Соленые радости - Власов Юрий Петрович - Страница 63

Я мгновенно услышал все мышцы – все состыковалось и соответствовало канонам. И я врос в мягкий полуподрыв. Я знал, успех зависит от места грифа на груди. И постарался повыше вытащить гриф. Он вдавился в горло, сняв насечкой кожу. И лег за ключицами. Выводить его на грудь в этом положении нельзя. Я вряд ли бы тогда хорошо встал с «железом».

Я уперся ногами и выпрямился. И я возликовал. Это было одно из немногих чувств, которые воспринял мозг. Он был приучен лишь к строго определенному набору чувств. Но это чувство победы он сразу послал в мышцы.

Я еще не совсем выпрямился. Я продолжал отводить грудь для старта и напрягал поясницу. И в этот момент я перевел гриф из-за ключиц на грудь. Я зафиксировал его под самой яремной ямкой. Это было положение, в котором штанга лежит достаточно высоко, чтобы руки сняли вес, не загнав вперед. Локти были параллельны туловищу – я это сразу проверил. И я не позволил себе окаменеть в старте, как это делал прежде. Я совершенно незаметно для глаза продолжал осаживаться. Мышцам всегда тяжело начинать движение из статичного положения, и я не давал затухать движению. В то же время судья не даст команды на выполнение жима, если заметит, что я не стою неподвижно. Никто не мог заметить, а я продолжал отводить плечи. И когда ударил хлопок, я снял штангу с груди. Я не выпускал из сознания контроля над коленями и поясницей. Колени должны быть скованы и ни в коем случае не «гулять», то есть сгибаться. И я не должен был упустить напряженности поясницы: опора в пояснице! И в то же время звено поясница – колени должно быть подвижным и обеспечивать максимально возможное совпадение центров тяжести моего и штанги.

Я контролировал траекторию движения штанги. Я не давал кистям выбить гриф и следил за приближением мертвой точки. Около лба штанга теряет начальную скорость – здесь отключаются от усилия многие мышцы и надо успеть как можно выше продвинуть штангу, чтобы новые группы мышц смогли подключиться к усилию.

И я все время помнил о ступнях. В жиме нельзя отрывать ступни от помоста – вес не будет засчитан. Я все время колебался, удерживая равновесие. Колени были окованы и поясница надежно держала вес.

Я захрипел, когда влез в мертвую точку. Губы обожгла пена, и они деревянно стали ударять одна о другую. И хрип пополз по горлу в грудь. И стал распирать грудь. Я выполнял движение на закрытом дыхании. И запас воздуха стал иссякать. Я понял это, увидев, как почернел воздух. Я продвигал штангу – это была основная команда. Я превратился в это стремление. Я все помнил, все слышал, но сосредотачивался на продвижении. Я задрожал. И когда уловил это, отчаянно уперся, слегка отбросив плечи. Штанга потеряла скорость. Мышцы твердели. Я отвел плечи и выиграл несколько сантиметров. Но это было не главное. Я полнее подключил грудные мышцы. Надо уметь так выгнуть грудную клетку, чтобы она приняла относительно штанги положение, как в станке для жима на наклонной доске. Этот жим превосходит жим в стойку едва ли не на полсотню килограммов. Этим жимом я развил грудные мышцы. Но они почти не участвуют в жиме. Тогда я приспособил классическое движение к движению при жимах с наклонной доски. Я развил гибкость верхнего отдела позвоночника и научился держать это положение. Здесь помогает воздух в груди. Если его крепко держать, он очень прочно расширяет грудь и можно ее, выгнув, подложить под «железо». Я отвел плечи, и грудные мышцы полнее отдали силу, и штанга сразу подвинулась из мертвого положения.

Я вдруг почувствовал свое лицо. Я был утомлен, размыт движением. Я был этим движением и воспринимал только это движение. А тут вдруг я почувствовал свое лицо. Я почувствовал свои зубы. Рот был сведен судорогой, губы отпали, а зубы были стиснуты. Глаза почти заплыли морщинами век. Щеки набрякли, раздулись и поднялись к глазным впадинам. Суставы принимали тяжесть-и я знал, где и как нужно изменить усилие. Я даже не успевал это осознать. Я держал в памяти ощущение идеального усилия и подгонял под него все свои ощущения. Это была мгновенная работа. И я все больше и больше ложился в горячий воздух. Этот воздух становился все тверже. Я вжимался в этот твердый воздух.

И штанга пошла увереннее. Я ожесточил себя командами. Я раскрылся усилию. Я боялся упустить вес, когда он уже взят.

Я слышал ступни. Теперь важно сохранить равновесие. Скорость движения нарастала. Штанга вырывалась из твердости мышц. Теперь в полную силу работали мышцы спины. И эта новая высокая скорость и большие перемещения туловища – я был напряжен, я еще перекатывался на неподвижных ступнях – требовали осторожности. Я мог сойти с места. И я вцепился в свое равновесие. Казалось, ступни приросли к моему мозгу. Ботинки были полны жгучего жара.

И я вогнал штангу в нужную точку. Я закончил движение и замер.

Я не дышал, выдерживая судейскую паузу. Я должен был стоять неподвижно. И я стоял. Я был запрессован твердостью воздуха. И в то же время я весь жил. Кровь кипела, требуя воздуха. А я не мог дышать, не смея разрушить опору мышц. И я чутко контролировал равновесие. Я был весь тверд каким-то одним могучим страстным мускулом.

И я услышал команду судьи: «Есть!»

Я выждал еще несколько мгновений, чтобы отделить себя от этой команды. Всегда лучше застраховать себя этой четкостью. И вся опора рухнула. Я услышал, как отключились от суставов все мускулы, и вывел себя из-под веса, шагнув назад. Я проводил гриф руками. И еще в темноте, которую пробивали глотки воздуха, присев возле штанги, слышал рывки «железа» в ладонях. Диски звоном разносили удар штанги. И когда я пришел в себя, я вдруг поймал на своем лице улыбку. Она уже давно была на губах, но я не слышал ее. Сначала к губам вернулась мягкость. Я почувствовал раздвинутость губ и понял, что улыбаюсь. И тогда я засмеялся. И услышал свой голос. Не хрип, а настоящий голос. И я почувствовал, как множество рук подхватило меня. И сверху я увидел весь зал. Точнее, одни протянутые руки. Я увидел, как толпа сминает судейскую бригаду. А потом голос в трансляции перекрыл гвалт. И меня неловко отпустили. Я встал на одну ногу, а за другую меня держали и еще пытались качать. А потом все руки отпустили меня. И я понял, что голос в трансляции просит всех оставить сцену, потому что надо взвесить меня и рекордную штангу…

– А вес ты все же выбил вперед… – сказал Поречьев. Он стоял рядом. У него было скучноватое выражение лица. Он хотел показать, что в общем-то ничего необычного не случилось. Он показал, где и как я выбил штангу из траектории.

– Расслабил бедра. – И Поречьев тронул меня за бедро. – Вот здесь.

И я вспомнил этот момент напряжением мышц и цветом воздуха.

– Ну давай, – сказал Поречьев и отошел.

Толпа уже рассеялась, и я увидел весы. Ассистенты несли штангу к весам. И на всех лицах было любопытство. Я ждал цифры рекорда. В штанге бывают провесы. Если рекорд больше пяти килограммов-это будет очень приятно. Но я опасался другого – недовеса. Мне хотелось улучшить рекорд сразу на пять килограммов. Иначе нельзя было улучшать рекорд Торнтона. Это был великий рекорд. Судьи возились с гирьками. В зале было так тихо, что я услышал, как похрустывает канифоль у меня под ногами.

Я почувствовал, что совсем не выложился в жиме. И дело не только в силовой подготовке. Значит, мы не ошиблись и с кроссами. Я сознательно ввел в тренировку кроссы. Я считал, что выносливость этой вспомогательной тренировки отзовется и на специальной выносливости. И мне нравились мои руки. Большие, мягкие. Самые подходящие для работы с «железом».

Мышцы на ногах расслабленно взболтнулись, когда меня позвали, и я пошел к весам. Это тоже доказывало точность расчета: я правильно подвел себя к соревнованиям, и мышцы в тонусе.

Я наступил на платформу весов и услышал гул. Когда я выпрямился на весах, зал заревел. Это был мой двадцать седьмой рекорд мира.

Через год в еженедельнике «За рубежом» я прочитал очерк «Путевка на дно».

«Ежегодно в мире недосчитываются примерно двухсот судов. Они тонут, во время шторма, садятся на мели, сгорают или пропадают без вести. При этом на берегу порой ходят слухи, что дело не обошлось без вмешательства заинтересованных лиц, так как за гибель старого корабля страховые компании выплачивают солидную сумму. Однако до сих пор концы, как говорится, прятали в воду. И вот впервые подтвердилось предположение, что довольно часто гибель судна – это просто ловкая афера. Более двух лет турецкая полиция, страховые компании ФРГ и гамбургский суд вели расследование странной гибели грузового парохода «Гермес», повлекшей за собой человеческие жертвы.