Чекист - Цессарский Альберт Вениаминович - Страница 4

• Предыдущая
• 4/73
• Следующая

Но никогда Яков Лукич не приходил без цели куда более высокой, чем две — три рюмки настойки. Поэтому обычно, налив ему вторую, Николай Федорович молча взглядывал на жену, та исчезала, а он доставал из старого кожаного бумажника трешницу и клал околоточному на колено.

Так и сейчас засаленная зелененькая легла на свое место. Яков Лукич, как всегда, удивился.

— Зачем это, Николай Федорович?

Но Николай Федорович в ответ, как и всегда, сощурил смеющиеся глаза, одним круговым движением разгладил усы и реденький клинышек бородки и сказал нечто вполне постороннее:

— Как супруга поживает, Яков Лукич?

На что Яков Лукич даже и не ответил, понимая это как разрешение главной проблемы: взять трешку. Ибо супругу его можно было каждый день отлично видеть и слышать на базаре, где она с толком пускала в оборот очередную зелененькую.

Он взял шапку, вздохнул и, поднимаясь, наконец словно невзначай буркнул:

— Не прощаюсь, Николай Федорович. Жди в гости пополуночи.

Когда Митя пришел из гимназии, уже все готовились к обыску. Отец в который раз закапывал в сарае старый заржавленный пистолет «монте-кристо», купленный им в тревожные дни пятого года. Взрослые сестры поспешно перерывали пачки писем, перевязанные цветными ленточками, носились по коридору, шептались, умолкая на полуслове при виде родителей или братьев. Мать тревожно следила за каждым, семенила следом, подбирая обрывки бумаги и складывая в печь.

В доме Медведевых за последние годы обыски бывали чуть ли не каждые три — четыре месяца. Ни разу ничего подозрительного не было найдено. Но обыски не прекращались. Митя однажды пристал к отцу, почему ни один дом по соседству так часто не обыскивают, как их. Отец только нахмурился и раздраженно огрызнулся:

— Жрать им нужно — трешницы собирают!..

И Митя понял: отец чего-то недосказал.

На всю жизнь запомнил Митя сухую фигурку околоточного с его испитым бледным лицом и узкой щелочкой рта. При обысках он всегда усердствовал больше других. Как-то явился Яков Лукич к одному бежицкому жителю, предупредил об обыске и получил свою трешку. А ночью, шаря в сенях, нашел нелегальную брошюру и тут же с торжеством представил ее жандармскому офицеру. Яков Лукич получил благодарность, а житель был арестован и осужден. Митя хорошо знал, каков Яков Лукич. Поэтому даже в животе у него похолодело, когда он увидел подготовку к обыску.

Пачка листовок лежала на чердаке за кадкой. Еще днем он мельком виделся с Петром и шепнул, что задание выполнит непременно. Поговорить обстоятельнее не удалось уроки были отменены, весь день готовились к встрече царя: строились, до хрипоты кричали «ура», без конца репетировали гимн и слушали длиннейшее наставление директора, что нужно надеть праздничную форму, вымыть шею, остричь ногти... Митя неотступно думал об одном: о пачке листовок и о страшном событии, которое произойдет завтра.

В общей суматохе он незаметно пробрался на чердак. Попытался вообразить себя на месте жандарма. Ну, конечно, кадка так и лезет в глаза! Он переложил листовки за стропила. Но тут же это место показалось ему наиболее подозрительным. Уж стропила-то жандарм непременно обшарит! Митя перепрятал листовки под балку перекрытия.

В коридоре его встретил настороженный взгляд брата.

— Ты зачем на чердак лазил?

— Так, на всякий случай, — отворачиваясь, бросил Митя. В первый раз он что-то утаил от Леши.

Вечером в домике Медведевых внешне все выглядело как обычно. Семья собралась в большой комнате, служившей столовой. Отец сидел за столом в своем пиджаке из чертовой кожи, выпрямившись, положив перед собой большие заскорузлые руки с искореженными ногтями. Он внимательно слушал Лешу, читавшего урок из хрестоматии. Обе старшие сестры на другом конце стола разложили шитье, орудовали иглами, поминутно перешептывались. Мать, сидя на табуретке у печи, вязала. Митя устроился в углу, пришивал пуговицы к своей куртке.

В семье было одиннадцать детей, и мать каждого научила заботиться о себе. Никому не разрешалось сидеть без дела. Чуть заметит мать бездельника, тотчас слышится ворчливый окрик:

— Ну-ка, барин, возьми лучше да заштопай на локте-то!

И только самой маленькой — курносой Кате — еще дозволялось носиться по комнатам за котенком или, прижавшись к материнским коленям, с раскрытым ртом слушать разговоры взрослых.

Когда минувшей ночью Митя узнал о готовящемся покушении на царя, его охватил восторг. В состоянии какого-то радостного опьянения провел он весь день. У него было такое чувство, будто все вокруг доживает последние часы. Завтра прозвучит выстрел — и все изменится. Смотрел на мрачного директора гимназии, и ему было смешно от его начальнического тона. Ведь завтра... Проходил мимо городовой, а Мите казалось, что это уже тень прошлого. Ведь завтра... Это волшебное «завтра» он повторял, он пел про себя на все лады.

Но вот сейчас его обступают раздумья. В первый раз ему приходит в голову простой вопрос: что же все-таки произойдет завтра, после этого страшного выстрела? И вдруг из глубины сознания поднимается детское воспоминание.

Смутно рисуется ему тот далекий ясный осенний день. Соседский сад, густо усыпанный ярко-желтыми листьями. Над забором появляется черный картуз, затем длинное бледное лицо. Человек, задыхаясь, кричит сыну соседки, которому Митя помогал сгребать листья в саду:

— В Брянск! Сейчас же! Нужно показать им!..

Сын соседки швыряет грабли и выбегает на улицу.

Далее Мите вспоминается очень долгая, утомительная дорога в гору. Впереди широко шагает бледный человек. За ним соседский сын с двумя товарищами в черных шинелях ремесленного училища. Сзади еле поспевает Митя. Откуда-то взялся и Сашка, держится за руку, тот самый Сашка, который вчера стоял на посту возле клуба. Сашка ежеминутно тянет носом и хнычет. А Митя, запыхавшись, объясняет ему, что они сейчас там в городе «покажут». Кому? Саша не спрашивает, это и так ясно — врагам. А кто такие враги — уж совсем просто. Сын соседки, его товарищи, Митя с братом, Саша входят в понятие «мы», «наши». А чистенькие мальчики и девочки, по будням жующие пряники, люди в шубах, в экипажах, сверкающие пуговицами и погонами мундиров, — все это «они», враги.

Мальчики проходят через весь город и спускаются на длинную и очень широкую улицу, застроенную высокими каменными домами. Теперь Митя знает, что это Московская улица и не так уж она широка. Но он вспоминает ее такой, какой увидел тогда.

Улица запружена народом. Особенно много людей перед огромным белым собором со сверкающими золотыми куполами и крестами. Много девушек с косами и бантами. Юноши в черных шинелях. Бородачи в сапогах и картузах.

Вслед за старшими малыши пробрались к самой паперти. И тут Митя увидел стоящего на табурете хорошо одетого чернобородого человека, который, потрясая рукой, кричал что-то про царя. Одни в толпе вытягивали шеи, внимательно слушали, другие лузгали семечки, громко переговаривались, сморкались и кашляли. С визгом носились босоногие городские мальчишки.

Кто-то поднял над головой кулак, погрозил чернобородому и крикнул:

— Бей его, братцы!

Сообразив, что этому-то по-господски одетому чернобородому и следует «показать», Митя подобрал под ногами камень и размахнулся.

— Что делаешь, дурень! — прикрикнул на него человек с бледным лицом, вырвал камень и дал шлепка. — А ну, марш домой! — И, сорвав с себя картуз, радостно замахал чернобородому.

«Ну и пускай сами показывают!» — сопя от обиды, думал Митя, выбираясь из толпы. Но тут он увидел возле аптеки Мацкевича группу людей. Это уж были явно свои — кто в поддевках, кто в лохмотьях и босиком, они прятали за спинами колья, камни и жались друг к другу. Митя снова подобрал камень и присоединился к ним.

Только сейчас он заметил, что потерял из виду бежицких. Стал звать Сашу. В этот момент чернобородый взял у кого-то пачку розовых листков и швырнул вверх. Разворачиваясь, подхваченные ветром, понеслись они, как розовые птицы в синем небе. Вся толпа пришла в движение. И вдруг над ней заполоскались красные флаги. Из этой толпы стала вытягиваться длинная колонна и двинулась налево от Мити, к Арсеналу. Впереди Митя увидел чернобородого, Сашу, всех бежицких. Окружавшие его оборванцы, выкрикивая ругательства, потрясали кольями и камнями вслед идущим. Наконец Митя понял, где свои. Он бросился за ними.

• Предыдущая
• 4/73
• Следующая