Кавказская война - Фадеев Ростислав Андреевич - Страница 72

• Предыдущая
• 72/174
• Следующая

Если бы закавказские области принадлежали Персии или английской Индии, то, по пропорции жителей, за всеми расходами на управление, на счет их содержалось бы 20 тысяч войска, почти то же количество, которое должно находиться здесь по мирному положению. Они не лежали бы бременем на государстве.

Нельзя никого лично винить за такое положение дел; в нем виновата разве скудость идей русского общества в первой половине настоящего века. Это было именно переходное время, когда наше общество окончательно утратило предания старой Руси, умевшей ладить с азиатцами, и не нажило еще себе новых воззрений. Но по крайней мере теперь должен установиться правильный взгляд на предмет, от которого зависит возможность или невозможность решить в нашу пользу первый из всемирных вопросов.

До сих пор европейское владычество в Азии имело чисто политический характер; состояло в военном занятии страны и проходило бесследно. Со времен Александра Македонского европейцы много раз владели на Востоке обширными царствами, обхватывающими половину Азии; от господства их остались медали европейских династий, но не осталось даже признака какого-либо нравственного влияния бывших победителей на побежденных. Если бы в природе вещей содержалась возможность обновления восточных обществ европейским духом, она высказалась бы хоть раз, хоть где-нибудь, в каком бы то ни было виде. Но история XXII веков не показывает даже признака чего-нибудь подобного. Победоносная цивилизация Европы лежала на цивилизации азиатской, как масло на воде, не сливаясь. Империи, основанные в наши дни англичанами и голландцами в Азии, имеют тот же вид внешнего господства и, по всей вероятности, будут иметь ту же участь, сколько бы ни продлилось их существование. Но призвание русского владычества может быть иное: я говорю это не гадательно. История не знает восточных обществ, обновленных и призванных к новой самостоятельной жизни Европой; но она представляет два примера полного поглощения азиатских народов европейскою цивилизацией и национальностью: в западной Азии, после македонского завоевания и в восточной России — со времен Грозного. Греки не вытеснили побежденных, как в Америке вытесняют дикарей, однако ж при римском владычестве Малая Азия и Сирия были уже чисто греческими землями, значит, покоренные исчезли в чужой цивилизации. В восточной России татарское дворянство обрусело, там давно уже нет высшего мусульманского класса, не существует самостоятельного мусульманского просвещения с его особыми взглядами; там остались кое-где татарские деревни, населенные простолюдинами. Надобно только сличить русского татарина с азиатским, чтобы понять, до какой степени он уже не мусульманин и не азиатец по понятиям, несмотря на сохранившийся обряд. Такое превращение сбыточно.

Азиатский язычник или мусульманин не может привить к своим понятиям несродные ему идеи Запада и выработать что-либо из такого сочетания; но как человек он может понять и принять европейские духовные начала и всецело стать европейцем. При владычестве Греции и России над восточными странами происходило прямое соприкосновение масс, что много облегчало задачу. Но кроме того в нашей русской натуре есть, кажется, способность к этому делу, которой недостает у западных европейцев. Те превосходят нас соединением свойств, нужных для заселения пустынных стран: Америка и Австралия свидетельствуют об этом; но тот же самый характер, энергический, жесткий, отстраняющий чужую опору и потому замкнутый, — который разнес испанские и английские поселения по Новому Свету, — составляет препону для сближения их с покоренными восточными народами. Испанцы умели только выгнать своих мавров, англичане проживают в Индии чуждыми пришельцами. Русские по природе своей не особняки; они живут миром, как пчелы; в одном этом признаке достаточно выражается мягкость характера, общительность, составляющая нашу силу в покоренной азиатской стороне, если только администрация не мешает ей. Русский человек не смотрит на азиатца свысока, не презирает его как западный европеец; он с ним настолько сжился, чтобы видеть в нем человека. Русское население, возникающее в покоренном крае Азии, становится сейчас же в самые близкие отношения к туземцам, притягивает их в свою сферу и понемногу перерабатывает в духе высшей цивилизации, высшей религии и высшей народности. Что произошло уже на берегах Волги, то может повториться и далее. За горизонтом чисто политических отношений, связывающих нас с современным восточным миром, отношений, на которых должно покуда сосредоточиваться все наше внимание, в тумане далекого будущего, мелькает истинное историческое разрешение азиатского вопроса, по крайней мере в сопредельных России странах. Такое понимание вещей не есть только философия истории, потому что она дает место практическим следствиям.

Может протечь длинный ряд веков, прежде чем выработанная историей общественная форма, со всем ее духовным складом, без остатка перельется в другую. Но в этом нет и надобности. Полтораста лет тому назад приволжская Россия была уже, в сущности русскою, не помнила своей самостоятельности. Где над страной станет русское просвещение, то есть где нельзя будет выделиться из чернорабочей толпы иначе как обрусев, там будет Россия уже навеки. Толпа долго хранит свои понятия и еще долее свои обычаи; но когда она составляет груду развалин невозвратно протекшей, не способной ни к какому дальнейшему развитию жизни, то в ней не заключается уже никакой силы. Если существует нравственное общение победителей с побежденными, то действительная жизнь переходит в слои населения, притянутые высшим просвещением владычествующего народа: из этих слоев, каково бы ни было их происхождение, должны постепенно развиться высшие, то есть образованные и зажиточные классы народа. Для таких классов, когда они заявят свое существование, европейские формы суда, администрации, всей общественной жизни, станут не только пригодными, но необходимыми; расширившиеся вместе с просвещением экономические средства страны допустят более сложные учреждения; как всегда на свете, действительно нужное сделается осуществимым. Таким только постепенным ходом вещей, а не внезапною пересадкой не соответствующих делу форм можно внести просвещение в восточную страну. В то же время, если в русско-азиатском владении высший класс должен образоваться постепенно из людей обрусевших, то мы ни в каком случае не должны создавать искусственно высший класс татарский. Цель указывает на средства. Вот практические следствия.

Этим положением, естественно вытекающим из вышесказанного, заключаю ряд моих писем. Я не имел притязания писать историю последних годов Кавказской войны, которая по сложности предмета и чрезвычайной важности своей для государства требует обширного труда и без сомнения вызовет его в будущем; литература должна поставить свой памятник победителю Кавказа и храбрым войскам, с которыми он совершил это славное завоевание. Но я считал полезным представить русскому обществу, до сих пор мало знакомому с Кавказом, хоть краткий очерк великого события и его прямых очевидных последствий. Я не мог осветить достаточно в этом очерке всех сторон предмета, но должен был по крайней мере указать на них, чтоб читатель мог потом, если захочет, узнать их ближе и вынести свои собственные заключения.

Название «зикра» есть исковерканное арабское слово «зикир» — славословие или восхваление, употребляемое после мусульманских молитв. В обыкновенном виде зикир выражается известными словами магометанского исповедания «Ля Илляге Ля Алла, Мухамед ресул Алла» (нет Бога кроме Бога; Мухамед пророк божий). Слова эти всегда кричит муэдзин с минарета; они употребляются во всякой молитве. Вся коренная разница между сунни и шия состоит в том, что последние к исповеданию веры прибавляют еще «эмириль мёмедин Аллиян велли Юлла» (Али наместник, или верховный предводитель мусульман)[70].

У мусульман отдельных молитв очень мало, и они коротки; можно сказать даже, что у них одна настоящая молитва, которую они говорят в намазе. Она растягивается только обрядовыми телодвижениями, коленопреклонениями и проч. Хотя мусульманские ученые написали бесчисленное множество славословий, но они в обряд не перешли. Зато немногие принятые слова молитв разнообразятся до бесконечности в своем применении, так что иногда одно слово курана, много раз повторяемое, составляет само по себе особую молитву.

• Предыдущая
• 72/174
• Следующая