Голова - Манн Генрих - Страница 40

• Предыдущая
• 40/132
• Следующая

— Если угодно мое мнение, то я всякий раз, как заговорят об интеллектуальной молодежи, стою за унтера Пифке, — без обиняков заявил Толлебен.

Пауза. Мангольф и Терра обменялись отчужденным взглядом.

— А если вас никто не спрашивает? — подняла голос молодая хозяйка.

Но Терра, которому следовало поблагодарить ее, почувствовал раздражение за то, что она взяла его под защиту. «Мне зависеть от нее, когда она сама не выдержит испытания». То, что Альтгот нашептала ему, внезапно возымело действие. Оскорбленный до глубины души, он вскипел, скомкал салфетку и собрался швырнуть ее в голову врагу. Толлебен ждал, сдвинув взъерошенные брови. Мангольф и Эрвин ничего не видели или притворялись, будто не видят; граф Ланна, не отрываясь, ел так торопливо, словно ему самому предстояло путешествие. Но Терра почувствовал, что справа и слева его схватили за руки.

Наконец Толлебен попросил разрешения удалиться, время не терпит.

— Мы вас больше не увидим? — бросила графиня Алиса через плечо и, не дожидаясь ответа, прошла в соседнюю комнату, Альтгот за ней.

Итак, Толлебен пока что исчез. Терра смотрел ему вслед, словно осиротев, но тут к нему подошел Мангольф.

— Директор боится своего Морхена, — сказал Мангольф. — А зять Морхена хорохорится.

— Бог рассудит нас с ним! — страстно произнес Терра и выбежал из комнаты.

Мангольф считал, что ему по праву надлежит знать, о чем беседуют дамы. Он огорошил молодого Эрвина какой-то эстетической проблемой и, говоря без умолку, оттеснил в маленькую гостиную. Как ни болтал он сам, от него не ускользнуло ни одно слово из тех, что произносились под лампой. Сперва дамы говорили вполголоса.

— И вы очень гостеприимны, милая Альтгот. Я приняла участие в госте, когда его хотели обидеть. А вы его все время закармливали, — мне казалось, вы вот-вот его погладите.

— Я готова на это, дитя мое, лишь бы у вас не явилось такого соблазна. Ваш отец согласен со мной.

— Смелое утверждение. Папа приставил вас ко мне, потому что у так называемой свободной женщины зорче взгляд. — Она выпалила это, побледнев и не понижая голоса.

Альтгот успокаивающе коснулась руки своей питомицы.

— Я серьезно отношусь к своей задаче. Мне в жизни всего важнее мое доброе имя. Но то, что я сейчас вижу, дитя, вынуждает меня пойти на жертву.

— Я прямо трепещу за вас.

— Избави бог, чтобы мне когда-нибудь пришлось трепетать за вас, — сказала Альтгот с достоинством, но уже не так спокойно. Она отошла на несколько шагов, Эрвин подсел к сестре. Мангольф словно невзначай встретился с Альтгот; она прошипела: — Вы доведете меня до беды.

— Настанет миг, когда эта девочка на коленях будет благодарить вас за вашу преданность, — возразил он.

Терра добежал до верхней площадки, когда Толлебен захлопывал дверь своей комнаты. Он подождал его внизу у лестницы, потом вышел во двор и убедился, что экипаж стоит наготове и кучер уже на козлах. Терра поглядывал на экипаж; у него было искушение забраться туда, чтобы там лицом к лицу встретить врага и потребовать у него объяснения, которого он жаждал. Так как он, нервно дымя папиросой и вытягивая шею, без конца шагал перед экипажем, кучер забеспокоился, слез с сиденья и стал наблюдать за ним; Терра вынужден был убраться. Вдруг решив, что Толлебена обязательно позовут еще в гостиную, он поднялся снаружи на террасу и прильнул лицом к стеклу. В комнате теперь горела только лампа на отдаленной консоли.

Должно быть, враг сейчас войдет туда, — тогда Терра переступит порог и вырастет перед ним из мрака. Тут ему послышался шум, как будто лошади уже трогали. Он одним прыжком соскочил в сад, повернул за угол — и в дверях столкнулся с Толлебеном.

— Два слова!

— У меня нет ни минуты времени!

— Два слова! — с угрозой, с презрительной угрозой.

Подхлестываемый этим взглядом, Толлебен вынужден был, опустив голову, идти туда, куда гнал его Терра. Добравшись до большой гостиной, Терра, прежде чем остановиться, описал перед ним полукруг. Не надо начинать сразу, лучше сперва поторжествовать над врагом, который ждет своей участи, пойманный и сдавшийся. «Вот он — враг! Чуждый по речи, с другим складом тела и духа, плоть его мне мерзка, а кровь для моей крови яд, — зверь из бездны с кровожадными глазами, для которого до конца дней у меня найдется одно только слово: „умри“!

— Ну? — спросил враг с высокомерной миной.

— Вы сами знаете.

— У вас ко мне поручение от той дамы, которая служит между нами единственным связующим звеном?

— Если бы я и впрямь продавал свою сестру, все же остался бы открытым вопрос — себе ли на пользу, или вам на горе.

— Ха-ха!

Но смех тотчас оборвался. Они стояли посреди большой полутемной комнаты, не спуская друг с друга глаз, ощущая мурашки на спине и напрягшись всем телом для прыжка.

— Это что — шантаж?

— Я заставлю вас уважать мое человеческое достоинство!

Оба говорили, с трудом сдерживая себя, наступая друг на друга, связанные друг с другом крепкими узами ненависти.

— Мои отношения не простираются на братьев.

— Довольно. Что вы знаете обо мне? Знание против знания. У кого будет излишек, за тем победа.

— Я знаю, что вы ее брат.

— Еще что? — спросил Терра, внутренне трепеща, не спросит ли тот: «А деньги! Откуда у вас деньги!» Топнув ногой: — Еще что?

— Остальные ваши качества нетрудно дорисовать.

— Тогда я на более твердой почве, — заявил Терра решительно и непринужденно, видя, что опасность миновала. — Мне известны многие из ваших темных делишек, не считая самого последнего. Княгиня впутала вас в мошеннические предприятия.

— Сударь!

— Вы защищали интересы мошеннического агентства ради оперы, сочиненной императором, которая тоже оказалась мошенничеством. Как вы докажете, что и здесь не соблюдали своих выгод, — вы, человек, заключающий темные сделки с Кнаком и берущий за это приданое?

— Что вы понимаете в вопросах чести?

— Одно приданое, без жены! Прикажете мне открыть вон ту дверь и заранее описать вашему начальству предстоящее свадебное путешествие?

Тут враг заколебался. Еще разбередить рану!

— Тогда вы конченный человек. После путешествия вы могли бы выгородить себя наглостью, но сейчас это покажется хуже, чем преступлением, — вы будете опозорены.

Что тут оставалось делать? Склонить голову.

— Будем благоразумны, — пробормотал враг с жаждой крови во взгляде.

И сейчас же в душе у Терра рухнула каменная стена. В побежденном он вновь увидел человека, вместе с ним пережил его унижение, устыдился за него и за себя.

— Хорошо. Будем благоразумны. Вы ненавидите Кнака, в этом мы сходимся. Вы хотите отплатить ему и бросаете его дочь, которая могла бы сделать вас богатым. Я вам не друг, но по-своему вы молодец.

— Ошибаетесь, — заявил Толлебен, и в его пискливом голосе снова зазвучало невозмутимейшее высокомерие. — Потом за мной будут еще больше ухаживать.

Итак, он просто спекулировал! Он играл на разнице в общественном положении. Баронесса Толлебен даже после величайшего унижения стоила больше, чем наследница Кнака. Как бы крупный промышленник ни был могуществен, воздействовать на власть он мог только через посредство аристократа, у которого она на откупу. Чиновник Толлебен спешил воспользоваться этим благоприятным обстоятельством для приватного развлечения.

Терра скрестил руки; такого рода врагу ему нечего было сказать. А тот пуще разважничался:

— Короче говоря, вы прекращаете свою деятельность в том, что касается меня, господин заведующий рекламой!

Терра только смерил его взглядом, поняв, наконец, кого он хотел втащить к дамам и заставить повиниться. Тут он с большим опозданием заметил, что дверь в будуар открыта и что там темно.

— Счастливого пути, — бросил он, после чего Толлебен удалился, хихикая и пожимая плечами.

Таковы бывают победы.

Чувствуя потребность в одиночестве, Терра искал самого темного уголка. Вдруг на него упал свет, дверь слева отворилась, в ней показался Ланна.

• Предыдущая
• 40/132
• Следующая