Голова - Манн Генрих - Страница 71

• Предыдущая
• 71/132
• Следующая

— Послушайте-ка, господин депутат Терра! Нам и не с такими, как вы, случалось расправляться. И как следует! — закричал он возмущенно и злобно.

Вдруг оказалось, что депутат Терра тут ни при чем. Молча, но открыв от страха рот, он старался положа руку на сердце доказать всем, что он тут ни при чем.

— Удивительный тип, — сказал кто-то вполголоса. — И вот кто вытесняет Толлебена чуть ли не перед самой свадьбой.

Кто это сказал — Кнак? Ланна оглянулся и обнаружил, что его дочь снова сидит подле Толлебена. Ни минуты покоя нигде, ни в чем! Они сидели в буфете за столиком; раздраженный государственный деятель, изобразив на лице самую веселую улыбку, поспешил помешать им. Но Тассе не зевал. Едва Ланна сделал первый шаг, Тассе преградил ему путь, сверкая глазами из-под опухших век.

— Наш рейхсканцлер пока очень неплохо исполняет свои обязанности. Но, к сожалению, его общество не всегда состоит из истинных немцев.

— Жиды! — выкрикнул знаменитый Пильниц.

Генерал Гекерот заскрежетал зубами.

— Мы больше всего печемся о народных интересах, — заключил Тассе.

Ланна, на которого все смотрели, решил отделаться шуткой.

— Народные… как вы сказали? это что — консервы, что ли? Они хранятся у вас в кладовой?

Общий взрыв веселья, — но сверкание из-под припухлых век говорило: «На сей раз ты выдал себя. Это тебе припомнится. Когда-нибудь сломишь себе шею». Ланна понял; он раньше других перестал смеяться. Хотел показаться суровым, но едва сумел оградить свой престиж. На помощь подоспел его друг, старик Иерихов; длинный и тощий, он вплотную придвинулся к толстому обер-адмиралу.

Терра не стал дожидаться какого-нибудь нового инцидента; там впереди, у входа, он заметил явление из былых времен. Но, раньше чем он успел вырваться, на его плечо легла чья-то рука; то был Кнак.

— Вам везет, — сказал он. — Меня радует, коллега, что вы все-таки кой в чем преуспели.

Терра вполоборота очень внимательно оглядел Кнака; что значит это окончательное забвение дерзких шуток, которые позволил себе некогда человек без имени в отношении могущественного промышленника, эта осторожная попытка к сближению?

— Я был с давних пор вашим большим почитателем, — ответил Терра. — Лишь после того как я взял вас за образец, господин тайный советник, мне удалось сделаться более или менее деловым и счастливым человеком.

Обер-адмирал сказал: «Мощь на море», что не понравилось старику Иерихову.

— У меня Пруссия сидит на коне, — проворчал он из-под крючковатого носа. — Верховая езда, господин Фишер, сохраняет фигуру. От путешествий по морю растет живот. — Пронзительными узкими глазками он рассматривал живот «господина Фишера», и не только адмиральский живот, — сам Тассе почувствовал, что и его взяли под сомнение. Он тотчас же поднялся с видом Вотана[33].

— Господин камергер! — рявкнул он с революционной отвагой. — Господин камергер, я как медик предсказываю вам, что вы плохо кончите.

Испуганный кавалерист попятился назад, к этому он все-таки не был подготовлен. Ланна же поспешил устроиться поближе к Вотану, в атмосфере окружающего его йодоформенного чада. Он считал нужным держаться примирительно, наладить отношения.

— Многоуважаемый профессор, вам бы следовало войти в рейхстаг, — осторожно начал он.

Тассе отверг соблазн.

— Конечно, вам бы этого хотелось. Мой пангерманский союз — хорошее подспорье для неудачных дипломатов.

Ланна проглотил и это; он всячески старался не отстать от безапелляционного Тассе.

— Как бы то ни было, профессор, мы коллеги. Дипломатия — та же хирургия, — заявил он решительно.

Мысль принадлежала Бисмарку. Поверит ли Тассе, что она принадлежит ему, Ланна? Тассе поверил. На данный момент он был укрощен, он протянул шершавую руку. Ланна воспользовался моментом, чтобы отойти и направиться к буфету. По дороге ему пришло в голову взять с собой депутата Терра, он подозвал его.

Терра обменялся рукопожатием с Кнаком, который заключил их разговор словами:

— Нам не мешало бы сблизиться, коллега.

Мангольф издали наблюдал за ними; он боялся очутиться между двумя державами: Ланна и Тассе. Он по-своему направлял хрупкую ладью своего счастья… Там, вдали, все еще маячило явление из былых времен, Терра устремился туда, но Ланна кивнул ему, и он последовал за рейхсканцлером.

Они сели у столика, который только что покинули Алиса и Толлебен.

— Да, вот вам дети! Они всегда делают то, что причиняет боль, — сказал Ланна, поглядев им вслед. Ни слова о Тассе. Ланна, может быть, боялся этих людей, но было ясно, что он их презирает. Глядя издали на дочь, он подавил вздох, так как у других столиков, где только что шли громкие разговоры, все приумолкли и стали подслушивать. Рассеянно поедал он антрекот под соусом кумберленд. Он знал, что его подслушивают, а потому проводил аналогию между своими политическими идеями и соусом. Соус был острый и сладкий, — сочетание, которого часто не хватало германским политикам. Они становились нелюбезны, как только хотели добиться своего. Но силу надо обязательно сдабривать вкусом! На сей раз он явно намекал на шайку. Между тем разговоры снова стали громче.

— Мне нет никакого смысла молчать, милый друг, — неожиданно начал Ланна. — Вы друг моих детей. Вам известна трагедия нашей семьи. — Лоб покрылся поперечными морщинами, и голос стал сердитым.

— Ваше сиятельство, нельзя допустить, чтобы вы были несчастливы. Это дорого обойдется нам, немцам, — вставил Терра.

— Это чревато последствиями. Но я, кроме того, и отец. Разве не естественно прежде всего быть отцом? Если бы Алиса хоть любила его! У меня такое впечатление, что она его и не любит! Мое дитя — не я, мое дитя будет несчастливо. Я-то причем? Сравнение между мной и ее избранником вызывает только смех. — Он попытался засмеяться.

— Так, значит, это чисто политический брак?

Ланна пытливо взглянул на Терра: что ему известно? Так как он не усмотрел ничего, кроме трагически взволнованного вопроса, то стал поспешно уничтожать салат из крабов и заказал вторую порцию антрекота.

Горькая усмешка.

— Разве можно с политическими целями выходить замуж за дурака? А он глуп. Такого рода дураков укротить нельзя, они бодаются.

— Следовательно, опасности нет, — сказал Терра глухо.

Снова пытливый взгляд.

— Маска! Все дело в маске, — прорвалось у государственного деятеля. — Все бы ничего, но это действует на императора. Император чувствителен к истории, в особенности же к историческому маскараду.

На лице его собеседника ничего не отражалось, — казалось, будто он ничего не слышит; но про себя он слышал тот же голос: «Император такая значительная личность». Рейхсканцлер между тем дал волю возмущению.

— Человек с такой маской может занять мое место. Трудно представить себе, какими это грозит последствиями. Последствиями для Германии, для всего мира. О себе я не говорю, я сыт по горло. — И действительно, он, наконец, отставил антрекот, но велел подать пирожное. — Я выполняю свой долг, тяжкий долг… — С шоколадным буше на вилке: — Чем власть может привлечь поборника культуры? Ведь я первая ее жертва. Я хотел бы бросить все, но, к сожалению, я необходим. — Второе шоколадное буше, первое пирожное с кремом, на глазах у него появились слезы умиления собой и своей дочерью. — Мое собственное дитя роет мне яму. Но что я могу сделать против собственной дочери? Она обезоруживает меня.

— Господин генерал фон дер Флеше назначен флигель-адъютантом к его величеству, — заметил Терра, как бы про себя. — Правда, что генерал фон дер Флеше кузен господина фон Толлебена?

Умиления рейхсканцлера как не бывало.

— Это ему мало поможет, — быстро произнес он. — Я там побывал раньше и настроил императора против Флеше, тот долго не продержится. — И оседлав своего конька: — Чего добиваются мои враги? Я остаюсь, таково требование момента, говорит Гете. Мне все на пользу: и ненависть пангерманцев, ибо они не в фаворе у императора. Да и сами вы, мой милый, если бы это оказалось необходимым, помогли бы мне.

• Предыдущая
• 71/132
• Следующая