Рок-н-рол под Кремлем 6.
Шпионы и все остальные. - Корецкий Данил Аркадьевич - Страница 31

Пряхин неторопливо отер руку о штанину.

– Да ё… Это ж мышиное гнездо.

Фейсы подошли, посмотрели. Точно – гнездо. Толстый выругался и выключил камеру.

– Это тоже непорядок! – проворчал он. – В коммуникациях не должно быть никаких животных! Они могут повредить связь!

– Может, уже повредили! – сказал второй.

Пряхин вздохнул, развел руками. Чего тут спорить, огород городить… Из своего чемоданчика он достал специальный тестер-анализатор, поколдовал над каждым из кабелей, показал фейсам какие-то значения на дисплее.

– Да все в порядке!

Поднявшись наверх, он нашел подходящую палку, вытряс мышиное гнездо в пакет и выбросил.

…За десятую долю миллисекунды сигнал тестера прошел через кабели правительственной связи и достиг Москвы. А точнее – коммутационной камеры, расположенной на глубине двадцати пяти метров где-то под Кремлем. Чуткий и умный прибор, прозванный своими создателями «патефоном Кольбана», зафиксировал сигнал и добавил данные о нем в «двухчасовой» пакет. Когда спутник-шпион окажется над широтой Москвы, прибор отправит этот пакет через шестьсот пятьдесят километров воздушного и безвоздушного пространства. Там уже содержались записи переговоров двенадцати разных абонентов правительственной связи в Москве, Иваново, Барнауле и Белграде, а также сигналы еще нескольких тестовых «прозвонок». Последние фиксировались в памяти прибора как короткий писк. Специалисты в Лэнгли, которые всему любят давать прозвища, ласково называли его «О’кей-Маус». Пи-и! Все в порядке! Система работает!

В последнее время такие сигналы заметно участились. Если бы чуткий и умный прибор, установленный под Кремлем, был способен делать выводы, он бы, наверное, решил, что вся сеть правительственной связи России проходит тотальную проверку. Но он только собирает и отправляет данные. А выводы делают люди, которые эти данные получают…

Свой журнал Маша презентовала в галерее «Красный Октябрь», на территории бывшей кондитерской фабрики. Назывался он «Ппц». Журнал, в смысле. «Полиграфический Подиум-Центр». Это, б…дь, только Машка могла додуматься. Нет, а в самом деле, почему она не назвала его «Бдь», скажем?

Само мероприятие под стать – обычная Машкина заедрень: «голубые» табунами, девки безжопые, музыка как из перфоратора, из выпивки белый «сухарь», гуляево до шести утра. О чем тут гулять, спрашивается? Куда гулять? С кем? Но все гуляли. Даже Романыч. Бруно ни за что бы сюда не сунулся, если бы не Романыч. Пришлось терпеть.

Да, был один приятный момент. Стены в этой галерее голые, как в карцере в череповецкой «десятке». Единственное украшение – фотки. Где-то два на два метра. Или даже больше. На них та же голубень и девки, что и в зале, один в один, Бруно даже узнал пару рож… А на одной из фоток он совершенно неожиданно узнал самого себя. Офигел даже. Костюм с блестками, одна рука в кармане, вторая даже не рука, а как крыло размазанное, он ей взмахнул просто очень резко. Лицо интеллигентное, мужественное такое, и орет на кого-то. Ну, точно он. И все это на фоне трепетовской усадьбы, в стеклянной стене отражается синее небо. Это, похоже, фотограф Машкин его подловил, он ошивался там пару дней, носатый такой. А Бруно даже не знал. Вспоминал-вспоминал, когда он рукой вот так махал, так и не вспомнил. Наверное, бухой был, кого-то нах послал. Или в рожу кому дать хотел. Возможно, даже самому фотографу.

– Что скажешь? Нравится? – подкатила Машка, в руке стакан.

– Голубое небо я бы, конечно, убрал, – сказал Бруно важно. – Голубень не люблю. А так ништяк.

– Честно говоря, это Семен попросил, чтобы тебя сфоткали.

Она сунулась в стакан, увидела, что пустой, поморщилась.

– Он сказал, надо тебя раскручивать потихоньку. Какая-то партия, выборы, хня, короче. Ты чего, серьезно на это подписался?

– Народ как бы за, – сказал Бруно. – Я как бы не против…

– Да, дела-а, – протянула Машка и посмотрела на фото. – Но ты ничего получился, как ни странно! До сих пор офигеваю. Я ведь тогда Романыча чуть не послала, говорю, Бруно – это дикий трэш, у него ж морда каторжная, он всех рекламодателей мне распугает… Ты извини, конечно.

Машка грациозно взмахнула стаканом:

– Но ведь это бизнес, бабки, туда-сюда, сам понимаешь… А сейчас смотрю – хм, задорно так получилось, с матерком, свеженько. Может, на обложку тебя поставим в следующем месяце, если никто это место не скупит. А? Только татушек нарисуем – шея, руки, чтобы костюм не закрывал. Ты как?

– Хватит того, что ты мне бороду нарисовала, как у негра черножопого, – проворчал Бруно.

– А чего, нормальная бородка. Ой, ладно, там Лубутена привезли – он тоже с бородкой, видишь? Сейчас такое начнется… Я побежала, короче.

Но она еще притормозила на полсекунды, чтобы обернуться и добавить:

– А ты ничего, Бруно, симпатичный!

– Ага, – сказал Бруно.

Честно говоря, за всякими заботами он успел подзабыть о своем новом статусе партийного вождя. Бруно пошел искать в тусовке Романыча и обнаружил его в компании Сулимова и очень полного мужчины с розовым девичьим лицом.

– Маленький народ! – кричал Романыч, пытаясь перекрыть шум, который издавали музыканты на подиуме. – Они сами так себя называют!

– А я тебе о чем! – орал в ответ Сулимов. – Значит, должно присутствовать слово «народный» или «народная»!

– Но ведь это глупость! Народ здесь имеется в виду в другом смысле! Не в глобальном!

– Мне насрать на смысл! Нам рейтинг нужен! Пишем «Малая народная партия», и точка! Нет, лучше просто – «Народная партия»!

– Нет, просто – «Партия»! – поддел его Романыч.

– «Народная партия» уже зарегистрирована! – пропищал розовый толстяк.

– Уроды! – возмутился вице-премьер. – Тогда пусть будет «Народное вече»!

– Тоже зарегистрировано!

– Они ведь не просто народ! – не успокаивался Романыч. – Они маленький народ!

– «Маленькое народное вече»!

Толстый закрутил головой.

– Не зарегят! Нельзя, чтобы совпадало два и более слова! Сразу в корзину!

– Уроды!

Бруно громко кашлянул и потрогал Романыча за рукав.

– Так это, гм, Семен Романович. Чего у нас с этой партией, я не понял?

– А-а, партия! – сказал Романыч. – Кстати, вот это Бруно, тот самый.

Толстый с интересом посмотрел на карлика, протянул ему руку:

– Липов, полтиттехнолог… Я помощник Валентина.

– Бруно Аллегро, человек-ядро, человек-звезда. А, ну еще партийный вождь как бы, – обстоятельно перечислил Бруно.

– Он что, из «ЕдРа»? – Толстый нахмурился, покосился на Романыча. – Это меняет дело… Тогда его нельзя использовать!

– Что значит из ядра? Я сам – ядро! – обиделся Бруно. – Человек-ядро, один в один! Что, не похож?

Романыч рассмеялся.

– Нет, все нормально! Ни в «Единой России», ни в какой другой партии Бруно не состоит! В этом плане он совершенно девственен…

Бруно насупился. На что он намекает? Может, про Машку узнал? Так она и не скрывает…

– Только давай без паники!.. – одернул Сулимов Липова. – Мы уже все взвесили с Кириллом…

– Короче, так мне чего-то надо делать или нет? – перебил их Бруно. – А то я могу по телевизору там выступить или чего.

Романыч переглянулся с остальными. Липов покачал головой.

– Да все нормально, Бруно, – сказал Романыч. – Пока ничего не надо. Коля собирает инициативную группу, он даст знать в случае надобности.

– Это вот этот, что ли, Коля? – Бруно пальцем показал на Липова.

– Да, Коля – это я, – сказал Липов и неожиданно засмеялся тонким девичьим голоском.

– А почему он?

– Потому что Коля – политтехнолог, – сказал Романыч. – Это работа такая. «Партия под ключ» – слышал о таком?

– Нет, – сказал Бруно. Он с подозрением рассматривал Липова. – А он не станет это… Ну, чтобы вместо меня, значит? На мое место?

Липов опять засмеялся. К ним подошел невысокий бородатый мужичок в клетчатом костюме и спросил что-то по-английски. Липов ответил – тоже на английском. Мужичок посмотрел на Бруно, широко улыбнулся и показал большой палец.