Я дрался на «Аэрокобре» - Мариинский Евгений Пахомович - Страница 30
- Предыдущая
- 30/50
- Следующая
Продолжать бой я уже не мог. Мотор трясло, он захлебывался, почти не тянул. Я развернулся в сторону Днестра. Перетянуть Днестр, а там уж точно свои войска… Впереди виднелись три «Аэрокобры», идущие туда же, за Днестр. Это Архипенко уводил с собой Королева и Лусто. Я видел еще, как эта тройка стала заходить на посадку на довольно большой участок целины, оставшийся нетронутым среди перепаханных вокруг полей. Я и сам хотел зайти на посадку следом за ними, но мотор «сдох», кабину заполнил настолько густой дым, что стали не видны даже приборы. Инстинктивно отдал ручку управления от себя, чтобы не потерять скорость и не свалиться в штопор, стал снижаться по прямой. Все время приходилось как бы пританцовывать на сиденье, поднимать ноги, чтобы дать им хоть немного прохлады. В языках пламени все-таки с непривычки было горячо… Наклоняясь к самой приборной доске, старался выдерживать скорость снижения не более полметра в секунду, а поступательную – не более ста пятидесяти миль в час. Так я надеялся ткнуться в землю с минимальной вертикальной и поступательной скоростью. При падении на ровное поле это могло спасти. Но кто знает, может, меня встретит обрыв оврага, которых в этих местах было достаточно, тогда – все, конец, о таком варианте я старался не думать, следил за высотой и скоростью снижения. Сбросил дверцу кабины, надеясь, что дым уйдет, но наоборот – дыму стало еще больше. Прыгать с парашютом – высота по прибору около шестидесяти метров – парашют не успеет раскрыться. Да и верить прибору нельзя. Взлетали мы в Умани, на равнине, а здесь, на границе с Бессарабией, судя по карте, встречаются довольно большие возвышенности.
«Сейчас… Сейчас будет, как говорят: нет земли, нет земли – полон рот земли!.. Так… Уменьшить угол планирования… Так…» Это «так» совпало с ударом о землю. Я почувствовал, что «Кобра» начинает поднимать хвост, пытаясь перевернуться, взял ручку управления на себя, самолет оторвался от земли… «Нельзя высоко, свернется…» Снова ручка от себя, и снова удар. Второй раз ручка на себя, отрыв, от себя, удар о землю. Третий раз самолет уже не оторвался от земли, пахал носом землю, постепенно подымая хвост, но вот и хвост опустился на землю. Наступила тишина. Позади осталась борозда полуметровой глубины и метров двадцати длиной.
Я выскочил из кабины. Сзади увидел полыхающий мотор и весь хвост. Шомполом от пистолета вместо отвертки открыл капоты, люки, пытался землей затушить пламя, ничего из этого не вышло.
Появился присланный с пункта наведения связной «У-2». Его пилот закричал:
– Брось ты, не затушишь!
– Ладно… Хоть рацию сниму…
Орудуя шомполом пистолета вместо отвертки, я открыл лючок радиостанции. Оттуда выплеснулось пламя. Все же я сумел вытащить приемник. Передатчик же безнадежно горел…
– Тикай! Взорвется сейчас! – закричал пилот, путая русские и украинские слова.
Я оглянулся – пламя подбиралось к бензобакам. Подхватив приемник и парашют, отбежал к «ПО-2». «У-ух!» – рванулся сзади один из бензобаков.
– Поехали…
Лететь пришлось недалеко, всего километра два. На прекрасной полевой площадке (впоследствии она стала аэродромом нашего полка) возле радиостанции наведения стояли остальные три истребителя. «ПО-2» подрулил прямо к ним. Навстречу самолету от радиостанции шел Горегляд. Я выскочил из кабины и доложил:
– Товарищ командир! Младший лейтенант Мариинский подбит в воздушном бою, сел на вынужденную. Самолет сгорел… Потушить не удалось…
– Ладно, ладно. Хорошо поработали… Ранен? – с тревогой спросил Горегляд, показывая на кровь, залившую всю правую сторону лица и мою гимнастерку. Он видел, конечно, рану, но этим одним словом спрашивал, тяжелая ли рана, в бою или при посадке она получена, как чувствует себя летчик.
– Так, царапнуло немного…
– Царапнуло? Ну, сейчас перевяжут. Потом вас с Королевым отвезут домой. Вот только пакет приготовят.
«С Виктором?! Что с ним?» – Я повернулся к истребителям и увидел Виктора, который лежал скорчившись под крылом своего самолета и стонал. Оказывается, еще в воздушном бою у него начался приступ аппендицита, но он не бросил товарищей, выдержал до конца боя, посадил самолет и только здесь, на земле, окончательно свалился…
От Архипенко и Лусто я узнал, что наземные войска очень довольны прикрытием. Сейчас для них переправа – вопрос жизни и смерти. Ведь на плацдарме нет никакой техники. Лишь сегодня туда сумели перетащить первую небольшую пушку. И это рассматривается как громадное достижение!
– Так что без нас, – с неожиданной похвальбой продолжал Федор Федорович, подразумевая под словом «нас» себя и свою эскадрилью, – их бы давно здеся всех перебили.
Гордый только что проведенным боем, Архипенко явно преувеличивал. Он участвовал в боях с самого начала войны и прекрасно знал, что успех операции достигается согласованными действиями всех родов войск, а не одной авиации. Конечно, фашисты могли и уничтожить переправу. Но плацдарм уже был захвачен, и не так-то просто его ликвидировать. А вместо уничтоженной саперы быстро навели бы новую переправу, и ничего гитлеровцы с этим не могли сделать. Ведь шел не 1941-й, а 1944 год! Вчера только Бекашонок в паре с Кошельковым встретился над переправой с восемьюдесятью «Ю-87» и четырьмя «Ме-109». Сбили трех «лаптежников», одного «Мессера» и благополучно вернулись домой.
Я не задумывался над этим.
– Вас уже заправили?
– Какой быстрый! Откуда здеся бензин?! Посидим пару дней, пока привезут. Санаторий с Пупком откроем. Вино, говорят, виноградное здеся есть. Вместо воды пьют!.. А тебя с Королевым сейчас отвезут домой.
Минут через десять Виктор и я летели на свой аэродром.
Долго пришлось лететь на этом легком тихоходном самолете. Солнце клонилось к закату, а мы все еще были в воздухе. Наконец впереди показался городок, внизу промелькнул хорошо знакомый остров Любви.
«Остров Любви… Не сели тогда на пузо. А толку что? Все равно сел. И не рядом с аэродромом, а у черта на куличках, возле линии фронта…» Мне казалось, что та посадка в пургу была давным-давно, что с тех пор прошла тысяча лет – все отодвинул в далекое прошлое только что проведенный бой. Я сначала даже не подумал о том, что остров Любви, вернее, любознательность, которая привела летчиков в парк, помогла сохранить самолеты, дала возможность вылететь еще раз. Иначе, возможно, переправы сейчас бы не существовало…
Медленно, выбирая места посуше, брел я домой. Уже прошел неширокое поле, отделяющее аэродром от поселка, в котором мы жили, и сейчас пробирался вдоль заборов к своему дому. Навстречу бежал, не разбирая дороги, Григорий Сергеевич Королев – отец Виктора. Он только на днях прибыл в полк. До этого воевал в танковых частях, во время атаки был ранен, горел в танке, попал в госпиталь. Там по письмам его и нашел Виктор и добился перевода в свой полк – старика по ранению и по возрасту чуть было не демобилизовали, но он хотел послужить с сыном. С тех пор мы жили втроем – Григорий Сергеевич, Виктор и я.
Он уходил с аэродрома в БАО, но там ему сказали, что группа, в которой вылетал его сын, не вернулась с задания в полном составе, и он бежал узнавать подробности.
– Стой, батя! Куда бежишь? – остановил его я (старика все летчики и техники полка звали батей).
Григорий Сергеевич поднял голову, посмотрел на меня отсутствующим взглядом, вздрогнул, увидев пропитанный кровью бинт, и спросил как будто с осуждением:
– Вернулся? А Виктор где?!
Мне даже неловко стало от такого вопроса. Старик вроде обвинял: «Ты-то вернулся, а Виктор…» В бою все может быть. Хорошо, на этот раз обошлось. А случись что? Как тогда посмотрит, что скажет батя?.. Ведь и сейчас прозвучало – так мне показалось – «лучше бы ты не вернулся»…
– Вон, сзади ведут… – только и сказал я. Я вовсе не думал, что мне или Виктору что-либо угрожает, пока мы летаем вместе. Но не всегда же мы вместе. Вот как сегодня, разошлись по одному в бою… Поэтому и ответил не очень-то приветливо.
– Ведут?! – Старик бросился вперед.
- Предыдущая
- 30/50
- Следующая
