Шофферы или Оржерская шайка - Берте (Бертэ) Эли - Страница 32

• Предыдущая
• 32/111
• Следующая

Бригадир Вассер слушал эти подробности с величайшим вниманием.

– Все это может быть совершенно невинно, – сказал он, – между тем я пари держу, что ребята эти замешаны в скверном деле сегодняшней ночи… Но послушайте, мне сказали, кажется, что они должны быть здесь?

– Да, конечно, – отвечал Даниэль, – и даже вчера вечером, чтобы избавить Бернардов от их докучливого шпионства, я сам запер их в сеновале на ключ.

– Значит, если теперь их там нет, – возразил бригадир, – то не будет более сомнения, что бродяги эти принадлежали шайке. Осмотрим же скорее сеновал, и если, как я предполагаю, птицы улетели, мы сделаем великое открытие.

И он вполголоса отдал приказание двум людям из своей команды, которые тотчас же вышли.

В эту минуту всем жителям фермы казалось несомненным, что разносчик и Борн де Жуи были если не главными деятелями ночного грабежа, то уж непременно сообщниками, и всякому приходило на ум, что они не отстали от шайки. Каково же было всеобщее удивление, когда жандармы возвратились с тем и другим.

Оба были в тех же платьях, что и накануне, и клочья сена, кое-где приставшие к их одежде, ясно показывали, где провели они ночь. По рукам и ногам их было видно, что их только что развязали, и на лицах виднелись еще складки от сдавливающих повязок.

Бо Франсуа опирался на руку одного из жандармов; его бледное лицо, раскрывавшаяся окровавленная рана на его широком лбу придавали ему самый жалкий вид; другой жандарм нес за ними коробку разносчика и узелок поденщика.

Зрелище это, представлявшее такую противоположность тому, чего ожидали все, тотчас же изменило общее подозрение и заменилось состраданием к несчастным; вместо виновных видели жертв, не менее других достойных сожаления.

Два новопришедших жалобами своими еще усиливали к себе общее участие.

– Господи! – стонал Бо Франсуа, – и как только сил хватило, чтоб пережить подобную ночь! Но, кажется, -прибавил он, оглядываясь кругом, – не мы одни пострадали и… даже здесь есть, – продолжал он, увидя в одном из углов залы труп работника, – несчастнее нас!

– Плуты, воры, убийцы! – кричал, в свою очередь, Борн де Жуи, грозя кулаком невидимому врагу. – Какой смысл продержать нас, бедняков, связанными в продолжение нескончаемых шести часов. Да теперь мне, рабочему человеку, надобно шесть месяцев, чтоб оправиться.

И он повалился на стул. Бо Франсуа тоже с видимым трудом поместился на какой-то опрокинутой мебели. Между тем бригадир, казалось, не совсем-то верил в действительность этих страданий. Слушая доклад своего подчиненного он пытливо вглядывался в них, но они перенесли его взгляд, не моргнув глазом.

В нескольких словах жандарм рассказал, как он нашел сеновал запертым снаружи на ключ, и там на сене этих двух людей связанными и с бинтами на лице, и в подтверждение своих слов он принес веревку, которой они были связаны; авантюристы же показали без приглашения свои слегка расцарапанные ноги и руки.

Это уж окончательно рассеяло подозрение присутствующих, только один бригадир не согласился.

– Так вы утверждаете, – начал он строго, – что вы сами были жертвами и пленниками. Значит, отвергаете всякое участие с вашей стороны в преступлениях сегодняшней ночи?

Вопрос этот, по-видимому, удивил одного из обвиняемых, другого обидел.

– Посмотрите хорошенько на меня, гражданин бригадир! Вот гражданин мировой судья может вам сказать, в каком положении поднял он меня вчера на большой дороге, так что, вероятно, без него меня бы в настоящее время не было и в живых; да и эта добрая женщина, перевязывавшая вчера мне рану, скажет вам, потеря крови так ослабила меня, что я еле передвигал ноги, так как же, смею вас спросить, мог я участвовать с этими негодяями?

– Это уж у вас такое дело, гражданин бригадир, что всегда везде вы предполагаете только дурное, – заговорил, в свою очередь, Борн де Жуи – Меня же все знают. Я не спорю, что люблю и полениться, и поболтать лишнее, чтоб подчас себя и других повеселить; но согласитесь, что можно быть и взбалмошным, и любезным, да при случае и бутылочку любить, как вам скажет про меня и хозяин Бернард, но – не может же быть, чтобы вы нас серьезно обвиняли в связи с разбойниками, которые чуть нас самих не задушили, избили и продержали столько времени в таком положении!

Бригадир приказал вывести одного из обвиняемых и начал поодиночке свои расспросы, но, несмотря на всю свою ловкость, он никак не мог поймать их в разности показаний.

Оба показали самым чистосердечным образом, что, запертые накануне на сеновале, они заснули и были разбужены большим шумом, что после к ним вошло несколько человек, лиц и костюмов которых они не могли в темноте разглядеть, бросились на них, связали, и что всю ночь у этой постройки стоял часовой, уговаривавший их не предпринимать ничего для побега; наконец, что они оставались в том же положении, пока жандарм не пришел освободить их и прекратил их страдания.

Рассказ этот, прямой и откровенный, казался во всех отношениях как нельзя более правдоподобным, так что молодой судья и Бернард не замедлили сознаться, что, по всей вероятности, они ошиблись, находя сходство в голосах Борна де Жуи и разносчика.

Но по мере того, как обвинения, возводимые на этих двух личностей, уничтожались, недоверие бригадира усиливалось: в отчаянии от недостатка улик он потребовал у них паспорта.

Тотчас же Борн де Жуи подал ему свой вид, хотя просроченный, но все же по всем правилам выданный муниципальной властью в Версале Герману Буско, по прозванию Борн де Жуи, 18 лет от роду, сперва ученику ситцевой мануфактуры в Жуи, теперь же поденщику.

Вассер долго разглядывал этот паспорт, вертел и перевертывал его на все стороны, наконец, сличал подробности примет, тут описываемых, с особой мальчишки, спокойно смотревшего с улыбкой на все эти формальности.

– Хорошо! – сказал, наконец, с видимым сожалением бригадир; пришла очередь Бо Франсуа, и Вассер, знавший уже историю трех его паспортов, надеялся, что тут, по крайней мере, мнимый разносчик, желая выпутаться, проговорится как-нибудь. Ничугь не бывало; Бо Франсуа, вероятно, ожидал этой западни, а потому с простодушнейшей миной вытащил засаленный уже известный нам бумажник, подал его жандарму, проговорив:

– Я уже объяснял господину судье, каким образом ко мне попали, кроме моего собственного, еще и паспорта моих товарищей; потрудитесь взглянуть, который из трех принадлежит Жану Ожеру из деревни Фромансо, занимающемуся ремеслом разносчика, тот и будет мой; вы скорей меня его найдете, потому что я не очень-то силен в грамоте.

Бригадир взял от него портфель, чтоб тщательно рассмотреть его содержание в это время Даниэль быстро подошел к разносчику.

– Гражданин, – сказал он вполголоса, – в самом деле вы из деревни Фромансо, бывшей провинции Анжу?

– Должно быть, что так, если в паспорте написано! -грубо ответил ему разносчик.

– Так вы должны хорошо знать всех жителей деревни и, конечно, можете доставить мне точные сведения о некоторых из них?

– Я уж очень давно не бывал в своей деревне, впрочем, может быть.

– Ну, так когда бригадир кончит ваш допрос, мы хорошенько поговорим с вами, я, может, дам вам поручение, которое будет не совсем без пользы и для вас.

Бо Франсуа в изумлении поклонился.

– В чем дело? – спросил бригадир.

– Дело, не касающееся преступления, расследуемого в настоящее время, – ответил Даниэль. – Место рождения этого человека напомнило мне об одном обещании, данном мною моему бедному дяде и которое я хочу исполнить во что бы то ни стало.

Вассер более не расспрашивал и продолжал свои поиски.

Хотя присутствие трех паспортов у одной и той же личности показалось и бригадиру так же подозрительным, как Даниэлю, но в эти времена по паспортной части в государстве существовал такой беспорядок, что самые честные люди легко могли попасться в этом случае.

Впрочем, Бо Франсуа рассказывал это обстоятельство с таким простодушием, что подозрение было невозможно.

• Предыдущая
• 32/111
• Следующая