Мила Рудик и тайна шестого адепта - Вольских Алека - Страница 71

• Предыдущая
• 71/81
• Следующая

За ее спиной раздался какой-то звук, и Мила резко обернулась. Посреди комнаты она увидела одного из черноволосых близнецов. Он стоял, зажмурив глаза с такой силой, что все его лицо искривилось в мучительной гримасе. Внезапно ребенок резко выставил вперед руки, словно что-то выбрасывал. Секунду спустя он открыл глаза и осторожно огляделся. Его губы задрожали, а брови сошлись на переносице, образуя на лбу глубокую поперечную складку. Он был в отчаянии.

— Почему? — словно задыхаясь, прошептал мальчик.

Бросившись к двери, он, словно одержимый, принялся ощупывать ее руками. Потом двинулся вдоль стен, без конца трогая ладонями голый камень.

— Почему? Почему? Почему? — твердил он срывающимся голосом. — ПОЧЕМУ?!!

Ударив кулаками по стене, он прижался к ней лбом и снова зажмурил глаза. Со стороны Миле казалось, будто он пытается что-то сделать — его тело выглядело напряженным, а дыхание было тяжелым и частым, как у человека, который тянет в гору неподъемную ношу.

— Не выходит, — сквозь зубы прошептал мальчик; его кулаки разжались, а пальцы заскребли ногтями по стене, словно он хотел прорыть проход в камне. — Почему ничего не выходит?

Отпрянув от стены, он с недоверием посмотрел на растопыренные ладони. Во взгляде его черных наполненных слезами глаз отразилось вдруг столько лютой ненависти к собственному телу, словно в этот самый момент оно предавало его. И тут Милу словно озарило.

Этот ребенок пытался колдовать. Снова и снова он призывал свою силу, которая до сих пор всегда и неизменно была рядом с ним. Но в этот раз его дар молчал.

— Тихой, — ослабевшим голосом прошептал мальчик и осел на пол.

Его плечи поникли, а голова опустилась. Пряди черных волос скрыли от Милы его лицо, но по вздрагивающей сгорбленной спине она легко догадалась — он плакал.

— Тихой, — сквозь слезы и бесконечные всхлипывания повторял он. — Тихой… Тихой…

Вдруг откуда-то раздался противный старческий смех.

— Колдовать норовишь? — словно просочившись сквозь стены, прозвучал голос, в котором Мила тотчас опознала шепелявого старика.

Мальчик вскинул голову и завертел шеей, словно пытался понять, откуда этот голос исходит.

— Не выйдет у тебя ничего, — открыто глумился невидимый старик. — Пока ты заперт в этой комнатушке, ворожба твоя силы не имеет. В этом замке много таких комнат. Алхимики мастера запирать магию, а наш господин знатный алхимик.

Вскочив на ноги, ребенок бросился к двери и, приблизившись к ней, принялся безудержно колотить кулаками по крепко сбитым доскам.

— Тихой! Верните его! Верните мне моего брата! Верните!

За дверью снова раздался издевательский скрипучий смех.

— Так несут его уже, несут, — шепеляво протянул старик. — С чревом, наполненным ядовитой ртутью.

По растерянному лицу мальчика Мила видела, что он не понимает, о чем речь, но сама она похолодела от ужаса.

Почти сразу же открылась дверь и, заслонив собою весь дверной проем, в комнату вошел глухонемой великан в черном балахоне. За руки он тянул по полу второго близнеца. Безучастно бросив на пол тело мальчика, он вышел, и дверь за ним тотчас закрылась.

Первый близнец бросился к брату, упал возле него на колени и обхватил руками плечи лежащего без сознания мальчика.

— Тихой, — еле слышно позвал он; его голос был пронизан страхом. — Тихой… Тихой… Тихой!

— Бесполезно его звать, — вновь прошепелявил из-за двери глумливый голос. — Помер он. Или вот-вот помрет.

Держа своего брата на руках, мальчик вздрогнул. Его глаза расширились от ужаса. Он прерывистыми глотками втянул в себя воздух.

— Господин пожелал проверить, человек твой брат аль запасной сосуд для души, — вкрадчивым голосом поведал невидимый старик. — Издревле известно колдунам, что душа человеческая всегда отторгает другую душу — не ужиться им в одном теле. Посему влил он в твоего брата ртуть, кою алхимики величают душою первичной материи. Если бы его тело ее не отвергло, означало бы это, что он не что иное, как запасной сосуд для тебя. Но твой брат помирает. Выходит, есть у него душа.

Мила, едва дыша, наблюдала, как один из близнецов касается лица другого, словно пытаясь разбудить. Глаза склонившегося над братом мальчика были так широко раскрыты и совсем не мигали, что от этого зрелища становилось жутко.

— Не убивайся так, дитя, — произнес старик, но в голосе его не было ни намека на сочувствие. — Говорят, человеческая душа бессмертна.

Из-за двери в который раз послышался глумливый смех, и удаляющийся голос произнес:

— Но ведь не узнаешь, пока не помрешь.

Мила видела, как Тихой открыл глаза, и в тот же миг из глаз его брата потекли слезы.

— Это я виноват, — вздрагивая, прошептал Лукой. — Ведь это всегда был я. Только я один. Ты ведь даже… ничего такого не умеешь. Тебе… не надо было притворяться таким, как я. Тогда они тебя не трогали бы. Они бы… оставили тебя в покое.

Тихой на руках брата покачал головой, и тут же его лицо перекосило в ужасной гримасе, словно мальчик терпел невыносимую боль.

— Нет, — через силу произнес он. — Я всегда хотел быть таким же… как братик. Мы же… одинаковые. Мы… должны были быть… одинаковые. Я не… не хотел, чтобы кто-то подумал, что мы… разные. Я… не хотел, чтобы нас разлучили. Лу… Лукой, поклянись… поклянись, что мы… что мы всегда будем вместе. Всегда.

Когда Лукой ответил, на его глазах уже не было слез.

— Ты же мой младший брат — я никогда тебя не брошу. Мы всегда будем вместе. Всегда-всегда будем вместе. Клянусь.

Лукой огляделся, словно искал что-то. Потом встал, подошел к ближайшей стене и пошарил руками по полу. Когда он вернулся к брату, в руках у него был небольшой камешек. Растопырив пальцы левой руки, мальчик без колебаний резанул острым концом камня по ладони. Отложив камень, он принялся макать пальцы правой руки в кровь на ладони и рисовать что-то на полу, ползая вокруг брата на коленях.

Когда Лукой закончил, Мила увидела начерченный кровью самый обычный круг. Склонившись над Тихоем, он взял его руку и разрезал его ладонь поперек, так же, как только что разрезал свою — Тихой даже не охнул, словно уже не ощущал боли. Кровью брата Лукой нарисовал еще один круг внутри первого.

— Лукой, — слабым голосом позвал его брат. — Не хочу… умирать.

— Потерпи, Тихой, — в ответ сказал тот неожиданно холодным, словно омертвевшим голосом. — Еще немного… потерпи.

Лукой странно сгорбился, его позвоночник затрещал, словно косточки ломались одна за другой. Упершись обеими руками в пол, мальчик исступленно закричал, будто все его тело охватила невыносимая боль. Мила не сразу поняла, что происходит, но осознание было неизбежным — у нее на глазах с телом Лукоя происходила какая-то метаморфоза. Он изменялся.

Мила никогда еще не принимала законченную форму своего тотема, но знала, что подобные метаморфозы маги, в отличие от оборотней, способны совершать за мгновение — не только безболезненно, но даже неощутимо для собственного тела. Однако во что бы ни пытался превратиться сейчас старший из близнецов — это было мучительное и страшное превращение.

Кожа его чернела и покрывалась грубой щетиной. Ноги и руки ломались и вытягивались, превращаясь в лапы огромного насекомого, а из боков росли новые. Все тело целиком на глазах ошеломленной, едва дышащей Милы увеличивалось в размерах так стремительно, что в маленькой комнатушке внезапно стало очень тесно. А когда вместо двух черных глаз на Милу глянуло восемь, она оцепенела — перед ней был невероятных, неслыханных размеров паук.

«Не смотри», — сказала себе Мила; ее обуял ужас, который не в состоянии было развеять даже понимание, что все происходящее — не реальность, а лишь сохраненная в камне частица чужой памяти из давних лет.

— Не смотри, — повторила она вслух, но все равно не могла отвести взгляда от ожившего перед ней кошмара.

Она видела, как гигантский паук завис над младшим из близнецов. Сквозь приоткрытые веки мальчик без страха смотрел на чудовище. Дыхание его было таким слабым, словно каждый вздох стоил ему последних усилий.

• Предыдущая
• 71/81
• Следующая