Голова - Манн Генрих - Страница 73
- Предыдущая
- 73/132
- Следующая
Перед Терра внезапно очутился молодой Шеллен и, расшаркиваясь, сказал:
— Поздравляю. Я первый? — И так как Терра точно онемел: — Как же, совещание рейхсканцлера с депутатами… — Он сам перебил себя: — Чего вы гримасничаете, господин депутат? Это явный успех. Вы — герой вечера. Пришлите мне ваш портрет для газеты. И, пожалуйста, помните, что я был первым.
Тут стали подходить и другие.
Правда ли, что Ланна взял курс на гуманность? Терра бросало то в жар, то в холод. Вот оно решение! И пришло оно в самый неожиданный момент, посреди хаотического разгула тщеславий, злобствований, борьбы за ложные взгляды, борьбы за ничто. Оно пришло в недобрый час; а какой час может быть лучше? В минуту решения Терра раскаялся и в борьбе и даже в победе… Совещание, к которому присоединились еще многие депутаты, заняло территорию вплоть до третьей гостиной. Кто подслушивал, разносил дальше слова: «отмена смертной казни», повторяя их как долгожданный приговор судьбы. И в самом деле, это встречали как приговор. Терра, которого дружеские рукопожатия втянули в центр толпы, видел, как побледнели некоторые лица, он встречал взгляды, застывшие от злости Издали на него глядели в упор глаза Алисы Ланна, его врага в этот час.
Кое-кому из менее крупных политических деятелей стало не по себе от зависти. Кнак, наоборот, допытывался у Шеллена, правда ли это. «В Пруссии становится интересно», — ответил отпрыск газетного треста и указал на Терра, которого окружили дамы — Швертмейер, Блахфельдер, самые «сливки». Тогда и Кнак кивнул ему издали, как ближайший друг, который давно единодушен с героем дня. И даже граф Гаунфест не устоял перед успехом, он строил Терра глазки. Только банкир Бербериц смотрел на него критическим взглядом, исполненным грусти. Вот какова была обстановка к моменту прихода Мангольфа.
— Как ты чувствуешь себя на вершине успеха? — спросил он сердечным тоном. Терра огляделся по сторонам, незаметно скривил рот; они поняли друг друга. Успех ничего не стоил, он был обесценен этими пошляками, которых ничто не волновало, кроме успеха как такового. Ни идея, ни человек, — только успех. Неутомимая погоня завлекала всех…
— На одну минуту! — попросил Мангольф; и когда ему удалось отвести друга в сторону: — Мужайся, дорогой Клаус, твой успех основан на ложном слухе.
Терра вздрогнул всем телом.
— Жестоко, правда? — сказал друг еще сердечнее. — Что почести! Их можно презирать, Но когда их едва успеешь вкусить и они превращаются в… ты сам увидишь, во что… К чему эта шутка? — спросишь ты. Да, таковы шутки Ланна. Ты его наперсник, потому ты его и не знаешь… Как мог он думать об отмене смертной казни, когда он прекрасно знает, что в таком государстве, как наше, вообще ничего не отменяется? Но на случай непредвиденной высочайшей прихоти он иногда пускает в ход безответственные слухи.
— Понимаю, дорогой Вольф. На самом же деле он потчует моих коллег охотничьими рассказами.
Но друга это не смутило.
— Нет, он не враль. Он заключает с твоими коллегами сделку. Разве это не самое существенное? Депутаты будут получать суточные даже в том случае, если рейхстаг отдыхает половину сессии. Не называй это подкупом, это просто деликатное оружие против оппозиции, собственное изобретение Ланна.
— В Пруссии становится интересно, — сказал Шеллен, у которого был тонкий слух.
— Я ни одной минуты не сомневаюсь, дорогой Вольф, что тебе доставило искреннее удовольствие открыть мне глаза, — заключил Терра.
Мангольф пожал плечами и отошел. Ланна окончил свои переговоры; ему пришло в голову просить Альтгот, чтобы она спела; его приятельница не должна остаться в тени из-за успеха молодой певицы. Альтгот увидела, что все двинулись к ней, она испуганно запротестовала; но ее благодарный взгляд искал Ланна. Только ему свойственна такая чуткость! Она спела балладу.
— Голос сохранился хорошо, но дикция плохая, — сказал кто-то, на что Шеллен привел ее слова: «Король с Клемансо сидели у Ритца…»
Терра стоял, покинутый всеми, и Гуммелем в том числе; даже граф Гаунфест перестал строить ему глазки. Политические деятели, которым было не по себе от его успеха, смотрели на него теперь с недоверием, как на авантюриста. Они уже снова вступили в подозрительные переговоры с плешивым племянником Кнака. А сам Кнак, восхищенный голосом певицы, повернулся к Терра спиной. Толлебен не удостоивал его своим злорадством, как не удостоил и поздравлением. В умных глазах графини Ланна светилась насмешка; и даже глухие придворные дамы что-то расслышали; они кричали на ухо друг другу о каком-то шарлатане, который хотел свыше меры продлить человеческую жизнь и, конечно, осрамился.
Но один человек все-таки заговорил с Терра. Не обращая внимания на его удивление, Эрвин Ланна сказал:
— Я случайно сегодня вечером во фраке. Ни за что не приехал бы сюда, если бы знал, что здесь творится. Хотел поговорить с сестрой наедине об одной ее фантазии, которую я не одобряю. И вдруг я слышу здесь от многих, даже от тех, кто меня не знает, что фантазия эта сегодня же будет осуществлена, а сестра избегает меня. Поэтому я ухожу. И вам, я вижу, не по себе. Пойдемте со мной! Только не думайте, что Алисе лучше, чем нам. Но она, очевидно, уже не может отступить.
— И я хочу остаться, — сказал Терра; но пока он на миг отвлекся от своего собеседника, тот ускользнул, как собеседник в мысленном диалоге. Терра внезапно принял решение храбро снести все, что сейчас еще казалось таким тяжким: несчастье, одиночество и борьбу без надежды на успех. Он перевел дух. Враги, которые больше не поздравляли, казались естественнее, он сам в положении неудачника был привычнее для себя. Борьба, в которой он готов уже был раскаяться, обретала прежнее значение. Крепко сжав рот, так что по углам образовались желваки, излучая бог весть какие угрозы скорбно горящими глазами, стоял он одиноко, и вид его как будто говорил, что у него еще остался козырь. Вдруг певица оборвала пение, стулья задвигались.
Появление фон дер Флеше, генерал-адъютанта; Ланна спешит ему навстречу; Альтгот делает знак лакеям убрать стулья. Всем понятно: появление фон дер Флеше означает, что его величество уже здесь. Дамы торопливо бросаются к зеркалам. «Позвольте, пропустите меня, сударыня!» Ясно как день: он по пятам следует за генерал-адъютантом; господа, у кого грудь в орденах, вперед, живо в первый ряд. «Простите, ваше сиятельство, все должны остаться на местах».
Последний миг, трепетное ожидание, сопение взволнованных гостей, какая-то дама дико взвизгивает. Ланна спешит спровадить писателя Гуммеля. «Милый друг, как мне ни больно…» Гуммель трух, трух, рысью вниз по левому крылу лестницы. Ланна стремглав к правому, поздно, его величество поднимается слева. Все взоры влево. Выход его величества.
Свита едва поспевала вслед, так он бежал. Он разминулся с Ланна, промчался мимо Альтгот, а она так и застыла, присев до земли. Кто выпрямился достаточно быстро после придворного реверанса или низкого поклона, увидел, как он кусает губы, как грозно топорщатся закрученные кверху усы. Нахмурив брови, красный гусар ринулся сквозь расступившиеся ряды, не иначе как собираясь захватить в плен притаившегося в последней комнате неприятеля. Шепот недоумения следовал за ним. «Его величество не в духе. Вот беда, — увидел Гуммеля. Спасайся кто может! Что бог даст… Я? Иду». Однако никто не двигался, все ждали возвращения властелина и топтались на месте. Но вот он вернулся, и все стали кидаться то вправо, то влево, следуя за его резкими движениями.
Наконец он обратился к хозяйке дома:
— Слышал прекрасно, как вы завывали. Вы воете. Плохая школа.
Бедная Альтгот, под уничтожающими взглядами всех присутствующих, что-то бормотала о вполне понятном замешательстве под влиянием непредвиденной высочайшей милости. Ланна преспокойно улыбался. Только седенькая обер-адмиральша осмелилась вмешаться.
— Графиня Альтгот и на этот раз своим пением глубоко взволновала наши сердца, — сказала она с твердостью, столь же неколебимой, как буржуазная мораль.
- Предыдущая
- 73/132
- Следующая
