Антология мировой фантастики. Том 9. Альтернативная история - Елисеева Ольга Игоревна - Страница 87

— Но у Кносса нет стен, — поймал присутствующих Нестор. — Его охраняет самый могущественный в Эгеиде флот. Более двух тысяч кораблей. Что вы ему противопоставите?

Крикуны заметно сникли.

— Будете переправляться по морю на надувных козьих мехах? — рассмеялся царь Пилоса, показывая здоровые, чуть желтоватые зубы старого волка. — В добрый путь. Место незваных гостей в Лабиринте.

На Нестора зашикали.

— Что ты предлагаешь? — недовольно протянул Агамемнон. — За позор брата я должен отплатить.

Менелай шумно вздыхал в углу. Он походил на виноватого ребенка. Сидел, поджав ноги и склонив на грудь кудрявую голову.

— Одни мы с Критом не справимся. Нужен союзник, — подвел черту царь Пилоса.

— Египет, — сказал кто-то.

— Тамошние люди нам чужие, — тут же возразили ему. — У них свои боги и свои счеты с Критом.

— А финикийцы — лжецы. Они нас выдадут Миносу и нагреют руки на нашей вражде.

Одиссей почувствовал, что пора ему взять слово.

— Разве не естественно в горе искать помощи у своей родни? Пусть и дальней. Я говорю о троянцах. Их город свободен и богат, а флот, если и уступает критскому, то самую малость. Вместе же с нами…

— А почему они станут нам помогать? — прищурился Агамемнон.

— Крит мешает их торговле с Египтом, — отозвался Одиссей. — Я продавал в Илионе масло, вскоре снова отправлюсь туда. Пусть каждый, прежде чем уйти из святилища, подойдет ко мне и шепнет, сколько кораблей он сможет снарядить в случае похода.

Софи держала поводья, как пряди волос, заплетаемых в косу. Она накидывала их на указательные пальцы, и ей все время не хватало третьего локона. Это рождало неуверенность. Робость была ее второй натурой, и то, что теперь она ехала в двуколке, сама управляя лошадьми, объяснялось только отсутствием Генриха. Мадам Шлиман трепетала перед своим мужем, как ученица перед строгим учителем. Ей всегда казалось, что уроки у нее не выполнены, а фартук залит чернилами.

Когда они ложились в постель, Софи вдыхала немного опиума, прописанного ей для укрепления нервов. Тогда очертания мира становились мягче, а ее собственное тело — податливым, как у тряпичной куклы. Кажется, Генрих ничего не замечал… Может быть, поэтому она и начала бунтовать. Украдкой. Когда никто не видел.

Сегодня муж уехал в Ираклион, и женщина осталась одна. Если не считать десятка слуг, садовника, повара, рассыльного и еще какой-то челяди — Шлиман все привык обставлять с размахом. Ему надоел грязный шумный порт, и он снял за городом виллу «Ариадна», выбрав место вблизи греческой деревушки. От турецкой речи у него сводило скулы, как от кислого.

Софи запрягла кобылку и отправилась посмотреть окрестности. Молодой англичанин начал-таки раскопки. Вечерами он бывал у мужа, а Генрих, обожавший совать свой длинный нос в каждую земляную дырку, пропадал на участке. Софи до пощипывания нёба было любопытно, что они там делают.

Сквозь зеленовато-розовые шапки скумий она различила впереди неопрятные отвалы свежей земли, а среди них — копошащихся рабочих.

— Миссис Шлиман, какая честь. — Эванс протянул даме руку, чтобы помочь выбраться из коляски. Ее холодноватая, сразу ставшая влажной ладонь испуганной рыбешкой скользнула в его загорелую натруженную лапищу.

— Муж говорил, вы нашли развалины дворца? Неужели эти две красные колонны и лестница — все, что от него осталось?

С конца июня до середины августа воды Эгейского моря покрыты мглой. Их баламутит северо-западный ветер — злой степняк, приходящий из Киммерии. В такие времена горе пускаться в путь. Но непоседа Одиссей только щелкал пальцами да посвистывал, распоряжаясь, как ставить парус и что поднимать на борт. Он был разбойник, этот царь Итаки. Одним глазом ловил солнце, а другим щурился на ветер.

Вчера бравые царьки — у кого двадцать кораблей, у кого тридцать — нашептали ему на ухо славную эскадру. Лаэртид посчитал и ахнул: 1186 судов — пусть не все длинные и не все обшиты лесом, некоторые просто лодки с бычьей кожей на бортах, но, боясь потерять последнее, вожди ахейцев выставили немалый флот. Будет чем торговаться с Приамом.

В характере хозяина Итаки была одна странность: вне дома он мигом забывал все свои благие намерения, и ветер странствий — смуглый бродяга с дудочкой вместо сердца — начинал бередить его душу.

Не проси богов о ветре, они могут внять твоим мольбам. До самой Трои корабль несся, точно в него впряглись кони Посейдона. Илион взбегал на холм с побережья, словно дома боялись замочить ноги в приливе. Глинобитные хижины лепились друг к другу, их наполнял деловитый гул. Издали было видно, что троянцы привыкли жить на крышах. Даже царский дворец, о стены которого, как черепки, разбивались городские строения, имел множество дворов на ступенчатых кровлях.

Люди Одиссея вытащили судно на берег и степью отправились в город. Маки еще не сошли. Белая растоптанная дорога рубцом рассекала алую кипень. У ворот путников встретил старший царевич Гектор.

— Рановато ты привез масло, — дружески сказал он хозяину Итаки, знаком приказав своим воинам принять у гостей оружие.

— Говорят, ваш флот изрядно потрепали критяне у входа в Дельту? — как бы невзначай бросил царь Итаки.

Гектор поджал губы, но не приученный врать, все же процедил:

— Минос ответит за этот разбой.

— Золотые слова! — Одиссей воздел руки к небу, призывая богов в свидетели. — А то в Эгеиде скоро не останется ни одного корабля, который бы не отсчитывал критянам седьмой части с оборота.

— Мы не платим Кноссу, — насупился царевич. — Но на что ты намекаешь? — Он настороженно вгляделся в глаза гостя.

— Все по порядку, сын Приама. — Лаэртид поднял руку. — Я действительно прибыл не с маслом, и путь мой не из Итаки, а из Микен. Меня прислали говорить с твоим благородным отцом не только от моего имени. — С этими словами Одиссей показал пальцем на странное ожерелье из 22 одинаковых колец, болтавшееся у него на шее. — Наши вожди больше не в силах терпеть грабеж критян и собрались в поход против Миноса. Они хотят спросить, не желаете ли и вы попытать счастья?

Одиссей знал, с кем идти на откровенность. Если Приам и пошлет армию против Крита, то только под командой старшего сына. Гектор — испытанный боец и поход ему на руку. Он еще больше возвысит его и принесет любовь народа. И так на каждом перекрестке трубят о честности и щедрости царевича: он не возьмет свою долю, пока не будет оделен последний солдат…

— Отец очень разгневан потерей торговых кораблей, — задумчиво молвил троянец, — и скорее всего, согласится на ваше предложение. Но он захочет спросить гадателей. А тут я бессилен.

— Положимся на богов. — Одиссей хлопнул Гектора по плечу так, как если бы дело было уже решено. — Небожители любят войны,

— Здесь коровы карие, а глаза у людей гнедые. — Софи протянула молодому археологу руку. — Вот что это за земля!

Эванс помог ей выбраться из раскопа. Они гуляли среди седых от соленого ветра камней уже более часа. Артур поминутно тыкал рукой то в одну, то в другую сторону, уверяя, что кусок песчаника — притолока двери в царский мегарон, а дырка в кладке пола — бассейн для ритуального омовения жриц. Софи едва успевала вертеть головой и удивляться, как много он знает.

Спутник показал ей фрагмент фрески, с двух сторон словно слизанной огнем. Только юное девичье лицо осталось нетронутым — неправильные черты, крупноватый нос и полные, ярко накрашенные губы дышали жизнью.

— Я назвал ее Кассандрой, — сказал Артур. — Дочь Приама жила на Крите. Раньше договоры скреплялись обменом заложников. В Трое тоже были свои минойцы, дети царя. В мирное время к ним относились как к членам семьи. Они росли и охотились вместе с царевичами, соревновались с ними в беге на колесницах, делили хлеб и вино за столом. Но когда начиналась война, их приносили в жертву.