Загадки Русского Междуречья - Назаров В. Н. - Страница 44

• Предыдущая
• 44/101
• Следующая

В Лаврентьевской летописи, если читать по оригиналу, а не по «уточненному» (то есть подправленному) тексту, сказано: «И от техъ прозвася Руская земля ноугородьци ти суть людье ноугородьци от рода варяжьска · преже бо беша словени». Написано, естественно, без пробелов и заглавных букв, только в одном месте «цельнолитая» строка разбита разделительной точкой. Исключительно важное свидетельство, но на него историки почему-то внимания не обращают. А зря – здесь черным по белому прописано: род варяжский изначально славянский, и варяги вместе с новгородцами говорили на русском языке. В противном случае получится, что население Великого Новгорода (оно ведь «от рода варяжского») и до призвания Рюрика, и в дальнейшем, надо полагать, пользовалось одним из скандинавских языков (если, конечно, придерживаться тупиковой формулы «варяги = скандинавы»). Абсурд, другого слова не подберешь.

Почему Нестор-летописец, перечисляя через запятую «потомство Иафетово» (варяги, шведы, норвеги, готы, русь, англы, галичане, волохи, римляне, немцы, венецианцы и прочие), не объявляет варягов шведами или норвегами (хотя в летописном перечне они названы раньше Руси) и не утверждает, что варяги говорили по-шведски или по-норвежски? Да потому, что для русского летописца, как и для всех русских людей той эпохи, абсолютно ясно: варяги не шведы и не норвеги, а такие же русские, как они сами, – даже переводчиков для общения не требовалось. Но то, что самоочевидно еще в ХII веке для Нестора и его современников, впоследствии оказалось камнем преткновения для большинства читателей и исследователей «Повести временных лет».

Но главный интерес, конечно, представляет смысл вышеприведенной сакраментальной фразы, на которой споткнулась не одна сотня великих и мелких историков и которая сделалась отправным пунктом бесславной норманской теории. Тезис о прозвании Русской земли вмещает очень ёмкую и исключительно важную информацию. Во-первых, «от тех» относится не к варягам вообще, а к братьям Рюрику, Синеусу и Трувору, о которых речь идет в предыдущем предложении (слово «варяг(ов)» добавили позднее, и оно существенно изменило смысл всего сказанного). Во-вторых, Рюрик и его братья назвали Русской землей не всю, так сказать, будущую Россию, а в первую очередь отнесли к ней новгородцев, жителей Новгорода, то есть нового города, построенного на месте старого Словенска, первой русской столицы, находившейся тут же поблизости, на Волхове, и названной так по имени князя Словена. Потому-то и потребовалось уточнить, кем теперь стали новгородцы, которые «прежде бо беша словени», то есть являлись жителями (населением) города Словенска.

В-третьих, ключевое во всей разбираемой фразе упоминание не о прежнем прозвании новгородцев – «словени» (то есть «жители Словенска»), а о том, что они соплеменники варягов («ти суть людье ноугородьци от рода варяжьска»). Другими словами, если рассуждать, так сказать, от противного, получается, что и сами варяги, и Рюрик с братьями – обыкновенные русские люди (хоть и жили в Заморье) и говорили на обычном русском языке, а не на каком-либо из скандинавском. Иначе получится, что на норвежском, шведском или датском языке говорили новгородцы, так как они, подобно Рюриковой семье, «от рода варяжська»[78].

Почему варяги сыграли столь выдающуюся роль в мировой истории, причем не разрушительную, а созидательную и объединительную? Такая задача под силу только энергонесущей популяции, сплоченному сообществу целеустремленных пассионариев. Наделенные мощным энергетическим потенциалом и повышенной активностью, они по природе своей обречены быть вожатыми, воодушевляя доверившиеся им народные массы на уготовленные подвиги и волею судеб становясь движущей силой исторического прогресса.

Конечно, можно назвать варягов и племенем, но с достаточной долей условности. Скорее всего, они представляли особое воинское братство – прообраз будущих рыцарских орденов. Жили в основном на побережье Балтийского (Варяжского) моря; летопись, однако, говорит о Заморье, а таковым вполне могли быть и арктические территории Ледовитого океана, находящиеся по отношению к Европейской России севернее Балтики и Беломорья[79]. Подтверждения легко отыскать и по сей день. Так, в Баренцевом море сохранились недвусмысленные топонимические следы былого и длительного пребывания здесь варягов. Это Варангский (то есть Варяжский) залив (Варангер-фьорд), омывающий с запада российский полуостров Рыбачий, а с востока – норвежский полуостров Варангер. Кстати, следующий на запад залив именуется Яр-фьордом: первая часть этого составного слова чисто русская и гиперборейская, связанная, скорее всего, с именем языческого солнцебога Ярилы.

Варяги, хорошо организованные, обладали богатым опытом во всех областях хозяйственной жизни, торговли, государственного управления и особенно воинского искусства. Потому-то и обратились в 862 году новгородцы к Рюрику с братьями, как сказали бы сейчас, за организационной помощью. И русские варяги быстро и охотно откликнулись, а затем плодотворно поучаствовали в становлении Руси и российской государственности. Конечно, наивно полагать, что отношения между варягами, с одной стороны, и новгородцами (а также псковичами, киевлянами, смолянами и т. д.) – с другой, всегда идилистические и безоблачные. Варяги бесцеремонно грабили соседей, те не оставались в долгу. Время жестокое, а люди и подавно.

Варяжские общины чем-то напоминали будущую структуру казачества, только в более архаичном и, уж конечно, не южном, а северном варианте. Не исключено, что именно варяги (или какая-то их часть) заложили основу русского казачества, включая и Запорожскую Сечь. По крайней мере потомки варягов наверняка могли стать организаторами и наставниками казачьего воинства. Судя по всему, варяги (как впоследствии и запорожцы) не обременяли себя узами постоянного брака. Женщины, скорее всего, составляли неотъемлемую часть военной добычи, использовались как наложницы, а затем вместе с детьми, рожденными от варягов, расселялись по разным территориям. Заводились семьи (временные и постоянные) и в крупных городах: в летописях говорится о кровавых конфликтах между варягами и новгородцами по поводу женщин. Рассказывая о варяжской дружине Ярослава (Мудрого) перед началом его борьбы за киевский престол, Нестор сокрушается: «…варязи бяху мнози у Ярослава, и насилье творяху новгородцем и женам их». Естественно, новгородские мужики такой обиды не стерпели и подчистую перебили всех Ярославовых варягов – охотников до чужих жен.

В описанном эпизоде интересно еще и другое: несмотря на то, что цвет варяжского рода бесславно погиб в новгородской поножовщине, Ярослав очень быстро набрал новую дружину, тысячу воинов, и вместе с новгородским ополчением повел ее на Святополка Окаянного, убийцу Бориса и Глеба. (Можно представить, сколько на Русской земле варягов, если в одночасье удается собрать тысячу отборных воинов и для этого не нужно даже никуда ездить или плыть!) В этой битве Ярослав победил, но сражение не стало последним и из занятого Киева вскоре пришлось бежать: разгромленный поначалу Святополк вскоре навел на Русь иноземные полчища – польское войско во главе со своим тестем королем Болеславом, – а вслед за тем и печенежскую орду.

Окончательная победа досталась Ярославу, и повсюду его сопровождала варяжская дружина. Называется даже имя ее предводителя – Якун (как видим, ничего общего со скандинавскими германоязычными именами). Нестор сообщает еще одну интересную деталь: Якун носил золотой плащ; он потерял его во время одной неблагоприятной для Ярослава и войска битвы. Описание этой битвы с Мстиславом, при свете молний, в сплошной пелене дождя (после чего на Руси наконец наступил долгожданный мир), – одна из впечатляющих картин «Повести временных лет»: «И бысть сеча сильна, яко посветяше молонья, блещашеться оружье, и бе гроза велика и сеча сильна и страшна…»

В дальнейшем загадочные пассионарии Севера без лишнего шума исчезли с горизонта отечественной истории. Часть их, безусловно, ассимилировалась, растворилась в безбрежном славянском море и окончательно обрусела. Некоторая часть, быть может, сохранила традиции воинского братства и, как уже сказано, стала ядром будущей Запорожской Сечи[80]. Часть перешла на службу к византийским императорам, где составила костяк дворцовой гвардии. Варяжская дружина насчитывала подчас до шести тысяч стойких витязей и отменных рубак. Благодаря им византийское войско одержало немало жизненно важных побед. Показательно и другое: в Царьграде варягов всегда считали русскими, и только русскими. Безусловно, значились в составе русско-варяжского войска и скандинавы, но, как нынче принято выражаться, на контрактной основе. Сами же европейские норманны никогда себя варягами не называли и становились таковыми, только вступая в русскую варяжскую дружину; когда срок контракта истекал, они вновь превращались в викингов.

• Предыдущая
• 44/101
• Следующая