Я дрался на «Аэрокобре» - Мариинский Евгений Пахомович - Страница 14

• Предыдущая
• 14/50
• Следующая

– Цыган!

– Откуда взялся?!

– Цыган пришел!

Его награждали дружескими тумаками под бока, по спине, расспрашивали, перебивая друг друга и не давая Бургонову слова сказать. А он молчал, смущенно улыбаясь.

Оказывается, когда он пристроился к «Юнкерсу» и уже собирался нажать на гашетки, наша зенитка прямым попаданием отбила ему хвост. Неуправляемый обрубок самолета задрал нос и, скрывшись в облаках, начал беспорядочно кувыркаться. Там Цыган с большим трудом сбросил дверцу кабины и вывалился из нее, раскрыл парашют. Архипенко видел падение обломков самолета, а Цыган в это время был еще в облаках…

Вышел из облачности он над немецкой передовой. Его обстреливали с земли, не попали. Хорошо, ветерок дул в нашу сторону. Опустился на нейтральной. Снова обстреливали. Даже «Тигр» выполз из-за бугра, стрелял болванками (бронебойными снарядами). Тогда Цыган понял, что его выдает купол парашюта, отчетливо выделявшийся на черном фоне.

Отполз в сторону. А тут подползли два наших солдата, утащили в окоп…

– Вот и все… – закончил Бургонов.

– Так ты что, и на КП не был? – спросил Гулаев. – Там же передали в дивизию…

– Когда заходить? Смотрю, все на машину полезли. Уедут, думаю, без меня. И сам полез. Пешком не больно хочется переться. Находился сегодня…

Это был обед и ужин сразу. Днем обедать на аэродроме ни у кого не было времени. Сейчас летчики прямо с машины, не заходя домой, ввалились в столовую. Никогда еще сюда не набивалось одновременно столько народу. Шум, гам, толкотня за столами не могли омрачить настроения. Везде все жестикулировали, рассказывали эпизоды проведенных воздушных боев. Героями дня были Бургонов и Галушков, пострадавшие в сегодняшних боях. Бургонов прыгнул с парашютом, а Галушкову в левую бровь впился небольшой осколок плексигласа от разбитого пулей фонаря кабины.

Только лицо Чугунова выпадало из общей гармонии. Мрачный, он сидел в углу на своем обычном месте, которое занял еще до приезда летчиков с аэродрома. Ему, как не летавшему, не дали боевых ста граммов, и он недовольно бурчал про себя.

– Нашли чем хвастаться!.. Я бы полетел! Орденов теперь нахватают! Подумаешь!.. Я им покажу!..

Кому и что покажет, он не уточнял. Просто увидел, что воевать можно и без потерь, что это, казалось ему сегодня, дело несложное —вылетай и складывай в мешок сбитые немецкие самолеты, получай ордена. Он не рисковал высказывать свои мысли во всеуслышание, шептал все себе под нос. Однако Виктор, сидевший против него, услышал и громко спросил меня:

– Ты доложил, сколько сбил сегодня?

– Ничего.

– Почему? Ты ж говорил, что в «худого» очередь всадил и в «лаптя»!

– Так я же не видел, куда они упали. А может, и не упали вовсе.

– Ерунда. Про «шмита» не знаю, все-таки издали бил, может, пули только попали. А в «Юнкерса», говоришь, вся очередь вошла?

– Куда же ей деться? Он загородил все перед самолетом. Ни одна пуля мимо не могла пролететь.

– И ты боишься, что не сбил?! Одного нашего снаряда хватит, чтобы завалить его, а тут целая очередь!

– Ладно… Теперь уже поздно думать. Сбил, не сбил. Не видел я, как падал. А не видел, так вроде и не сбил… В подтверждениях от наземных войск будет указано, сколько, каких самолетов и в какое время упало. Разберемся тогда…

Начали подавать первое. По столовой разнесся аромат наваристого украинского борща. Он и в самом деле оказался хорошим – впервые за все время после перелета на Правобережную Украину. Или, может, летчики просто проголодались? Ведь сегодня они крепко поработали и не пообедали вовремя. Вообще-то кормили здесь довольно плохо. У местного населения ничего не было: все забрали фашисты, а подвоз через переправы был затруднительным. Технический же состав вообще питался «на подножном корму» – собирали в полях остатки кукурузы и свеклы. Изредка кому-то удавалось подстрелись из винтовки зайца, которых расплодилось великое множество, но попасть в которого было ой как не просто.

Во всяком случае, все с удовольствием загремели ложками. Только Чугунов недовольно повернулся к раскрасневшейся от духоты, от шума и общего веселья улыбающейся официантке.

– Сколько раз я говорил, чтобы первое мне подавали с косточкой! Забываться стали?!

Официантка молча, все с той же веселой улыбкой взяла у него тарелку, но смех в ее глазах пропал. Вместо смеха там показались две злые искорки – опять, мол, этот бездельник кочевряжится. Минут пять ее не было.

– Заведующий! Почему мне не подают?! – не выдержал Чугунов.

– Сейчас, сейчас! – донеслось из кухни, и в дверях показалась официантка. Она раскраснелась еще больше, стала чуть ли не малиновой, закусила губу, чтобы не расхохотаться. В вытянутых руках она торжественно несла тарелку, поперек которой, выступая сантиметров по пятнадцать с обеих сторон, лежала кость от коровьей ноги.

– П-п-по-жалуйста! – еле выговорила она, поставила тарелку перед Чугуновым и закрыла рот передником.

Летчики, притихшие было при ее появлении в дверях, так и покатились от хохота.

Чугунов несколько секунд молча смотрел на тарелку, на кость, побледнел и резко вскочил с дрожащими от бешенства губами и сжатыми кулаками.

– Эт-то что?! Издеваетесь?! – Глаза его метали молнии, казалось, он сейчас бросится на официантку и изобьет ее до полусмерти, и только стол мешает ему выполнить свое намерение. – Я в-вам покажу! – Он даже заикаться стал от злости. – Я, я, я!..

Он не находил больше слов, хотел выскочить из-за стола и затеять драку с офицанткой, но летчики не пускали его.

– Садись, Чугунов, ешь!

– Косточка какая хорошая! На десяток барбосов хватило бы.

– Вот угодили!

– Это по блату ему дали! Все время здесь в столовой отирается.

Кое-как он выбрался из-за стола и пулей выскочил в дверь – а вслед еще долго неслось:

– Косточку-то прихвати! На неделю хватит глодать!

– Под машину подложишь, раздавишь, а там – мозг!

– Косточку возьми!..

– Со мной, Чугунов, пойдешь, – объявил Архипенко на следующий день, – Цыгану отдохнуть нужно сегодня. Только, здеся, смотри, в случае чего сам собью.

– Да что вы?! – как будто искренне возмутился Чугунов. – Зубами держаться буду!

Но шел снег, вылетов не было, и день тянулся в томительном ожидании. Это однообразие нарушилось только приходом на аэродром Ивана Гурова, сбитого почти два месяца назад 21 октября…

А с самого утра 17 декабря на безоблачном морозном небе засияло солнце и аэродром снова ожил.

– Ну, Чугунов, готовься, – сказал Архипенко, появляясь в землянке эскадрильи. – Вылет через два часа. Ты, Цыган, отдохни пока, здеся.

– Какой отдых? У меня все нормально!

– Ладно, один вылет слетает Чугунов, а там посмотрим. Если все в ажуре будет, то Чугунов у меня ведомым останется, а ты пару водить будешь. Пора уже…

Чугунов убежал на стоянку принимать самолет. Он дотошно заглядывал во все лючки, проверял заправку самолета и даже заставил еще раз опробовать мотор.

– Зачем гонять лишний раз? Мы и так за ночь по четыре раза вставали прогревать моторы да вот полчаса назад еще опробовали… – убеждал его механик.

В БАО не было средств подогрева, и с наступлением холодов механикам приходилось вставать по нескольку раз за ночь и прогревать моторы. Только так можно было держать самолеты в боевой готовности, предохранить от замерзания систему охлаждающей жидкости. Уставшие, не выспавшиеся, с синими кругами под глазами, механики добросовестно выполняли свою работу. Требовать от них большего было, пожалуй, жестокостью. Кроме того, работа моторов на земле уменьшала моторесурс и вообще не рекомендовалась из-за плохого охлаждения водо – и маслорадиаторов. Но Чугунов дорвался до власти, и спорить с ним было бесполезно.

– Разговорчики! Выполняйте то, что вам приказано!

Пока запускали и опробовали мотор, вернулась с задания вторая эскадрилья. Летчики снова вели бой, и на этот раз не совсем удачный: сбили три фашистских самолета, но и своих потеряли два. В бою были сбиты Фомин и Ремез…

• Предыдущая
• 14/50
• Следующая