В преддверии философии. Духовные искания древнего человека - Якобсен Торкильд Петер Рудольф - Страница 35

После этих жизненных зол смерть представляется человеку благим избавлением.

Наконец, человек настаивает на высоких привилегиях мертвого, который свободно общается с богами и во власти которого противостоять злу.

[Пер. В. Потаповой]

Отказываясь от активных ценностей этой жизни ради пассивных благ будущей безмятежности, этот человек обогнал свое время. Как мы увидим, подобное смирение характерно для периода, на тысячу лет более позднего. В пессимизме этого периода предположительно существовала тенденция искать избавление в смерти, а не придавать значение продолжению жизни в этом мире.

В этом споре душа человека, настаивая на тщетности серьезного отношения к жизни, восклицает: «Проводи праздничный день и забудь заботы!»²⁵. Эту тему аморального гедонизма мы снова встречаем в другом тексте этой эпохи, где доводы таковы: прежние идеалы — обладание имуществом и общественным положением — рухнули, у нас нет уверенности в будущем, давайте же наслаждаться, чем только возможно, в этом мире. Прошлое говорит нам только о том, что жизнь коротка и преходяща, но что ждет нас после нее — неизвестно.

А если мудрость, столь высоко ценимая в древние времена, не помогла мудрецам выжить и в прочных, ухоженных гробницах, и если невозможно узнать, как живется мертвому в загробном мире, то что нам остается делать, как не предаваться чувственным наслаждениям?

[Пер. А. Ахматовой]

Итак, первой реакцией на крушение преуспевающего, жизнерадостного мира были отчаяние и цинизм. Но это была не единственная реакция. Египет еще обладал достаточной умственной и духовной мощью, чтобы отказаться от отрицания ценности человеческой личности. Человек все еще представлялся себе ценностью, А поскольку прежние ценности — материальный и общественный успех — оказались эфемерными, человек пытается искать на, ощупь какие-то другие, более стойкие идеалы. Смутно и не. сразу начинает он осознавать великую истину; видимые вещи преходящи, но невидимые, возможно, сделаны из того же материала, что и вечность. А вечная жизнь все еще остается для него великой целью.

Мы вели и ведем разговор в терминах современных этических суждений. Это сделано нарочно. Мы считаем, что египтянин Среднего Царства в поисках хорошей жизни достиг моральных высот. Это — личное мнение, в котором мы следуем проф. Брестеду, хотя в анализе факторов мы с ним несколько расходимся. Некоторые исследователи придерживаются противоположных взглядов. Они указывают, что в самый ранний обозримый период — в эпоху Древнего Царства — египтяне достигли высот, которые позднее не были превзойдены, — будь то в совершенстве техники (Великая Пирамида, скульптура), в науке (замечательный хирургический папирус и введение календаря) или в философии («Мемфисский богословский трактат»). Согласно этой точке зрения, любое допущение прогресса в любом из указанных направлений отрицается. Более того, отрицается какой бы то ни было прогресс вообще: нашему взору якобы предстают изменения, которые происходят в пределах культуры, весьма статичной с самого момента своего возникновения. Чем более эта культура меняется, тем нагляднее тот факт, что она остается прежней. В этом есть несомненная истина. Мы уже отмечали, что для Древнего Царства характерен материализм — в этот новый период он все еще остается важным фактором. Социально-нравственные достижения, представляющиеся нам характерными для этого нового периода, проявлялись уже в эпоху Древнего Царства (растущая демократизация, понятие о справедливости и т. д.). С этой точки зрения, кроме того, следует воспротивиться тому, что мы прилагаем наши, основанные на сознании собственной правоты нормы нравственных оценок к древним египтянам. Вправе ли мы переводить маат как «справедливость», «истина» или «добродетельность» вместо «порядок», «правильность» или «согласованность»? Вправе ли мы объявлять растущую демократизацию взглядов древних египтян «прогрессом», который есть «благо»?

Мы настаиваем на своем праве выносить нравственные суждения и производить оценки в терминах прогресса или упадка. Это — понятия субъективные, а не строго научные. Но каждое поколение имеет право — более того, обязано — представить объективную информацию, а затем дать ей субъективную оценку. Мы знаем, что объективность не может быть полностью оторвана от субъективности, но ученый может попытаться указать, где кончается область фактов и где начинаются его собственные оценки. Мы согласны, что в эпоху, к исследованию которой мы сейчас приступим, грубый практический материализм был еще чрезвычайно силен, что антиэтическая сила магии играла огромную роль и что нравственные импульсы, которые мы подчеркнем особо, возникли ранее и продолжались и позднее. Но мы убеждены, что в этот период произошли сдвиги акцентов и что эти сдвиги представляются человеку современной западной культуры прогрессивными.

Две крупные перемены, как нам представляется, таковы. Во-первых, это — ослабление акцента на том, что земные блага это положение в обществе и материальное благосостояние (и соответственно сдвиг в сторону представления, что благом является правильное социальное поведение). Во-вторых, тот факт, что индивидуалистическая тенденция Древнего Египта развивается теперь в представление, что все блага потенциально доступны всем без исключения людям. В конечном счете эти две тенденции сводимы к одной: если земное благо может быть достигнуто любым человеком, беден он или богат, то власть и богатство не являются наивысшей целью; справедливое же отношение к другим людям всегда чрезвычайно похвально.