13 1/2 жизней капитана по имени Синий Медведь - Моэрс Вальтер - Страница 18

БУ-БУММС!

Боллог остановился.

— Надо спешить, — сказал Мак. — Сейчас будет садиться.

«Где сядет боллог, там тысячу лет потом не растет натифтофская трава» — гласит книга натифтофских мудростей. Боллог садится редко, но метко. Вот и этот собирался приземлиться не куда-нибудь, а на сарай, полный добраньских коровок.

К счастью, как и все гиганты, боллоги неповоротливы. Садятся они медленно. Очень медленно. Так медленно, что у нормального существа не хватает терпения наблюдать за тем, как они это делают. Наш экземпляр уже начал сгибать колени, но до того момента, когда его зад коснется крыши сарая, было еще далеко. Его медлительность давала нам шанс. Не менее тридцати коровок, жалобно поскуливая, теснились у зарешеченных окон. Нам предстояло, прежде чем гора мяса опустится на хлипкое, почти игрушечное сооружение, вытащить оттуда всех животных одного за другим и отнести на безопасное расстояние. Кроме меня на спине у Мака места хватало еще для трех-четырех. Боллог опускался со скоростью около ста метров в минуту, а это означало, что придется слетать туда и обратно как минимум десять раз. Нет, не успеть! Нереально! Исключено!

Никогда еще я не видел, чтобы Мак работал так быстро. На этот раз речь шла действительно о последней секунде, драматическое фиглярство было здесь ни к чему. Мы подлетели к окну, я выдернул тонкую решетку, схватил четырех малышей, Мак пулей вылетел из радиуса приземления гигантского зада, ссадил животных в сторонку и очертя голову ринулся назад.

За это время боллог, огромный и черный, опустился еще ниже, густая зловещая тень легла на место заточения беспомощных малышей. Вторая партия добраньских коровок была доставлена в безопасное место. Из третьей четверки один соскользнул по дороге на землю, и нам пришлось возвращаться, чтобы его подобрать.

Драгоценное время было потеряно.

На четвертый раз один из зверьков заупрямился, как сейчас помню, у него еще было рыжее пятно на лбу. Бедняга настолько обезумел от страха, что никак не мог решиться прыгнуть из окна на спину Маку. Мне пришлось с риском для жизни, ухватившись одной лапой за рог Мака, изо всех сил вытянуться вперед и, чуть дыша от напряжения, схватить малыша за шкирку. А тот вместо благодарности извернулся и больно тяпнул меня зубами за палец.

Когда мы в пятый раз вернулись назад, зад боллога навис уже над самой крышей сарая и начал медленно крошить печную трубу. Кирпичи с хрустом сыпались вниз, внутрь строения, что привело оставшихся там коровок в еще большее смятение. Стропила угрожающе трещали. На седьмой нашей ходке зад боллога коснулся крыши. Куски дерева с оглушительным треском разлетались в разные стороны. Один из обломков звонко врезался Маку между глаз, но он даже бровью не повел. У всех птеродактилей надежный, непробиваемый панцирь.

Потолочные балки, не выдержав нагрузки, лопнули и вылезли наружу, ломая стены верхнего этажа, черепица со свистом разлеталась, осыпая нас градом осколков. Казалось, дом открыл по нам артиллерийский огонь. Из сарая доносился душераздирающий визг добраньских коровок. На восьмой ходке сложились стены верхнего этажа, изрыгнув напоследок целый фонтан щепок, камней и осколков цемента. Одна вырванная скоба дротиком просвистела в миллиметре у меня над головой и непременно превратила бы меня и четырех сидящих за спиной добраньских коровок в отбивную, если бы Мак вовремя не успел совершить элегантный маневр.

На девятой ходке строение было разрушено почти до самого основания, уцелели только часть нижнего этажа и погреб, куда и сбежали оставшиеся животные. Они жалобно поскуливали, выглядывая из низких подвальных окошек. С грохотом и треском пали стены нижнего этажа, подняв клубы красной кирпичной пыли, от которой стало почти ничего не видно. Мы в это время высаживали пассажиров предпоследнего рейса.

На последней ходке зад великана опустился уже так низко, что нам с Маком едва удалось проскользнуть в узкую щель между боллогом и землей. Судорожно похватав последних животных, мы развернулись и ринулись назад.

Лететь было уже невозможно, между боллогом и землей оставалось не больше метра. Нам пришлось, каждому с двумя коровками на спине, лечь и по-пластунски пробираться из опасной зоны наружу. От запаха, исходившего от боллога, у меня чуть было не помутился рассудок. Позади с треском рухнул пол первого этажа. И тут я вдруг очутился в лабиринте из густых сальных волос. Длинная вонючая шерсть боллога свисала уже до самой земли. Она была повсюду. Я не знал, куда мне ползти.

— Сюда! Сюда! — послышался голос запыхавшегося Мака. — Мы уже на свободе.

Я пополз на его голос.

— Поднажми! Осталось совсем чуть-чуть!

Наконец впереди забрезжил слабый свет, сплошная шерстяная завеса расступилась. Мы спасены! Я видел Мака, высаживающего своих пассажиров на безопасном расстоянии от боллога, и собирался уже проделать то же самое со своими, как вдруг обнаружил, что на спине у меня из двух коровок осталась всего одна. Не раздумывая, я бросил ее Маку и помчался назад, в темный лес из густых волос.

Несчастное, до смерти перепуганное существо беспомощно барахталось, застряв в липких волосах гиганта. Оно приклеилось, словно муха к липучке. Сдернув коровку и крепко прижав ее к груди, я, чуть живой, пустился в обратный путь. За спиной зад боллога с шумом грузно опустился на землю, она содрогнулась, и во все стороны быстро расползлись длиннющие трещины.

Потом воцарилась гробовая тишина. Я робко открыл глаза и увидел Мака: он лежал на спине чуть дыша и обливаясь по́том, а спасенные коровки ползали по нему и, радостно визжа, покусывали за крылья.

Сидящий боллог не представляет собой опасности, во всяком случае на какое-то время. Гигант может просидеть, не вставая, на одном месте года два, не меньше. Пока Мак летал по округе, созывая других динозавров, чтобы те помогли нам разыскать для коровок новое жилье, я нянчился с потешными малышами. Мы расположились под сенью гигантской живой горы. Животные постепенно пришли в себя, сгрудились вокруг меня и, визжа и похрюкивая от удовольствия, требовали, чтобы я их чесал и гладил. Бедняжки совсем изголодались и теперь с жадностью ловили мое внимание.

Устроив коровок на новом месте и хорошенько отчитав их прежних хозяев, мы полетели дальше. Меня распирала гордость за успешно проведенную операцию. Мак, как обычно, не проронил ни слова, но, пока мы летели, всю дорогу довольно урчал, словно кошка на печке.

Остаток года пролетел в прямом смысле слова как на крыльях. Я уже настолько освоился с нашей с Маком кочевой жизнью, что, пожалуй, готов был остаться с ним навсегда. У меня и в мыслях не было что-то менять — во всяком случае, до тех пор, пока Мак однажды вечером не сообщил мне, что нам в скором времени придется расстаться.

— Думаю податься на север. В доме ветеранов на полуострове Черв скоро освободится местечко. Полный пансион. Неплохие соседи. Понимаешь? Вид из окна. Белые вершины Ледяных Торосов. А осенью там морские змеи устраивают свои брачные танцы. Незабываемое зрелище! — говорил он, потупившись.

Я не знал, что ответить.

— Понимаю, играть в шахматы в доме престарелых, на твой взгляд, не лучшая перспектива. Но что поделаешь? Сам знаешь, что у меня с глазами. Да и тебе, дружок, пора чему-нибудь поучиться, чтобы в конце концов выйти в люди.

Я ответил, что мне и так хорошо и не собираюсь я выходить ни в какие люди.

Мак пропустил мое замечание мимо ушей.

— Я знаю такое место, где действительно можно кое-чему научиться. Подумай только: учение тьмы, тайные науки, замонианская лирика, священный демонизм. Я определю тебя в Ночную школу профессора Филинчика.