Северное сияние - Марич Мария - Страница 75

• Предыдущая
• 75/188
• Следующая

Один из солдат медленно пошел от крыльца к воротам.

— А вы что за люди будете? — всматриваясь в приезжих, проговорил он.

Василий спрыгнул с козел.

— Их сиятельство князь Волконский осведомляются насчет господина полковника, а ты должен отвечать. Видишь, чай с морозу вовсе простыли, а ты — кто да что.

Часовой ближе подошел к саням.

— Так и есть — князь Волконский — тихо, будто про себя, проговорил он и, наклонившись к самому лицу князя, еще тише продолжал: — Полковник Пестель вчерашнего числа вызван в Тульчин и находится за караулом. Бумаги опечатаны. Спешите отсюда прочь, ваше сиятельство. Да прикажите кучеру подвязать колокольчик, как мимо штаба ехать будете. А то там генерал Чернышев с жандармами из Санкт-Петербурга. И приказ нам дан, чтобы всех, кто станет полковника спрашивать, препровождать неукоснительно в штаб.

Его лицо показалось Волконскому знакомым.

— Где я тебя видел? — спросил он.

— В Каменке, с поручиком Басаргиным приезжал из Тульчина, — скороговоркой ответил солдат. — Поспешайте, ваше сиятельство.

Василий что-то подтянул у дуги и высоко занес кнут. Лошади рванули, заскрипели полозья… И снова над Волконским темно-синее с мерцающими звездами небо, опаловый обруч вокруг зеленоватой луны, а внизу снежные поля, по которым рассыпаны мириады алмазных зерен.

Граф Витгенштейн принял от Волконского присяжные листы и молча выслушивал рапорт о состоянии 19-й дивизии. По лицу графа Волконский видел, что он чем-то расстроен и слушает невнимательно.

— А как здоровье вашей супруги? — неожиданно перебил Витгенштейн. — Я слышал, что она беременна и на сносях?

Волконский утвердительно наклонил голову.

— Княгиня в Умани?

— Да, граф, и я покорнейше прошу вашего разрешения позволить мне отлучиться из Умани, для того чтобы отвезти жену мою для родов к родителям в Болтушку.

Витгенштейн исподлобья коротко взглянул на Волконского.

— Наделали дел, — после некоторого молчания сердито заговорил он. — И куда только ваши горячие головы заносились?! Куда, я вас спрашиваю, а?

Волконский молча стоял перед ним с опущенными глазами.

— Конечно, конечно, поезжай за женой, — продолжал Витгенштейн уже более миролюбиво, — ее надо оградить от возможных волнений. Только один уговор: в Каменку к Давыдовым не заезжай!

— Слушаюсь, — тихо ответил Волконский.

«Значит, облава действительно началась», — подумал он и хотел идти.

Но Витгенштейн неожиданно взял его под руку и потянул к себе:

— А что, князь, ты кого признаешь государем? — тихо спросил он.

— Того же, кого и вы, граф.

— Я — Константина, — хмуро проговорил Витгенштейн, — на то и закон о престолонаследии…

От Витгенштейна Болконский прошел к Киселеву. Его пригласили в гостиную, где сидела хозяйка дома и какой-то офицер очень болезненного вида.

Киселева приветливо протянула Волконскому руку.

— А мы с monsieur Басаргиным нынче вспоминали вас,

Басаргин с трудом привстал с кресла и попытался улыбнуться, но его восковое лицо только искривилось болезненной гримасой.

«Так вот что сделала с ним смерть жены», — с жалостью подумал о нем Волконский. Но сказать Басаргину ничего не мог и только крепко пожал его худую холодную руку.

Минуту все трое напряженно молчали.

— Муж скоро будет, — первой заговорила Киселева. — И знаю, что он похвалит меня за то, что задержала вас. Впрочем, я пошлю точно узнать, когда он приедет.

Извинившись, она вышла.

— Итак, конец, князь? — тихо спросил Басаргин.

— Где Пестель? — так же торопливым шепотом вырвалось у Волконского.

— Пройдите к дежурному генералу Байкову. Павел Иванович под присмотром в его квартире. Попытайтесь свидеться с ним. И скажите, что… все кончено. Я третьего дня из Москвы.

— Ну, что там?

— Видел наших. Орлов все пошучивает. Говорит, что петербургский разгром — не конец, а только начало конца. Был у него и Якушкин. Орлов свел его с Мухановым. А тот, быв очевидцем четырнадцатого, настаивал на том, чтобы, во что бы то ни стало выручить плененных товарищей, и напрямик заявил, что поедет в Петербург и убьет царя. При этих словах Орлов взял его за ухо, потянул к себе и чмокнул в лоб. Затем направил нас всех на собрание к Митькову, а сам туда не приехал. Сказался больным, хотя был в мундире, при ленте и орденах.

Волконский глубоко вздохнул. О Михайле Орлове он не беспокоился. Знал, что его брат, Алексей Орлов имеет большое влияние на нового царя и в обиду Михаила не даст. Но страшила судьба Пестеля. И решил увидеться с ним непременно.

Как только Киселева возвратилась в гостиную, Волконский стал прощаться.

— Что же вы торопитесь, князь? Отужинайте с нами, — пригласила она. — Муж прислал сказать, что сейчас будет. Право, оставайтесь.

Но Волконский отказался.

Когда он выходил, Киселева печально покачала ему вслед головой.

Некоторое время она и Басаргин сидели молча.

— Князь Волконский, наверно, знает… — начала Киселева и умолкла.

— О чем? — Басаргин строго поглядел на нее.

Она покраснела до слез.

— Вы отлично знаете, мсье Басаргин, наше с мужем к вам расположение. И поэтому, прошу вас, не посчитайте мою откровенность за неуместную навязчивость… Я слышала некоторые разговоры мужа с генералом Чернышевым. Над вами, князем Волконским и вашими друзьями собирается гроза. Но вы можете спасти себя полным открытием тайны, связывающей вас с теми, кто уже во власти правительства…

Басаргин встал:

— Вы мне советуете сделать то, чего мне не позволит моя совесть.

— Но тогда вы погибнете! — с тоской произнесла Киселева.

Басаргин поднес к губам ее руку и спокойно проговорил:

— Если бы я услышал эти слова даже тогда, когда была жива моя жена и жизнь для меня была прекрасна, даже тогда я не нашел бы иного ответа.

— Я так и знала, иного ответа ни вы, ни ваши друзья дать не можете…

Киселева закрыла лицо руками и умолкла. Послышался звон шпор, и в гостиную вошел Киселев. Он пристально оглядел жену и Басаргина. Тот встал.

— Поручик Басаргин, — начал Киселев таким официальным тоном, каким раньше никогда не обращался к Басаргину.

Басаргин стал во фронт:

— Слушаю, ваше превосходительство.

— Извольте следовать за мной.

И круто повернулся к выходу. Басаргин, твердо ступая, шел следом.

У дверей кабинета Киселев остановился и приподнял тяжелую портьеру:

— Прошу.

В четком звяканье шпор, в том, как Киселев отодвинул кресло, и в жесте, которым он пригласил Басаргина садиться, подчеркивалась официальность.

— Вы принадлежите к Тайному обществу, — заговорил Киселев, отчеканивая слова. — Правительству все известно. Советую вам во всем признаться чистосердечно.

— Разрешите, ваше превосходительство, узнать, в качестве кого вы изволите меня допрашивать: как начальник штаба, которому я обязан давать официальные показания, или как Павел Дмитриевич, с которым я не могу не быть откровенным.

— Разумеется, как начальник штаба.

Басаргин поднялся:

— В таком случае, не угодно ли будет вашему превосходительству сделать мне вопросы на бумаге, дабы я мог письменно ответить на них? На словах же мне больно говорить с вами, как с судьею и смотреть на вас просто, как на правительственное лицо.

Киселев задумался.

— Хорошо, — сказал он, наконец, — вы получите вопросы.

Басаргин поклонился и пошел к двери.

— Постой, постой, либерал, — остановил его Киселев тем интимным тоном, каким обычно говорил со своими друзьями. — Останься отужинать с нами. Давно мы с тобой не виделись. — Подошел к Басаргину и обнял. — Любезный друг мой, — мягко продолжал он, — не знаю, до какой степени ты замешан в этом деле. Помочь я тебе ничем не могу. Но в одном могу заверить — это в моем к тебе уважении, которое не изменится, что бы с тобой ни случилось. Завтра я пришлю запечатать твои бумаги. По предписанию военного министра они должны быть отосланы к нему вместе с арестованными. Если ты еще не отдохнул с пути, можно денька два повременить.

• Предыдущая
• 75/188
• Следующая