Паутина удачи - Демченко Оксана Б. - Страница 22

Мама о далеких перспективах пока не задумывалась. Она уже подмела с пола осколки трех чашек, разбитых при торможении, разогрела обед и ждала нас, вывесив на ручку двери полотенце, выставив рядом здоровенный таз и ведерко с прохладной водой. К обеду допустила получасом позже – чистых, наряженных в свежее и праздничное. Погрозила отцу жирно блестящей ложкой:

– Что хочешь делай, хоть ректору синяки ставь, коль они ему в радость, но мою Ренку и эту Тому переведи в наилучший пансион. Знаю я тебя, чертеняку бестолкового, для себя просить не умеешь. А надо! Глянула я и письмо, и рисуночки. Школа ее – натуральное дерьмо. Девочке там плохо. Ренке будет не лучше.

– Лена…

– Что – Лена? – всерьез взъелась мама. – Я только правду сказала. И читать уметь не надо, чтобы понять: плакала она над письмом. Девчонок поселишь за внутреннюю окружную, от столицы не далее пятидесяти верст, или этих новых «километров», которыми велено считать уже десять лет. Все понял? Не справишься, сама займусь. Осветительное масло проверять мы горазды, а вот родное дитя пристроить к делу – не в силах.

Мама гордо поправила волосы и едва приметно подмигнула мне. В своей победе она не сомневалась. И ей очень нравилась, мне ли не знать, безропотность Короля, принимающего к исполнению более ни для кого не разрешимые поручения. Ее поручения!

Мне стало тепло, к горлу подкатил горячий меховой шарик. Я прекрасно знаю, что здесь считаюсь родной, но все равно каждый раз тихо радуюсь праву называться дочкой Лены и Короля, быть частью этой семьи, лучшей на свете, несмотря на проклятие, на наш нищенский быт, бесконечную дорогу и тяжелую работу, присутствие всяких там Тонек и Алесек… Ну кому я стану задавать свои вопросы в пансионе? Я с тоской глянула на отца. Он, кажется, понял и грустно улыбнулся. Ему ведь тоже будет скучно без меня, а скоро и Саню увезет хитрюга ректор.

– Чай у Михаила Семеновича попьете, – сказала мама, с немалым огорчением рассматривая трещину на чашке. – Надо отца попросить, чтобы устроил в полках крепления для посуды. Надо же, моя любимая, мама подарила.

Лена жалобно глянула на Короля. Склеивать трещины нельзя, в них все равно останется след темной удачи, надломившей целостность предмета, подточившей его суть. Возникнет ущерб: испортится настроение после чаепития, участятся ссоры в доме. Угостить незнакомого человека, вынести ему воду в надтреснутой чашке – это в нашей стране прямое оскорбление, не меньше.

– Нет в ней ущерба, – пожала плечами я, рассматривая чашку. – Может, показать дедушке Марку?

– Покажи, – согласилась мама.

Бережно завернув чашку в чистое полотенце, он передала ее мне, и мы с отцом пошли в седьмой вагон, каждый со своим поручением. Полагаю, что мое – важнее. Подумаешь, тот пансион или другой. Я дочь Короля, не пропаду, и плакать мы с незнакомой Томой не станем, отучу. А вот жить возле столицы… ну ладно, себе могу сказать, но шепотом: побаиваюсь. Если Юнц раскусил меня в одно мгновение, не окажутся ли излишне глазастыми и иные маги? Опять же день за днем на одном месте, постоянно общаясь с одними и теми же людьми. А ну как рассмотрят они мою излишнюю везучесть?

– Пап, стоит ли нас переводить в столицу?

– Малыш, ты плохо понимаешь, что такое город, – отозвался отец. – Мама у нас мудрая, она права. В убогом и малолюдном захолустье ты заметна, как единственная сортовая роза в заброшенном саду. Большой город набит людьми, там друг к другу относятся без внимания. Порой соседей по имени не знают, в лицо не опознают. Ты просто не стреляй в пансионе из пистолета, не устраивай показательных драк и не играй в карты.

– Но папа, я никогда…

– Именно, – хохотнул Король. – Пока за картежным столом не замечена. Прочее же ты проделала блестяще. Даже для поезда слишком приметно, настолько, что я буду изо всех сил стараться ускорить твой отъезд к Тамаре.

Пришлось молча кивнуть. Он прав, как всегда.

Гостевое купе встретило нас полнейшим невниманием к самому факту нашего появления. Ректор полулежал на диване: ворох подушек за спиной, огромная медная грелка в ногах, сам укутан парой шерстяных пледов – розовый, сытый и помолодевший. Саня пристроился рядом, рассыпав по пледу свои сокровища из знаменитой банки. И вместе с новым дедушкой восторженно наблюдал за ожившим оловянным солдатиком. Тот по команде брал на караул, щелкал каблуками и поднимал к губам рожок. Стеклянные шарики, сверкая и испуская разноцветные лучи, крутились хороводом по пледу. На пуговице переливалась карта рельсовых путей. Свечной огарок имел на кончике фитиля негасимое синеватое холодное пламя…

– Так мы твердо обо всем договорились? – уточнил Марк, гладя брата по кудрявой голове.

– Слово, – веско кивнул Саня, выворачиваясь из-под руки. Он же не маленький!

– Я тебя заранее запишу в группу, – улыбнулся ректор. – Пропуск не потеряешь?

– А маме и говорить не надо? – возмутилась я.

Саня глянул на предательницу-сестру исподлобья. Ничего, пусть помучается. Кто меня заложил с потрохами сегодня на поляне? «Я маленький, ее спросите…»

– У меня же будет профессия в руках, – сразил нас Саня наповал. – Мама скажет, что папа не умеет просить за детей, а родную кровь надо пристраивать к достойному делу.

Отец согнулся пополам и кое-как нащупал диван, задыхаясь от хохота. Я застыла в нелепой позе. Ведь практически дословно, ну что тут скажешь в ответ?

– Паразит, – ласково похвалила я его. – Иди домой, порадуй маму. Только прежде уточни у своего нового дедушки, может ли он склеить чашку.

Я развернула полотенце и передала ректору дорогую для мамы вещь. Юнц пробежался пальцами по краю, ощупал ручку и погладил донышко:

– Ущерба не опасаешься?

– Вот еще! Никакой темной удачи в ней нет. Просто мы резко затормозили.

– Все верно, – согласился он, усердно потер трещину ногтем, словно старался ее сколупнуть. И точно – хрустнула, скрипнула и исчезла.

– Спасибо.

– Заодно заклял на неразбиваемость, – великодушно сообщил Марк Юнц.

И я окончательно уверовала в то, что он очень хороший человек. Разве плохой с его-то возможностями и званием станет вообще и тем более теперь, в крайнем утомлении, тратить силы на старую чашку, солдатиков и пуговицы? А еще рисковать своим положением, спасая ремпоезд от внезапного нашествия полиции, да еще не обычной, а самой опасной, с магами и дознавателями. Можно не сомневаться: сегодня ночью никто не будет спать. Михей уже теперь обходит вагоны и безжалостно собирает все «нелегальное», требует разыскать паспорта и разъясняет, кому и что следует говорить. Ищет убежище для недавно принятых людей со сложным прошлым и тех, кого могут отослать после проверки по разоренным неурожаем голодным селам. Михаил Семенович просматривает документы и уточняет отчеты, дед и мастер-ремонтник сверяют записи по обслуживанию паровоза – и так далее. Отец выйдет из этого купе и тоже присоединится к сосредоточенной и несуетливой спешке. Маг дал нам много времени – целые сутки, а то и больше. Настоящее чудо!

Саня быстро и ловко собрал пуговицы, огарок, солдатиков и прочие мелочи. Сунул коробку отцу, доверяя ему переноску этой ценности. Завернув чашку в полотенце, поблагодарил мага и искренне, коротко и по существу рассказал о судьбе и пользе чашки, нашей единственной материальной памяти о бабушке. Еще раз пообещал непременно прибыть в школу, попрощался – и ушел, обеими руками удерживая чашку.

– Ка… Король, – преодолел привычку к иному прозвищу ректор, глядя на отца. – Девочку надо немедленно удалить из поезда. Немедленно! Расследования не избежать, я лишь отсрочил его. Общаться с магами ей ни к чему, с их тайной полицией – тем более. Идеи есть?

– Пансион. Мы собрались отослать Рену в Синильский уезд, в компаньонки к дочери Михаила Семеновича.

– Не годится, там климат ужасный, засуха, только что началась эпидемия тифа… а сверх того совершенно нет нормальных заведений, – поморщился ректор. – Завтра вернется мой малыш Лешка. Пусть Береника к тому моменту соберет вещи и будет готова. Дам письмо, Лешка проводит, там заберет вторую девочку и вернет обеих куда следует. Место надежное, директрису я знаю с юности, она замечательный человек. Опять же столица рядом, если что – и сам пригляжу. Пока же девочки покатаются на красивом, богатом поезде месяц-другой, чтобы их никто не мог разыскать. С другой стороны, путешествие – вроде не бегство, а подарок от меня в знак благодарности.