Империя зла - Шакилов Александр - Страница 61
- Предыдущая
- 61/71
- Следующая
— Чего они хотят?! — Врач попеременно тер все, до чего только мог дотянуться. — Чего они…
Грохот дубинок усилился — теперь странно одетые люди лупили вдвое чаще и с возросшим упорством.
— Взлетайте! Что же вы медлите?! — Врача трясло.
— Гурген Аланович велел ждать, — отрезал главный пилот, и толстяк тут же попытался его переубедить — мол, ты что, не понимаешь, что это бунт, мы все погибнем.
Закончил он таким аргументом:
— Министра уже порвали в клочья! Его больше нет! А если жив, то все равно его не спасти!
Лали вскрикнула. Надо помочь отцу! Былые обиды тотчас забылись. Схватив первое, что попалось под руку — бутылку с коньяком, она открыла дверцу и выпрыгнула из вертолета. Ей вцепились в плечо — с разворота ударила бутылкой прямо в зеленую шлем-маску. Брызнули осколки, коричневая пахучая жидкость плеснула в стороны.
И музыка смолкла. Послышались крики, загрохотали выстрелы.
Лали еще успела воткнуть горлышко с неровными краями кому-то в живот, а потом ее скрутили. Как и врача с главным пилотом. А вот второму пилоту повезло меньше. Он попытался сбежать. Стрела угодила ему в спину и повредила, похоже, позвоночник. Он упал и пополз на одних только руках. Его без труда догнали и принялись методично охаживать ногами.
К Лали, которую держали двое, подошел мужчина без противогаза, лысый. В его прищуренных глазах, окруженных сеткой морщин, светилось торжество. Сквозь щетину на щеке проглядывала татуировка — надкушенное яблоко.
Он осклабился:
— Добро пожаловать в ад!
Лали плюнула ему в лицо.
— Интерфейсом к стене, ламерок! И не рыпайся!
С хохотом Ивана впечатали в стену.
Похоже, конвоирам нравилась их новая роль. Всю жизнь их сопровождали и заставляли вот так упираться лицом в обшарпанную вертикаль, не знавшую ремонта с самой постройки. А тут они рулят процессом. Вот и наслаждаются, сволочи.
Скрипнула несмазанными петлями стальная дверь.
— Чего завис? Входи!
Вошел — точнее втолкнули — и обомлел.
— Ванька! — С радостным криком к нему кинулась Лали, обняла крепко-крепко.
Он зажмурился от счастья, зарылся лицом в ее густые, черные как смоль волосы. Ему было хорошо, как никогда. Любимая с ним — а весь мир, все зло и добро, все обещания и вся боль пусть подождут!..
Лишь спустя целую вечность он открыл глаза и заметил, что в камере, помимо него и Лали, еще четверо мужчин, один из которых — Гурген Бадоев, второй — незнакомец в белом халате. Третьему, в летной униформе, было явно нехорошо, потому его голова покоилась на коленях у четвертого, тоже пилота.
Бадоев и Жуков уставились друг на друга. Точнее, враг на врага. Они вцепились бы в глотки один другому, не будь Лали рядом. Но вот она — прильнула, слезы в глазах, шепчет:
— Ванька, ты жив, я верила, что ты жив…
— Ну кино! Мелодрама! — захрипели сзади. — Костылю понравится! Он обоих оприходует!
Вот, значит, почему на Ивана напали. А сюда просто стаскивают тех, с кем еще будут сводить счеты…
Он обернулся. Дверной проем загораживали двое рабов, притащившие его сюда. Только сейчас он смог их толком рассмотреть. Один — с оттопыренными ушами — под его взглядом попятился, выставил перед собой заточку и пробормотал: «Слышь, Дубас, ты тут сам справишься, а у меня дела», — после чего скрылся из виду. Ага, вот кто грозился выколоть Ивану глаз. Ну-ну. И если ушастый хоть как-то походил на человека, то второй был полным уродом. Спину его «украшал» мощный горб, надбровные дуги выпирали, длинные руки, прикрытые тканью робы лишь до локтя, чуть ли не касались пола. Кожа у него была нездорово белесая, в язвах, однако при всех признаках вырождения мышцы бугрились под выпирающими венами, а весил Дубас центнера два, не меньше. И слезящиеся красные глазки он не отвел, когда Жуков недобро уставился на него.
— Тискайтесь пока, скоро казнят всех. — Урод захохотал, будто сказал нечто очень смешное, а потом закашлялся — изо рта его при этом вылетели сгустки крови. — Костыль позабавится — и казнят!
Он с грохотом захлопнул дверь камеры, щелкнул ключ в замке.
— На плацу ставят кресты, несут все горящее, — продолжил урод снаружи. — Спалим вас всех, а потом улетим. Туда улетим, где хорошо, где тепло! У нас теперь вертолет. Это круто! Наши хакеры придумали! Ясно? Прилетел Бадоев, а улетим мы! Деру все отсюда! Это круто!
Похоже, у Дубаса не только с внешностью проблемы, но и с мозгами. Родился наверняка здесь, а экология на острове… м-да…
— Это не круто, — не удержался Иван; Лали как раз распутывала проволоку на его запястьях. — Сколько в лагере народу? Двадцать тысяч? Больше? А в вертолет поместятся от силы два десятка. Так что деру смогут дать разве что вожди, хакеры ваши. А вас бросят!
За дверью задумчиво засопели.
Бадоев встал с пола. В камере не было мебели. Освещала ее единственная лампочка высоко у потолка. В углу стояло ведро из оцинковки. Оправив отнюдь не белоснежный уже пиджак, министр прошел в опасной близости от Жукова, который едва удержался — очень хотелось врезать кулаком в ухо, — и, остановившись у двери, развил тему, начатую потенциальным зятем:
— Предводители улетят, если сумеют. А вот остальных уничтожат киборги, которых подтянут к лагерю в течение часа, уж я-то как министр восстанавливаемых ресурсов знаю, о чем говорю. Так что жить тебе, сынок, осталось чуть меньше шестидесяти минут. Не дури. Подумай хорошенько. Если отпустишь нас, я прикажу тебя не убивать. Накажут, конечно, как бунтовщика, но…
Договорить он не успел.
Щелкнул замок, дверь распахнулась, горбатый урод, рыча, схватил Бадоева за руку и вытащил из камеры. Дверь захлопнулась. Раздался крик и тут же смолк.
Все произошло так быстро, что никто даже не успел отреагировать. Да и стал бы Иван защищать своего врага? Он взглянул на Лали, разрыдавшуюся в его объятиях. Ради нее — стал бы. У Ивана Жукова ведь больше нет никого, только она.
— Куда его? Что с ним будет? — Лали с надеждой смотрела на Ивана, будто он одним лишь своим ответом мог вернуть ей отца.
Он пожал плечами. Намеки урода насчет крестов и пламени ему очень не понравились.
— Доктор, осмотрите второго пилота. Очень похоже, что пора констатировать смерть. — Вертолетчик сказал это так спокойно, будто у него каждый день на руках умирали коллеги.
Жуков доверил бы этому человеку поднять себя за облака, даже если бы боялся высоты.
Осмотрев тело, врач кивнул — да, отмучился бедолага.
— В данной ситуации меня радует одно: бунтовщики не пролетят на моей птичке и километра. — Пилот так и сказал: «на моей птичке» — ласково, с легкой улыбкой, будто речь шла не о вертолете, а о существе одушевленном. — Моя птичка должна подавать закодированный сигнал, чтобы ее не сбили пэвэошники. Этот сигнал генерирует спецпередатчик, который срабатывает исключительно от биометрии Гургена Алановича.
— То есть вы хотите сказать, что… — Толстяк-доктор снял очки, протер их рукавом халата.
— Да я уже сказал. Очень похоже, что без Гургена Алановича на борту моя птичка в воздухе долго не протянет. Даже если среди бунтовщиков найдется специалист нужного профиля и они сумеют взлететь, это все очень ненадолго.
Иван задумался. Вертолет — потом. Сначала надо выбраться из камеры. Вот только как? Постучать в массивную стальную дверь и попроситься пи-пи, а потом пролезть в окошко, как это принято в зарубежных фильмах? Во-первых, вряд ли естественные надобности Ивана найдут отклик в душе урода-надзирателя. Во-вторых, не факт, что в сортире вообще есть окно, а если таки есть, не факт, что настолько широкое, чтобы Жуков смог в него пролезть, а если и сможет, как быть с остальными в камере? С собой их приглашать пи-пи? Типа мы все вместе, нам дружно захотелось по-маленькому? Кстати, есть подозрение, что ведро в углу благоухает не просто так, а потому что предназначено для отправлений.
Итак, сортирный вариант не годится. Разве что надеть ведро на голову тупому уроду… А это мысль. Вернется Дубас — Иван заманит его в камеру, предварительно разозлив комментариями по поводу его шикарной внешности и острого ума, благо его легко вывести из себя, а потом нападет, надеясь, что силенок хватит.
- Предыдущая
- 61/71
- Следующая
