пор предлагали все видевшие его. Последняя покупательница, возвращая его, сказала мне, что подобное платье может купить только королева, и я пришла к вам, потому что вы — королева.

• Предыдущая
• 2/41
• Следующая