Греческий огонь - Малерба Луиджи - Страница 39

• Предыдущая
• 39/44
• Следующая

— Какое известие? — спросил Цимисхий встревоженно. — Ты действительно считаешь, что ему уже обо всем донесли? Кто может о нас знать?

— Не стоит заблуждаться, ведь при дворе все знают обо всех, а если и не знают, то придумают. Вот уже несколько дней Никифор пребывает в мрачном настроении и почти не разговаривает со мной.

— Возможно, ты права, но все мое существо восстает против мысли о его убийстве. Да если бы я даже и убедил себя в необходимости этого шага, вся высшая дворцовая бюрократия вместе с куропалатом выступит на его стороне.

— Куропалата нам нечего больше бояться. Я давно собиралась свести с ним счеты, и наконец мне удалось обрядить его в рясу и отправить в один из дальних монастырей, откуда ему вряд ли доведется выйти на своих ногах. Этериарх Нимий Никет и эпарх устранены с согласия самого Никифора. Нимий Никет ослеплен, а эпарх, втайне помышлявший о троне, пойман с поличным: при нем обнаружен пергамент с секретной формулой, выкраденный из оружейной мастерской, и в соответствии с законом он понес заслуженную кару.

— Никифор не заступился за собственного брата?

— К счастью, они не любили друг друга. Последнее время Никифор часто жаловался мне, что куропалат не желал признавать его власти и преклонять колени перед троном. Хотя нм и удавалось скрывать свои истинные чувства, в душе они ненавидели друг друга, потому-то Никифор и пальцем не пошевелил, чтобы помочь брату, и даже благосклонно принял мое требование наказать куропалата за оскорбление, которое он нанес мне публично во время одного из пиров.

Цимисхий встал с ложа и начал одеваться.

— Я не могу решиться так сразу, — сказал он. — Мне надо подумать. В голове у меня все смешалось. Даже у себя в Халкидоне я чувствую, что над Дворцом носятся те самые разбойные ветры, которые засыпали пылью глаза наших солдат и из-за которых мы проиграли важные сражения. Прежде чем перейти к действиям, я должен чувствовать в себе уверенность. Пока же ее нет, у меня связаны руки, я не могу даже отличить правую от левой, а глаза словно запорошены пылью. Как видишь, я откровенно признаюсь тебе в своих слабостях, по, если мне удастся их одолеть, действовать я буду без угрызений совести и раскаяния, в этом ты можешь не сомневаться.

Феофано повисла у него на шее и, целуя, укусила Цимисхия в губы. Потом надела свою шелковую тунику и грубый плащ.

Внизу у борта баркаса в маленькой весельной лодке ее уже ждал окоченевший от холода евнух, чтобы доставить обратно, к потайному ходу, ведущему во Дворец Дафни.

После целой недели ожидания, которую он провел за доской Фирдоуси, разыгрывая бесконечные партии с самим собой. Лев Фока был наконец вызван через евнуха Липпу на тайную аудиенцию к брату императору.

Лев отправился на встречу по коридорам, отделявшим его жилище от императорских покоев. Был он все в той же рясе, что и в день его мнимой отправки в монастырь. Уже не куропалат, а действительно почти что монах — с тонзурой и в монашеском одеянии, — Лев шел, низко опустив голову и прикрывая лицо краем коричневого грубошерстного плаща, чтобы кто-нибудь случайно его не узнал.

Комната, где Никифор принял Льва, была слабо освещена свечами, зажженными на небольшом алтаре, перед которым император проводил долгие часы в ежедневных молитвах. У алтарика и застал его, коленопреклоненного, вошедший в комнату брат. Поднявшись, Никифор сел на кресло и знаком предложил брату сесть рядом.

— Сожалею, что прервал вашу молитву, — начал первым Лев Фока, — но Небо, пожалуй, может немного подождать, когда здесь, на земле, готовятся события, которые я с вашего благоволения назвал бы весьма серьезными.

— Разве мы знаем, может Небо подождать или нет? На каком основании вы пришли к заключению, столь оскорбительному для Божественной власти, управляющей даже нами, правителями?

— Ваши помыслы заняты важными делами и неотложными заботами об империи, окруженной варварскими племенами, охочими до ее богатств. Это делает вам честь, но я, благодаря вашей милости, жил и живу в таких уголках Дворца, где алчность и зависть нисколько не уступают алчности и зависти варваров, наседающих на границы империи. После того как вы спасли меня от неправедного суда и ссылки, я полагаю своим долгом сообщить вам о слухах, касающихся будущего византийского трона.

Никифор сделал досадливый жест рукой:

— Мне известно, какие слухи разносятся по всем коридорам Дворца с того самого момента, как я взошел на трон. Об этих слухах мне неизменно сообщают каждый день мои осведомители, но я уже перестал отличать правду от лжи, ибо это занятие отняло бы у меня не только весь день, но и часть ночи. Если бы я верил сплетням о замышляемых против меня заговорах и интригах, мне бы не удалось присоединить к империи киликийские города и разбить скифов на Дунае. Недавно халиф Аль-Муса захватил Александрию и основал новую столицу Ислама в Египте -Каир, что означает Город Победы. Можем ли мы оставить безнаказанными жестоких и дерзких египтян и заниматься всякими фантастическими слухами, разносящимися по всему нашему Дворцу? Я по-братски поделился с вами лишь одной из забот, одолевающих сейчас византийский трон, чтобы вы поняли, много ли остается у меня в голове места для всяких коридорных сплетен, с которыми вы сюда пришли. А может быть, вас тревожит что-то, угрожающее лично вам, и вы решили искусственно подвести под эту опасность и меня, чтобы обеспечить себе более надежную защиту?

Лев на мгновение растерялся. Как мог он перейти к трудному и щекотливому разговору об отношениях между Феофано и Цимисхием теперь, после столь категоричного и унизительного предположения? Он вспомнил о том, что в какой-то момент его судьба была в руках вероломной Феофано и лишь вмешательство брата и всемогущего Господа вернули ему жизнь. Но на каких условиях? И ценой каких новых опасностей? Ради спасения своей жизни он не только пожертвовал золоченым плащом куропалата и надел монашескую рясу, но и согласился на участь узника, постоянно опасающегося, как бы ищейки императрицы не пронюхали о его тайном убежище. Нет, он должен выложить сейчас все, что ему известно о Феофано и Цимисхии, даже если это приведет брата в ярость.

— Вы сказали, что вам и так уже доложили о слухах, которые распространяются в коридорах Дворца, но я боюсь, что вам докладывают о них с излишней осмотрительностью и в столь путаной форме, что вы не можете отличить правду от лжи. Я не собираюсь приписывать себе роль единственного носителя истины, но с уверенностью могу сказать, что и вам лично и трону грозит непосредственная опасность и исходит она от двух очень близких вам лиц.

Губы Никифора скривила улыбка сострадания:

— Знайте же, брат мой, что после восшествия на престол, я взял за привычку, переодевшись торговцем, мастеровым, портовым грузчиком или даже нищим, выходить по ночам из Дворца. И не только ради того, чтобы избавиться на какое-то время от тяжкого бремени официального церемониала, к которому меня обязывает императорская корона, нет, скорее меня толкает на это желание почувствовать себя человеком среди людей, со смирением и покаянием познать на собственном опыте, как живут мои самые обездоленные подданные. Во время этих коротких ночных вылазок я заметил, что в народе часто упоминают об императоре с симпатией, но, бывает, и с обидой, говорят вещи справедливые и несправедливые, разносят слухи правдивые и ложные. Я научился отличать пустые сплетни от подлинных мыслей бедняков, научился понимать мой народ: и иногда мне удается получить такую информацию, какую не хотят или не могут дать мне придворные. Прошлой ночью я вышел, переодевшись в лохмотья нищего, и с протянутой рукой просил у прохожих подаяния — монетку или кусок хлеба. Не знаю, то ли за недостатком милосердия, то ли из-за всеобщей бедности, а может, и из инстинктивного недоверия, которое простые люди испытывают к фальшивым нищим, но только подали мне лишь несколько жалких монет. Вдруг какой-то пожилой монах сунул мне в руку обрывок пергамента и быстро удалился. Прочитав записку, я подумал, что надо бы его вернуть, но побоялся, что меня узнает кто-нибудь еще. Автор записки предостерегал меня от происков военачальника Цимисхия и Феофано, которые якобы сговорились лишить меня трона. Мое место хочет занять Цимисхий! Какая низость! Я сразу же постарался отбросить эту мысль, но вот пришли вы, чтобы снова обо всем мне напомнить.

• Предыдущая
• 39/44
• Следующая