Скорпион - Валяев Сергей - Страница 10
- Предыдущая
- 10/87
- Следующая
Я набрал номер телефона, нарушая все предписания.
— Да? — ответили мне.
— Это я.
— А где тетя? — спросили меня.
— Она слишком занята, — ответил я.
— Хорошо, — и последовали короткие гудки.
Более идиотской фразы «Она слишком занята» я, конечно, придумать не мог. Почему у нас такая странная жизнь, когда человек умирает, мы вынуждены говорить подобную галиматью.
Потом приехали трое, они не нуждались в мой помощи. И я ушел.
Когда выпал первый снежок, и чуть приморозило, я был приглашен в гости к Начу.
— Помянем? — сказал генерал-майор.
И мы встретились у него в квартире. Это была холостяцкая дыра с казенной мебелью. Цветов не было.
— Почему? — удивился я.
— А где я, по-твоему, живу?
— Да, — согласился я.
— Слушай, я совсем забыл про клубнику.
— Что? — не понял я.
— Для твоей дочки. Как она, кстати?
— Снова простудилась.
— Ничего, на следующий год мои розанчики заплодоносят… Ну, давай, пусть Люси земля будет пухом.
— Пусть, — сказал я.
Он ошибся, друг моего отца. Он ошибся, старый служивый вояка. Он ошибся, опытный камер-лакей — обмишурился, как последний дворовой. И ему пришлось застрелиться. И поэтому он не встретил весны, которую ждал, и поэтому не расцвели больше в горшках розанчики — горшки вынесли на свалку.
Новый начальник Управления по фамилии Рябенький, такая вот у него оказалась фамилия, распорядился очистить помещение от цветущей дряни. У него, вероятно, была аллергия к домашнему уюту. И самовар унесли по его приказу.
В чем же ошибся натренированный в интригах, осторожный мккиавеллист дядя Коля. В чем же он сплоховал, брандмайор, почему ему пришлось своеручно впихивать в рот дуло служебного пистолета, кроша стертые от бумаги и сушек зубы?..
Нет, поначалу была зима, слякотная, дороги кисли от соли и мягкой погоды. У моей дочери была высокая температура — она подхватила воспаление легких. Ее мама нашла меня и попросила помочь лекарствами.
Известно, проблем в нашей стране чудес с лекарствами нет, но тут случился экстраординарный случай, и мне пришлось понервничать: я кинулся к Начу, и он меня выручил:
— Саша, какие проблемы, — и взялся за телефон.
В конце концов самолет из соседней страны доставил лекарства, которые так некстати закончились в соседней аптеке.
Я возвращался из аэропорта, автомобиль буксовал в снежных заносах, а моя дочь умирала; снег падал с неба и не таял… а дочь моя умирала; снег не таял, хотя температура была плюсовая… а дочь моя умирала, она умирала, потому что не таял снег… почему же не таял снег?.. Почему?
Чтобы узнать об этом, я включил радио. Я включил радио и понял, что моя дочь не умрет. Я включил радио и узнал, что после продолжительной болезни скончался… мы его называли Серый Кардинал. И своей смертью он откупил смерть моей дочери Марии.
Он, настолько мне было известно, был человеком постным, как монах, со способностями — с его способностями можно работать бухгалтером, и тем не менее он считался одним из выдающихся деятелей. Он был прирожденным политическим интриганом, исключительным маккиавеллистом нашего исторического времени. Нач со своими зелеными растениями в подметки ему не годился. Серый Кардинал походил на немаркого, хитрого марабу. Он всегда стоял за широкой чужой спиной человека, разваливающегося от старческих недугов, всеобщего фарисейства, круговой поруки, непотизма и тяжести многопудья незаслуженных наград. Он всегда стоял за этой спиной и прятал глаза за толстыми стеклами старомодных рожковых очков. Кажется, он хорошо видел.
И вот его нет, он был и его не стало; быть может, он мечтал вечно стоять за чужой спиной и плести кружева политической игры? Стоять незыблемо, оскопляя мир. Стоять и верить в свое исключительное право вершить судьбы. И единственный враг для таких, как он, это время. Они бессильны перед временем, даже у них нет власти над временем.
Но ему можно простить все: он умер — и живет моя дочь. Если бы он не скончался, если бы он жил — умерла бы моя дочь. Глупость, мистика, да все что угодно, но я совершенно точно уверен в этом. И ей бы ничего не помогло: ни слезы матери, ни лекарства в импортной упаковке, ни клубника с огородика дядя Коли.
Кстати, что же выращивалось в горшках у Нача. Возможно, кому-то это будет интересно:
кусты крупноплодной ремонтантной клубники двух лучших сортов мира: Гора Эверест и Кардинал, китайский лимонник, японская айва, жимолость съедобная, аралия маньчжурская, родиола розовая, вишня войлочная, чернокорень (эффективное средство от мышей, говорил Нач, крыс и кротов в саду и в доме), стахис… ну и так далее.
Думал ли о них Нач, когда подносил ко рту пистолетный ствол? Мне кажется, что о их будущей судьбе только и думал он — он знал, что Рябенький не любитель комнатных растений, и тем не менее, что очень странно: нажал курок… Зачем? Неужели не верил, что после зимы наступит непрерывное плодоношение его крупноплодной ремонтантной клубники…
Моя дочь любит клубнику. Но дело в том, что тот, кто выращивал её в госучреждении, не дождался, когда она начнет плодоносить — он решился застрелиться; скорее всего, ему опротивела клубничная приторная ягода?
Так о чем же я все-таки мечтаю? Признаюсь, у меня мечта: пустить пулю в лоб. Почему в лоб? Во-первых, в рот неприлично; во-вторых, пуля разнесет всю черепушку напрочь. И у тех, кто будет хоронить героя, возникнут определенные трудности.
Например, когда в своем кабинете застрелился Нач, то специалистам пришлось потрудиться в поисках разметавшейся по оранжерейным кущам плоти. Зачем же утруждать своих же коллег? У них и так много работы.
Но дядя Коля, пусть он меня простит, всегда отличался большим себялюбием. И в какой-то момент это его решительно подвело — никогда нельзя быть довольным самим собой. Когда начинаешь быть довольным жизнью, то жди неприятностей.
Помню, как был радостно возбужден за неделю до рокового выстрела: потирал от удовольствия руки, дергал паленый утюгом галстук, шумно чаевничал:
— Все, прошло их время! Начинаем игру, Александр, — и вытаскивал из сейфа заветные папочки, развязывал на них бантики, листал страницы, потом снова завязывал атласные ленточки на бантики. — У-у-у, н-н-ненавижу!..
— Не рано ли? — сомневался я.
— Саша, ты меня плохо знаешь? — и тыкал пальцем в потолок.
На потолке ничего не было: потолок как потолок.
— Ничего, сынок, не понимаешь, — и самодовольно расплывался в улыбке, и грыз, грыз, грыз сушки зубами, покрытыми желтизной. — Побеждает тот, кто обладает необходимой информацией. Информация решает все!.. А у нас что? Верно: в полном объеме, — и накладывал лапу на папки. — Мы ещё с тобой, Алекс, потрудимся во славу отечества! — И верил, верил, верил, что его политическая пикертоновщина нужна родине.
И хотел, как я понимаю, и меня в очередной раз задействовать в этом труде.
У меня же, признаться, на ближайшее будущее были иные планы.
Я хотел, чтобы моя дочь называла меня папой. Слава Богу, её легкие очистились, и она бегала веселенькая, с парфюмерно-косметическим румянцем на щеках. Когда дочь выздоровела, я пришел на кухню и сказал её маме:
— Выходи за меня.
— Куда?
— Ну куда выходят? Замуж!
— Хм! Чего это вы, молодой человек? Не перетрудились ли часом?
— Перетрудился.
— Тогда отдыхайте.
— Прекрати этот тон.
— Ты мне ещё будешь указывать?
Ну и так далее. Словом, женщина скрутила кукиш и поводила фигурой перед моим носом, спрашивая:
— А зачем?.. зачем… ты… нам… нужен?
Так и сказала — и она права. Чтобы любить, необязательно совершать гражданский обряд. Его совершают лишь те, кто сомневается в своих чувствах.
Та, которая вновь начинает похрапывать под моим боком, не сомневается, что меня любит, и поэтому не хочет замуж. Она прекрасна в жизни и во сне жаль, что храпит. Но я её пока не буду оставлять; во-первых, кому-то нужно наблюдать за состоянием моего носа, во-вторых, необходимо следить за тем, чтобы я случайно не застрелился из своего служебного пистолета. Стреляются, как правило, в одиночку. Если кто-то при этом присутствует, то можно промахнуться… или угодить в присутствующего.
- Предыдущая
- 10/87
- Следующая
