Записки коменданта Кремля - Мальков Павел Дмитриевич - Страница 3
- Предыдущая
- 3/63
- Следующая
У нас на «Диане» было тогда всего трое большевиков: Марченко, Манаенко и я. Мы сразу же захватили инициативу в свои руки, и Манаенко поднял красную лампу на нашем, корабле. Тут же мы разоружили всех офицеров и загнали их в кают-компанию, где и заперли. Ни один из офицеров не рискнул оказать сопротивление.
4 марта утром «Андрей Первозванный» поднял сигнал: «Выслать по два делегата от каждого судна на берег». Со всех судов двинулись на берег делегаты. Пошли и мы с «Дианы» (я был одним из делегатов). Это было первое собрание делегатов всех судов. На собрании был создан Совет депутатов. В тот же день на всех кораблях были избраны судовые комитеты. Делегаты с судов рассказывали на собрании о зверствах отдельных офицеров, ярых приверженцев самодержавия, об издевательствах, которые они чинили над матросами. Наиболее злостные из них по приговору команд были расстреляны. Приговор привели в исполнение прямо на льду, возле транспорта «Рига». С «Дианы» были расстреляны двое: старший офицер и старший штурман, сущие изверги. Остальные офицеры в тот же день, 4 марта, были освобождены на всех кораблях и вернулись к исполнению своих обязанностей.
Лютой ненавистью ненавидели матросы командующего флотом адмирала Непенина, прославившегося своей жестокостью, своим бесчеловечным обращением с матросами. Когда утром 4 марта Непенин отправился в сопровождении своего флаг-офицера лейтенанта Бенклевского в город, на берегу их встретила толпа матросов и портовых рабочих. Из толпы загремели выстрелы, и ненавистный адмирал рухнул на лед.
В Гельсингфорсе был установлен твердый революционный порядок. По всем улицам стояли матросские патрули. Не было ни грабежей, ни насилий, не было никаких хулиганских выходок, ни одного серьезного инцидента. Несмотря на то, что стояли еще лютые морозы, а моряки ходили в бушлатах, ботинках да бескозырках, никто не отказывался идти на дежурство, не пропускал своей очереди.
Греха таить нечего – среди матросов водились любители выпить. Но в эти дни их словно подменили.
Начальник местного жандармского управления генерал Фрайберг попытался было споить моряков, внести разложение в их среду. Числа 5–6 марта по его распоряжению в Гельсингфорс доставили несколько цистерн спирта. Жандармские агенты начали рыскать среди матросов и подбивать их на разгром вокзала, убеждая матросов захватить цистерны и поделить спирт. Никто, однако, на эту провокацию не поддался. Спирт конфисковали, а Фрайберга и его подручных арестовали.
Был у меня на «Диане» приятель Егор Королев, большой любитель выпить. Встречаю его как-то на палубе. Настроение, вижу, у него приподнятое, вид возбужденный.
– Чего это, – спрашиваю, – с тобой случилось? Вроде как бы ты сам не свой.
– Да понимаешь, какое дело… Ходил сейчас с ребятами на вокзал, спирт захватывать.
– А, ну тогда ясно. Хватанул, значит, там как следует.
Егор разъярился, даже побагровел:
– Ты что, очумел? Нешто сейчас время пить? Никто из ребят и капли в рот не взял. Все чин по чину. Вагоны со спиртом мы захватили и охрану выставили, чтоб всякой шантрапе неповадно было. Ну, думаю, раз Егорка от дарового спирта отказался, значит, понимает что к чему.
Февральская революция внесла в жизнь флота коренные перемены. Широкие матросские массы втягивались в гущу политической жизни. К политике потянулись все. Не было, кажется, ни одного балтийца, который остался бы в стороне от нее. На кораблях и на берегу постоянно шли собрания, митинги. Уже 5 марта был создан Совет депутатов армии, флота и рабочих Свеаборгского порта, переименованный в апреле в Гельсингфорсский Совет депутатов армии, флота и рабочих. Избирались комитеты и на судах. В середине апреля был образован Центральный Комитет Балтийского флота, или Центробалт, вставший во главе всех флотских комитетов Балтийского моря.
Первый состав Центробалта не избирался на съезде, просто наиболее крупные суда делегировали в комитет своих представителей. Известное количество мест было предоставлено Кронштадту, Ревелю и другим базам Балтийского флота. С «Дианы» в состав Центробалта делегировали меня, потом я избирался уже на съездах моряков Балтийского флота и оставался членом Центробалта вплоть до ноября 1917 года, до своего перехода на работу в Петроград.
С первых же дней революции большевики развернули по всему флоту самую энергичную, живую работу.
Почти на всех кораблях уже к середине марта оформились большевистские партийные организации и образовался Главный судовой коллектив РСДРП(б). Крепкую помощь нам оказала группа товарищей, приехавших в Гельсингфорс из Кронштадта: Ильин Женевский, Пелихов, Жемчужин. Вернулись арестованные в 1915 году матросы-большевики Ховрин, Марусев.
В конце марта мы создали Свеаборгский матросский коллектив РСДРП(б), а в начале апреля провели первое Гельсингфорсское общегородское собрание представителей большевистских партийных организаций от каждой организации было по одному, по два представителя. От большевиков «Дианы» нас было двое: я и еще один товарищ. Стояла уже весна. До берега мы добирались уже на шлюпках, а не по льду, как приходилось в первые дни революции.
Общегородское собрание представителей большевистских организаций избрало Гельсингфорсский комитет РСДРП(б). Каждую кандидатуру в состав комитета обсуждали самым придирчивым образом. Во время обсуждения кандидат должен был выйти из зала, где шло собрание, и возвратиться только тогда, когда все желающие высказывали о нем свое мнение. В комитет избрали Ховрина, Жемчужина, еще ряд товарищей. Выбрали и меня.
Незадолго до собрания, в последних числах марта, нам удалось наладить свою газету «Волна». 30 марта вышел уже первый помер.
Сначала «Волну» печатали в какой-то финской типографии, потом достали печатный станок и в помещении, где ранее находилось сыскное отделение, а после Февраля разместились Гельсингфорсский комитет большевиков и редакция «Волны», оборудовали свою небольшую типографию. Работали в газете Дмитриев, Жемчужин, Ильин-Женевский, другие товарищи, а также приехавшие из Петрограда работники, направленные к нам Центральным Комитетом большевиков.
«Волна» играла большую роль в завоевании матросской массы на сторону большевиков. Расходилась она по всем кораблям, по всему флоту. Отправляли мы ее и в Питер. Ехавшие в Петроград матросы прятали номера газеты в форменки, в штаны и доставляли их по назначению. Иначе провезти было нельзя: революция революцией, а в Белоострове, на границе Финляндии с Россией, стоял таможенный пост и большевистские газеты отбирал, хоть они и были легальными. Вот и приходилось прибегать к разным уловкам.
Средств для издания газеты поначалу не было, и мы решили создать железный фонд «Волны»: по кораблям пустили подписные листы и быстро собрали необходимую сумму. Деньги эти шли не только на газету, на них существовали и партийные работники, не служившие на кораблях, и представители ПК и ЦК, приезжавшие в Гельсингфорс. Часть денег посылали в ЦК. Сами мы – матросы, жили в это время скверно, с питанием было трудно, но на себя из собранных денег никогда не тратили ни копейки.
Постепенно наладилась регулярная связь с Петербургским и Центральным комитетами партии. В апреле в Гельсингфорс приехало несколько крупных партийных работников, направленных ЦК к нам на работу: Залежский, несколько позже Старк, другие товарищи. Особенно активно работал Залежский (партийная кличка у него была «Владимир»), он вскоре стал одним из руководителей Гельсингфорсского комитета большевиков. Постоянно бывали в Питере отдельные работники нашего комитета, не раз довелось бывать в Центральном Комитете и мне.
Впервые я был в ЦК в начале мая 1917 года. Мы приехали в Питер вдвоем с товарищем, тоже балтийцем, чтобы доложить Центральному Комитету о работе Гельсингфорсского комитета большевиков и получить указания.
Прямо с вокзала мы направились на Б. Дворянскую улицу, где в особняке бывшей царской фаворитки балерины Кшесинской, невдалеке от Петропавловской крепости, разместились после Февральской революции большевистские организации. Там помещались Военная организация большевиков, Петербургский и Центральный комитеты партии.
- Предыдущая
- 3/63
- Следующая
