Чекист - Цессарский Альберт Вениаминович - Страница 13

• Предыдущая
• 13/73
• Следующая

Докторша покачала головой, потянула его за ухо и погрозила пальцем. Доктор поднял руки:

— За «базанят» плачу штраф!

Запирая за Митей дверь, докторша строго наказала:

— Назад идите другим путем, лучше вдоль железной дороги. — И весело сверкнула глазами. — Счастливо!

Митя слышал, как она, напевая, побежала по коридору.

Все, все в этом доме было не похоже на глухое подполье, на угрюмую аскетичность Рахметова. И он чувствовал, что эти люди не играют в веселье, им действительно просто и радостно так жить. Что-то очень светлое излучал докторский домик.

Пока Митя шел с листовками к ребятам, у него возникла замечательная идея — самому завтра проникнуть на завод, самому увидеть, как делается забастовка. Обидно было оставаться простым «почтальоном».

Тимоша немедленно загорелся и предложил Мите ночью перелезть через стену ограды, до утра разложить листовки и спрятаться в укромном уголке, в тоннеле под выбивными решетками. Но Саша подумал и коротко сказал:

— Нет. Переоденься. Возьми пятак. Жди меня у гостиницы Кучкина в шесть утра.

Рано утром, переодевшись на чердаке за кадкой, Митя отправился на завод.

Как часто слушал Митя утреннюю песню своего просыпающегося городка. В свежем звонком воздухе перекличку петухов, через заборы спрашивающих друг у друга, который час. Рожок пастуха и хлопанье бича. Потом вливающиеся в эти деревенские звуки бодрые, приветливые голоса людей, спешащих на завод. И, наконец, покрывающий все трубный, призывный, железный голос завода, на который еще в прошлом столетии из окрестных глухих деревень собирались лапотники и бородачи на заработки. С этим гудком родился поселок, стал городком, с ним начинался каждый будний день нескольких поколений жителей Бежицы, по гудку в домах пускали маятники стенных часов, а когда в необычное время трубил завод, знали — это тревога, это стачка, это схватка за право на жизнь. Сегодня гудок впервые звал Митю...

Он подошел к поджидавшим его друзьям.

— Иди смело, — поучал его Саша. — В проходной висят кассы, я брошу туда свой пропуск, ты — пятак. Брось посильней, чтоб звякнул. А там все будет в порядке.

Сначала Митя волновался. Показалась проходная, одновременно подошли еще несколько рабочих. Среди них был широкоплечий гигант, известный всей Бежице слесарь Басок.

Летом и зимой ворот его рубахи был расстегнут, большая, красивая голова с льняными волосами вечно без шапки. Ходил он по улицам Бежицы широко, по-хозяйски, и никого не боялся. Еще года три назад Басок был самым ярым озорником в городе. Вокруг него вечно вертелась куча мальчишек, преданных ему по-собачьи. Когда-то среди этой компании недели две был и Митя. Но отец узнал, выпорол его и запретил якшаться с ними. А Басок и его гвардия гремели в Бежице. То они явятся на чью-нибудь свадьбу, и тут уж угощай их, гармонист играй для них — час или полтора вся свадьба вокруг них пляшет. То он окажется на каком-нибудь благородном вечере, устроенном чиновничьей шатией, и во время томного вальса выйдет на середину зала с бутылкой водки, тут же одним духом выпьет ее среди дрожащих от страха девиц и чиновников, пройдется вприсядку через весь зал и исчезнет.

Но вот Басок затих. Уже и на улице его почти не видно. И, наконец, прежние его друзья решили, что парень совсем погиб, — его заметили выходящим из городской библиотеки с книгой под мышкой.

Басок подошел к ребятам, внимательно поглядел на Митю.

— Кто? — и, узнав, широко улыбнулся, ударил по спине. — Медведев! На завод потянуло. Правильно!

Мите стало спокойнее. Он смело вошел в проходную, с силой швырнул в кассу пятак — и они уже во дворе завода. Справа, слева, впереди — красные кирпичные здания цехов, над крышами поднимается множество длинных и коротких труб со странными колпаками, похожими на шлемы средневековых рыцарей. Узкие рельсовые колеи бегут во всех направлениях, то расходясь, то соединяясь.

Басок показал Мите двухэтажное здание с широким чугунным крыльцом.

— Главная контора. Как начнется дело, беги сюда! — и быстро пошел прочь.

Митя был поражен: Басок знает!

Однако времени терять нельзя. Саша кивнул им и направился к себе в цех, а Митя с Тимошей бегом пустились через всю территорию к рельсовому. Но между ними прошел длинный товарный состав, в, когда он наконец отгрохотал, Тимоши во дворе уже не было. Двор стал заполняться рабочими.

Митя юркнул в ближайшие приотворенные высокие ворота, откуда тянулась железнодорожная колея.

Огромный полутемный цех дохнул на него плотным, дымным туманом. Прямо перед ним, уходя в глубину цеха, высился фронт печей. Вдоль них по рельсам рабочие руками толкали большущий чан на колесах. А навстречу спешил с визгом и скрежетам массивный, тяжелый крюк, спущенный на тросах откуда-то сверху, из дымной тьмы.

Вдруг Митя увидел отца. Он торопливо шел прямо на него, окруженный рабочими, и страшным, незнакомым Мите голосом, кричал:

— Чистить надо, чистить! Козла заваришь, дура!

Здоровенный детина в брезентовой куртке, с лицом, покрытым сажей, сгибаясь к нему, с готовностью повторял:

— Виноват, Николай Федорович, не заметил... Твоя правда, виноват!

Митя, спасаясь от отца, взбежал по крутой железной лесенке на широкую площадку, откуда загружали печи. Здесь дело шло вовсю. Группа рабочих орудовала у гигантских щупальцев. Как живые, с лязгом и грохотом протягивались они к тележке, цепко хватали огромную порцию металла, затем поворачивались к печи. Подручный, лет шестнадцати, повисая на цепи, поднимал тяжеленную заслонку. Странно было Мите, что когда-то здесь таким же мальчишкой вот так же поднимал заслонку его отец. А в печи бушевало белое пламя. Щупальца резко подавались вперед и совали в огненную пасть очередную поживу. Когда щупальца убирались, заслонка с грохотом падала. Все повторялось так четко, так слаженно, что Митя загляделся.

Кто-то резко засвистел, и все побежали вниз.

«Начинается!» — подумал Митя, не отставая от других. Но рабочие просто торопились к выпуску металла.

Откуда-то появился отец Таи Иван Сергеевич. В руках, защищенных толстыми черными рукавицами, он нес ковшик на длинном ухвате. Подойдя к Николаю Федоровичу, присел на корточки и стал лить огненную жидкость тонкой струйкой прямо на землю. Митя видел, как отец тоже присел, пристально вглядываясь в алую струйку, и все вокруг вытянули шеи и замерли. Лужица металла стала темнеть, по ней заметались голубые искорки. Отец поднял голову, оглядел всех и улыбнулся. И вокруг заулыбались.

— Пойдет! — сказал отец.

Сверху в чан с гулким шорохом упала широкая струя расплавленного металла. Взметнулась туча искр. Люди, весело переговариваясь, стали расходиться. Чан плавно и величественно поплыл в воздухе над сделанными в земляном полу формами.

Внезапно затрепетал тревожный, прерывистый гудок.

Тот самый детина, которого бранил отец, крикнул:

— Бросай работу! Выходи!

Он помахал в воздухе листовкой и первый пошел к выходу. Ворота растворились, открывая кусок яркого синего неба. Люди по-деловому собирались, не забывая прибрать инструмент, вытирая руки, спокойно переговариваясь.

Едва раздался гудок, отец беспокойно поглядел по сторонам, насупился и, с силой ткнув ногой какой-то ящик, сел на него. Рабочие, проходя мимо, приветливо прощались, снимая шапки, словно окончен обычный трудовой день. Но отец не отвечал, отвернувшись, обиженно и сердито шмыгая носом. Цех опустел. Только несколько человек осталось у работающей печи. Отец упрямо продолжал сидеть, сердито уставившись в землю. И был он так беспомощен, что Мите захотелось подойти к нему и утешить. Но гул голосов снаружи стал нарастать, и Митя вслед за всеми выбрался из цеха.

Двор перед главной конторой был заполнен рабочими. Стояли группами, сдержанно, вполголоса разговаривая. У многих в руках белели листовки с требованиями к администрации.

Тимоши и Саши поблизости не было видно. Митя сообразил, что найдет их, когда они кинут листовки, и стал наблюдать происходящее.

• Предыдущая
• 13/73
• Следующая