Время черной луны - Корсакова Татьяна Викторовна - Страница 25

• Предыдущая
• 25/59
• Следующая

И в зеркало не смотреть… Мало ли что там, в зеркале, можно увидеть. Мало ли кого…

Мокрая ладонь привычно потянулась к шее, но медальона не нащупала. Нет у нее больше оберега, придется как-нибудь самой выживать.

Лия крутанула вентиль до упора, из крана хлынула горячая вода, громко забарабанив по дну ванны. Старая ванна с пожелтевшей от времени и кое-где даже сколотой эмалью отозвалась низким вибрирующим звуком – поющая ванна. А у Иудушки сантехника примитивная. В джакузи куча всяких разных наворотов, но нет души. И у самого Иудушки тоже ее нет. Зато тридцать сребреников есть… Воспоминания об Иудушке всколыхнули в сердце злость. Злость – это хорошо, злиться и бояться одновременно нельзя. А она устала бояться…

…Второго бомжа Лия увидела уже многим позже. Отползала на четвереньках от Циклопа, вспахивала коленками серебристый пепел, кашляла и заливалась слезами, пока не наткнулась на что-то… неживое. Оно смотрело в небо пустыми глазами и улыбалось. Ужаснее улыбки Лия в жизни своей не видела. Ужаснее и счастливее.

Она бы закричала, если бы в рот не набился пепел. И побежала бы со всех ног, если бы появились силы. Но крик захлебнулся, так и не родившись, и сил бежать не было. Оставалось только ползти…

Она ползла до самой границы выжженной земли, а потом уткнулась лицом в мокрый и колкий бурьян и заревела в голос. Здесь, где заканчивалось пожарище, воздух пах дождем и немножко озоном, а дождевые капли на жестких листьях были щекотно холодными и чуть солоноватыми на вкус…

Полынный запах не хотел смываться, цеплялся за кожу сотнями острых крючков, путался в волосах. Лия вылила на себя целый флакон шампуня, а запах все оставался. Он сдался лишь под напором горячего воздуха из фена, да и то не сразу.

А одежду Лия стирать не стала, сгребла с коврика грязную кучу, запихнула в мешок для мусора, туда же сунула кроссовки. Утром надо будет вынести на по-мойку. Кутаясь в банный халат, Лия прошла на кухню, распахнула холодильник.

Что-то не так с ее организмом. И дело тут даже не в поразительной способности к регенерации. С этим феноменом она жила с пеленок и давно успела к нему привыкнуть. Дело в другом – прозаичном, примитивном и от того жутком. Теперь, когда первый липкий страх удалось смыть вместе с полынным запахом и разрозненные обрывки мыслей сложились в более или менее стройную картину, Лия отчетливо поняла, что голодна. Никогда в жизни она так сильно не хотела есть, не мечтала с таким вожделением о круто посоленной горбушке хлеба, не ощущала в наполненном слюной рту ее упоительно сладкий вкус.

Хлеба в доме не оказалось. Да и откуда ж ему взяться, если она вот уже полгода сидит на диете: никакой выпечки и сладости по минимуму. Зато были пельмени, целая пачка, и пакет майонеза, и кусочек копченой колбасы, а еще обветренный, с незапамятных времен забытый в холодильнике огрызок сыра. Лия съела все, даже майонез. Запила тремя чашками сладкого чая, сунула за щеку мятный леденец и только после этого позволила себе наконец вспомнить.

Лучше бы не позволяла. Оскаленный в предсмертной счастливой улыбке рот, выпученный от ужаса циклопий глаз, руки-пауки и запах…

Они лежат там, в серебряном облаке пепла. Еще меньше похожие на людей, чем раньше. Один смертельно счастливый, второй сумасшедший. И то, что сделало их такими, каким-то образом связано с ней. Во рту стало горько и сухо, точно и не было выпито трех чашек чая. Она же вообще ничего не помнит. Уже в который раз часть событий точно выпадает из ее жизни, остается за кадром. Смерть свою она не запомнила, побег из больницы тоже, а сейчас вот это – жуткое. Циклоп же не просто кого-то боялся, он ведь именно ее боялся. Почему? Что такого страшного она с ним сделала? Что она сотворила с тем, вторым? Лия изо всех сил зажмурилась, и перед глазами поплыли радужные круги. Может, получится вспомнить хоть что-нибудь, хоть самую малость.

Не получилось. От напряжения радужные круги утратили свою яркость и красочность, стали почти черными, а воспоминания так и не вернулись.

А если ничего не было? То есть было, но не взаправду, не в реальном, а в воображаемом мире. Вот и раны на руке нет, совсем никаких следов! Одежда, конечно, грязная, так что здесь удивительного? На пустырь-то Лия ходила, но там ничего особенного не случилось, кроме, конечно, появления шаровой молнии. И ее, Лииного, обморока. И пожара. А бомжей не было. Не было! Все это посттравматический бред. Надо перетерпеть, пережить. Голова прошла, и это пройдет, забудется как страшный сон. И все в жизни потечет своим чередом. Жизнь же такая удивительная штука! Нужно было умереть, чтобы понять столь простую вроде бы истину. И предложение Влада Ворона поработать с его группой над новым альбомом Лия примет. Такие предложения дважды не делаются. И нечего тут думать! А на работе можно отпуск взять, она в отпуск уже два года не ходила. Вот за два года и возьмет. Как раз и будет время для репетиций и работы в студии. У Ворона классная студия, с великолепной аппаратурой. И ударную установку он пообещал купить, какую она пожелает. А зачем покупать, если у него и так замечательная, о лучшей и мечтать не приходится! Нет, она попросит другое.

Четырнадцатидюймовый джембе[1], настоящий красавец. Лия видела его в антикварном магазине. Стоило это чудо так дорого, что она даже не рискнула к нему прикоснуться. А как хотелось! Денег, которые она скопила, хватило тогда только на балафон – деревянный ксилофон с тыквочками-резонаторами. По словам хозяина лавки, выглядевшего едва ли не старше тех древностей, которые он продавал, балафон был самый что ни на есть настоящий, привезенный из Ганы. Лия продавцу сразу поверила: такие вещи она просто чувствовала, понимала язык инструментов как никто другой. Особенно язык ударных…

Ее всегда успокаивали ритмичные звуки. Когда под рукой не оказывалось барабана или кувшинчика уду[2], который когда-то давным-давно она купила на фестивале этномузыки в Питере, ритм запросто выбивался ладонями или кончиками пальцев на любой подходящей поверхности. Сейчас, после этой ужасной прогулки на пустырь, душевное спокойствие нужно было Лие как никогда. Сейчас половина седьмого утра – слишком рано для тамтамов. Соседи не поймут и не одобрят.

Легкий хлопок по столу правой рукой. Пауза, два удара левой. Пауза, и опять правой… Ошибается тот, кто утверждает, что барабанный бой – это грубо и немелодично. Можно и нежно, и мелодично. Надо только почувствовать ритм. Она умеет чувствовать, создавать и запоминать. А теперь пальцами – дробно, успокаивающе…

Ритм рождался в муках, выбивал из напуганного, измученного тела страх, разгоняя остатки ночного кошмара, исцеляя. Лия уснула еще до того, как в звонком утреннем воздухе растаяло эхо последнего удара.

Сон был глубокий, без сновидений, но короткий. Когда Лия открыла глаза, часы показывали всего лишь половину десятого. От неудобной позы – нечасто приходится засыпать за столом – шея затекла и болела, но в голове была блаженная пустота, не омрачаемая ни дурными воспоминаниями, ни страшными мыслями. Только где-то на периферии сознания тихо отбивал ритм крошечный джембе, тот самый, который она когда-нибудь обязательно купит.

В распахнутое настежь окно ворвался свежий после ночной грозы воздух. Утро было таким ярким и жизнеутверждающим, что одним своим существованием отрицало все ночные кошмары, делая их прозрачными и нестрашными. Такое утро – самое подходящее время для того, чтобы попробовать начать жизнь заново, с чистого листа. У нее просто нет другого выбора: либо постараться забыть, либо помнить и медленно сходить с ума от своих воспоминаний. Когда вернется Анатолий Маркович, можно рассказать ему. Не все, но кое-что. Например, о провалах в памяти. Вдруг это что-то наследственное, может быть, она уже ступила на ту же самую дорогу, которая привела маму в психиатрическую клинику.

Не думать! Не сейчас. Сейчас надо выбросить мешок с грязной одеждой, выпить чашку кофе, привести себя в порядок и топать на работу. Повезло, что сегодня у нее вторая смена, есть время собраться с мыслями и силами для новой жизни. И засиживаться на работе допоздна она не станет ни за что на свете, и через пустырь больше никогда не пойдет. А еще прямо сегодня позвонит Владу Ворону, скажет, что принимает его предложение. Коль уж начинать новую жизнь, так сразу на всех фронтах.

• Предыдущая
• 25/59
• Следующая