Московские против питерских. Ленинградское дело Сталина - Рыбас Святослав Юрьевич - Страница 1

Когда-то я написал повесть «Зеркало для героя», по которой был поставлен замечательный фильм. Сюжет повести такой: герой перемещается во времени и попадает в послевоенный Донбасс накануне своего дня рождения 8 мая, встречается со своими молодыми родителями и переживает сильное моральное потрясение. Ему многое непонятно и даже страшно, но любовь к родителям и желание понять их оказывается сильнее всего.

Когда говорят, что у истории нет сослагательного наклонения, то лукавят или чего-то не понимают. У истории в том смысле, как я ее воспринимаю, всегда есть сослагательное наклонение, ибо она, как говорил еще Шекспир, – это «черновик будущего». Да, 8 мая – день моего рождения, так уж получилось. В этот день ко мне приходят мои родные, которых давно нет со мной, и я в уединении беседую с ними о многом. Все это очень личное, однако в этих разговорах есть один общий момент. Среди моих близких – разные люди: запорожские казаки, шахтеры, белогвардейцы, земские деятели, медики, чекисты, советские офицеры, горные инженеры, ученые. Возможно, не все относились бы друг к другу по-родственному, но я их словно умиротворяю. Вот уже много лет я веду с ними нескончаемые разговоры, в результате чего появилась не только упомянутая повесть. Для меня было естественным написать биографии последнего героя императорской России премьер-министра Петра Столыпина, белогвардейского генерала Александра Кутепова, руководителя СССР Иосифа Сталина (в этой многолетней работе мне помогала моя дочь Екатерина), генерала Александра Самсонова, министра иностранных дел СССР Андрея Громыко. У меня не было намерения ни возвеличивать их, ни проклинать. Я хотел понять, почему они появились в нашей истории, какие уроки они нам оставили. После каждой книги меня называли то монархистом, то белогвардейцем, то сталинистом. Так людям удобнее. Впрочем, Патриарх Алексий II счел нужным после выхода биографии Сталина прислать мне письмо, в котором сказал о важности целостного понимания истории.

Мы с ним были знакомы больше двадцати лет, с тех пор, как я стал заниматься восстановлением храма Христа Спасителя. Тогда же мне подарили путеводитель по «Бородинской панораме», откуда я узнал нечто прямо-таки мистическое. В наградных списках одного из кирасирских полков дивизии Бороздина, который участвовал в Бородинском сражении, говорится: «Вахмистр Игнатий Рыбас, будучи все время под неприятельскими выстрелами и во время атаки врубившись в неприятеля, положил на месте двух и, несмотря на нанесенные ему тяжелые раны, не переставал храбро отличаться, поощряя в эскадроне и прочих нижних чинов». Когда я рассказал об этом Патриарху, он в ответ поведал свою историю, которую тоже узнал совсем недавно: один из его предков, полковник Александр Ридигер, был участником войны 1812 года, участвовал во взятии Парижа, его имя было на мраморных досках храма. Вышло так, что в деле восстановления храма наши предки начали нам помогать.

Мой дед Виталий Иванович Григорьев воевал в Добровольческой армии. Он окончил гимназию и был мобилизован. (Мобилизации подлежали лица соответствующего социального положения, в том числе студенты и выпускники-гимназисты.) Был ранен, осколок гранаты попал в шею и едва не распорол яремную вену. Этот осколок остался у него на всю жизнь. В 1920 году дед с Добровольческой армией, которой командовал генерал Александр Кутепов, оказался в Турции, в городке Галлиполи на берегу Дарданелльского пролива, в ста километрах от Константинополя. Я побывал в Галлиполи в декабре 1989 года. Маленький городок, квадратная бухта, на берегу– кафе, чуть дальше квадратная крепостная башня, в которой когда-то томились пленные запорожцы и где Кутепов устроил гауптвахту. И ветер, пронизывающий ветер. А вдали через пролив– темные горы, Малая Азия. Мое воображение было возбуждено. Я искал следы русских, ждал какого-то знака. Ледяной ветер – вот что было мне ответом.

Такой же ветер встретил в конце ноября 1920 года Виталия Ивановича и всех добровольцев. После поражения в Таврии, сдачи Перекопа и ускоренного марша на Севастополь, чтобы оторваться от красных и провести без потерь эвакуацию, моральных сил для жизни не осталось. Армию свели в корпус, ему отвели поле на берегу речки Буюкдаре, и на голой земле стали располагаться полки и дивизии. Некоторые просто ложились на землю, чтобы сильнее промерзнуть, простудиться и умереть. Кутепов издал первый приказ: строить лагерь, а тех, кто хочет умереть, считать дезертирами и расстреливать. Кутепов был диктатором. Но он спас корпус. О генерале Кутепове я потом написал книгу, и там описано в подробностях, как строили полковые церкви, полковые городки, как оживала воля. В Галлиполи было устроено много такого, что потом потрясало воображение: гимназии, театр, журналы, хоры, футбольная команда, которая обыграла английских военных моряков, проводились учения и смотры, а главное – был восстановлен боевой дух. В 2010 году Центр русской славы Андрея Первозванного восстановил в Галлиполи памятник русским воинам. Я принимал участие в этой работе.

Потом дед вернулся в Советскую Россию, стал горным инженером, участником индустриализации. После Гражданской и разложения государства он стал сторонником сильного государства. Может быть, поэтому я написал биографию Сталина… Вот так от белых – к великому вождю. В каком-то смысле совокупный опыт моего рода и стал тем «зеркалом», в котором я «прочитал» свои книги, они отражены и здесь.

Исторические герои – это наши важнейшие современники, без них мы превратились бы в биологических роботов. Мне очень близка мысль русского философа С.Л. Франка, что наши ушедшие предки оказывают на нас сильное воздействие хотя бы тем, что, когда в критические минуты мы мысленно обращаемся к ним, их оценка влияет на наши поступки.

Столыпин и Сталин – разные стороны одной и той же медали. Модернизация, которую проводил Петр Столыпин, была не завершена из-за ошибок российского политического класса, они привели в конце 1916 года к заговору элиты против царя. В заговоре участвовали родственники царя, генералы, министры, финансисты, промышленники, депутаты Госдумы. Феодальная по политическому устройству и капиталистическая по экономическому содержанию Российская империя из-за этого нерешенного противоречия рухнула.

Сталин же после жестокой борьбы в среде коммунистического руководства провел-таки эту модернизацию. Ее цена была высокой, но без модернизации страна едва ли выжила бы.

Вот тут вспомним один поразительный разговор Сталина с Черчиллем в августе 1942-го, во время Сталинградской битвы, когда английский премьер вынужден был прилететь в Москву, чтобы объяснить, почему откладывается открытие второго фронта.

В дневнике советского посла в Лондоне Ивана Майского говорится: «Черчилль с большой охотой вспоминал свою встречу со Сталиным. Рассказывал, между прочим, что поставил Сталину такой вопрос: «Скажите, что для вас тяжелее – нынешняя война или коллективизация крестьянства?» Сталин ответил, что коллективизация была тяжелее, ибо там приходилось иметь дело с десятками миллионов упрямых людей, которые не понимали и не видели преимущества новой системы.

Затем Черчилль, впавший в несколько философский тон, прибавил: «Коллективизация стоила вам жизни несколько сот тысяч, а может быть, и миллионов людей в одном поколении. Зато последующие поколения извлекут из нее без всяких жертв крупные выгоды. Мы бы так не поступили. Мы придаем слишком большую ценность каждой индивидуальной жизни. Мы, вероятно, постарались бы рассрочить процесс на много лет, чтобы избежать концентрации жертв на коротком участке времени. В результате следующие поколения тоже должны были платить свой «налог крови» за перестройку системы. Какой метод лучше? Не знаю. Может быть, ваш и лучше. Однако я совершенно уверен, что в нашей стране он не может быть применен». (Майский И.М. Дневник дипломата. Лондон. 1934–1943. В 2 кн. Кн. 2 (2).М., 2006. С. 270.)