Время черной луны - Корсакова Татьяна Викторовна - Страница 31
- Предыдущая
- 31/59
- Следующая
Насладиться зрелищем обнаженного девичьего бедра ему не дали: девчонка торопливо одернула юбку. Стеснительная! Как ночью в неглиже по городскому парку разгуливать, голыми коленками подрастающее поколение смущать, так она не смущается, а тут гимназистку из себя строит. Да ладно, бог с ними, с голыми коленками, он ее не для того в свои сети заманил, чтобы девичьими прелестями любоваться, у него другие, далеко идущие планы, и сантиментам в них места нет.
Пистолет Монгол прихватил с собой исключительно для антуражу, чтобы запугать девчонку и пресечь истерику на корню, но на всякий случай проверил предохранитель, а то мало ли что – раз в год и незаряженное ружье стреляет. Не хватало еще, чтобы ствол пальнул в самый неподходящий момент.
– Ну, привет! Ты не представляешь, как я рад тебя видеть. – Вот он, сладостный миг отмщения! Можно больше не таиться, не изображать из себя полудурочного парнишку-администратора – кстати, у Ворона администраторов отродясь не было, – а предстать перед несчастной во всей своей угрожающей красе. И очки пора снять, а то сидит, как в погребе, ничего толком из-за темных стекол не видит.
А девчонка оказалась прыткой, среагировала почти мгновенно. Монгол едва успел заблокировать двери и ткнуть ствол ей под ребра.
Она разглядывала его долго и без подобающего ситуации пиетета. В черных глазюках – недоумение, досада, на лбу возмущенные морщинки. Неужели совсем не боится?
– Я сейчас закричу. – Боится, теперь видно, что боится.
– Закричишь – выстрелю. – Не выстрелит, но она-то об этом не знает. Она о нем вообще ничего не знает.
– Убери пистолет. – Тонкая ладошка нагло накрыла ствол, кончики холодных пальцев коснулись Монголовой руки.
– Уверена?
Все, пистолет не пригодился. Какая-то она бесстрашная. Ну ничего, пистолета не испугалась, но перед армейским ремнем, орудием возмездия, не устоит, потому что ремень в отличие от ствола он в дело пустит с превеликим удовольствием. Ему бы только до дачи добраться. Эх, надо было у Франкенштейна какого-нибудь хлороформа попросить. Сейчас бы усыпил эту дурынду, запихнул в багажник – и не имел бы никаких проблем до самой дачи. А так придется поднапрячься, следить не только за дорогой, но и за своей чокнутой пассажиркой. Что-то он слегка увлекся планами мести и забыл, что имеет дело не просто с воровкой, а с девицей психически нестабильной, за плечами у которой одно убийство, три сбитых с пути истинного подростка, семь метров выжженной дотла парковой земли и оплавленные камни. С такой надо ухо держать востро. Даром что с виду она мелкая и беспомощная, не стоит игнорировать слова Франкенштейна о том, что в состоянии аффекта эти чудики становятся очень сильными. Интересно, далеко ей до аффекта, успеют они за город выехать?
– Выпусти меня! – Судя по придушенному голосу и глазюкам, еще красное сияние не излучающим, но молнии уже мечущим, до аффекта всего ничего. Сплоховал он с хлороформом. Надо было хоть наручники с собой прихватить.
– Даже не надейся! Мы с тобой еще не поговорили по душам. – Монгол утопил в пол педаль газа, боковым зрением не без удовольствия увидел, как девчонкина голова дернулась сначала вперед, к лобовому стеклу, а потом врезалась затылком в подголовник. Пристегиваться надо, ГИБДД не просто так предупреждает…
– Куда ты меня везешь? – Вот ведь бабы, любят отвлекать водителя во время езды каверзными вопросами.
– Я же сказал, поговорить нужно. – Монгол вывернул руль, и джип прытко выскочил со стоянки на дорогу.
– Поговори здесь! Не надо меня никуда везти!
Прежде чем ответить, он бросил быстрый взгляд на девчонку: бледная, на щеках красные пятна, кулачки сжаты. То ли злится, то ли уже начинает бояться. Лучше бы второе, хотя и первое его вполне устроит.
– Ну, – Монгол улыбнулся самой недоброй, самой жуткой своей улыбкой, какой он неоднократно вводил в ступор нерадивых подчиненных и неизменно добивался от них полного и безоговорочного послушания, – я с тобой не только поговорить хочу.
– А что еще? – Кулачки разжались, тонкие пальцы тут же судорожно вцепились в сумочку. А сумочку-то не мешало бы отобрать, мало ли что у нее там припрятано.
Монгол протянул руку, выдернул у девчонки сумку, зашвырнул на заднее сиденье, от греха подальше, и только потом, понизив голос до зловещего шепота, сказал:
– На месте разберемся, что еще. Ты пока сиди спокойно и не вздумай дурить. Ствол я хоть и убрал, но врезать тебе всегда успею, можешь не сомневаться. А ты, как я помню, и так уже битая-перебитая, зачем тебе дополнительные шишки?
И тут, еще раз внимательно посмотрев на девчонку, Монгол удивленно присвистнул. Куда же подевались ее синяки и ссадины? Рана на голове была немаленькой, это он точно помнил, а сейчас нет ничего: волосенки расчесаны, уложены, а раны нет. И ноги были все в синяках, на левой, он очень хорошо запомнил, кровоподтек красовался на полбедра, а сейчас…
Монгол ловко обошел громыхающий и готовый развалиться на запчасти «Икарус», выровнял джип, наклонился и резко дернул вверх край девчонкиной юбки. Юбка треснула по шву, девчонка взвизгнула, а Монгол почувствовал неприятный холодок в животе – кровоподтека не было.
Первый шок длился недолго. Это ж баба! Станет она с синяком на полноги ходить. Замазала чем-нибудь: пудрой или тональным кремом.
Второй раз застать Огневушку врасплох не получилось. Как только Монгол положил ладонь ей на бедро – к слову, преследовал он при этом чисто академический интерес, хотел проверить свою теорию, – девчонка заорала и что есть силы врезала ему по морде. Получилось не то чтобы больно, но как-то очень уж унизительно. А унижение – не то чувство, которое может пробудить в душе мужчины понимание. Во всяком случае, в Монголовой душе оно вызвало противоположное чувство, инстинкты сработали раньше, чем успел включиться мозг. Правая ладонь легла на девчонкин загривок, пальцы сомкнулись на тонкой шее. Нажать чуть посильнее – и конец, не придется никого везти на дачу, можно сразу сдавать хладный труп Франкенштейну, а самому идти с повинной к старшему следователю Горейко. То ли Монгола отрезвили подобные перспективы, то ли жалобное девчонкино поскуливание, но хватку он все-таки чуть-чуть ослабил и процедил сквозь стиснутые зубы:
– Еще раз ударишь, сверну шею. Ясно тебе?
Все ей было ясно. Глазюки, и без того немаленькие, стали огромными, на пол-лица, и где-то на дне зрачков Монголу привиделись красные всполохи. Всполохи потухли быстро, погасли под потоком злых слез. Злится – это хорошо. А еще лучше, что не просто злится, а боится. Поняла наконец, что с ним шутки плохи, что без ствола он, возможно, еще опаснее, чем со стволом.
– Ясно?! – Достигнутый эффект нужно было закрепить, поэтому Монгол рявкнул так, что у самого заложило уши.
Огневушка съежилась, втянула голову в плечи, молча кивнула, попыталась ладошкой прикрыть оголившееся бедро.
– Руку убери!
Повторять дважды не пришлось. Не зря говорят, что против лома нет приема. Девчонка, пусть не сразу, пусть с неохотой, но руку убрала, только дернулась, когда Монгол снова положил ладонь ей на бедро и легонько поскреб кожу ногтем. Кожа отозвалась на прикосновение «мурашками» и, кажется, немного нагрелась, но ожидаемого результата он так и не добился – кровоподтека не было.
Убить бы этого гада! Сначала приложить чем-нибудь тяжелым по бритой башке, а потом придушить! Да как он смеет с ней так… по-скотски. Юбку порвал, шею чуть не свернул, облапил, как последнюю шлюху. А еще везет неизвестно куда и неизвестно что намеревается делать.
Как же она так сплоховала?! Ведь уже должна жизнь научить, что никому доверять нельзя. А она, дуреха, повелась на знакомое имя, забыла об осторожности.
– Где он? – Иудушка хмурился, смотрел на дорогу и совсем не глядел в ее, Лиину, сторону. Хорошо хоть руку с бедра убрал, извращенец лысый.
– Кто? – Лия отодвинулась от Иудушки на максимально возможное расстояние.
– Где кровоподтек? Когда я видел тебя последний раз, на твоем бедре был здоровенный синячище. Где он?
- Предыдущая
- 31/59
- Следующая
