Империя зла - Шакилов Александр - Страница 54

• Предыдущая
• 54/71
• Следующая

— Ириска, а чего так много этого всего? Как-то уж очень…

— Тю, ты дурной. Ты дурной, да? Типа не знаешь, шо министр Бадоев заботится о здоровье восстанавливаемых ресурсов. Мы ж ресурсы, вот и заботится. Дольше протянем — больше это… как его… произведем для него, для страны то есть, материальных благ. Понял, дурной? У вас шо, в лагере не так было?

— В лагере?.. — Иван задумчиво смотрел по сторонам. — Я не был никогда в лагере, это мой первый…

— Как не был? А де ж ты был? На небе, чи шо? — Ириска расхохоталась, будто он сказал что-то очень смешное.

А Жуков вдруг понял: конопатая девчонка представить даже не может, что люди где-то иначе живут, вне бетонных стен периметра, и спят вовсе не в бараках, и в цеху никогда не бывали.

Ну вот не может она!

Есть лагерь. Есть много лагерей. И там живут и работают люди. Рабы. И министр Бадоев тоже живет в лагере, обычном таком Московском лагере, где в особом бараке стоят койки прочих министров, а кто попроще, зам какой, тот на нарах в пять этажей спит. А с утра министры встают к станкам. А как же. И охраняют министров киборги и вэвэшники и, если что, сажают в специальную министерскую морозилку. Министры — это те же рабы. И начлаг у них, в Москве, тоже есть, Председателем кличут…

И от понимания этого защемило в груди. Заволокло взгляд злыми слезами. Он отвернулся, чтобы не заметила Ириска, смахнул скоренько, закашлялся для виду.

— Ну, кавалер, пока. — Она убежала чуть ли не вприпрыжку. — Увидимся!

А Иван двинул к зданию, на торце которого было выведено черным «13».

Мимо промчался грузовик, из кузова которого торчали чьи-то ноги, свисала рука. Кожу на конечностях покрывали белесые волдыри. «Опять в литейке новичков ошпарило», — послышалось сзади.

Жуков ускорил шаг.

Возле барака на легком ветру покачивалось белье. Подойдя ближе, он увидел на простынях въевшиеся пятна крови. У входа в барак все еще играли дети. Перекошенные уродливые лица, ручки без пальцев, замедленные и, наоборот, слишком резкие, угловатые движения… С десяток уродцев окружили Ивана, завыли, запричитали без слов на своем особом языке. Ему стало тошно. Но не отвернулся, стоял и смотрел на них, виноватых лишь в том, что родились не в самое счастливое время в самой, быть может, несчастной стране.

Белье и дети — признак нормальной жизни?!

…На нарах не оказалось ни тюфяка, ни одеяла. Дежурный по бараку глаза отводил — мол, завхоза нет, завтра все выдадут.

Что ж, понять его можно: после случившегося новичок — не жилец. Прирежут его после отбоя, да и все. Только новый тюфяк запачкается, который по случаю можно приберечь.

Ряды нар уходили вдаль, вдоль пронизывали весь этаж. Рабы храпели, стонали, плакали во сне, звучно исторгали кишечные газы, а Жуков с открытыми глазами лежал на голом пластике и ждал, что вот-вот придут.

И будут убивать.

Били тебя долго. Потому что умело.

Босс вообще уважает профессионалов. Да, орет на подчиненных, да, матерится, но ему служат только лучшие. Если кто вытирает в бункере пыль, будьте уверены — иной не справится с этой работой компетентнее. Боссу вообще в этом плане везет. Единственный его прокол — что взял тебя на работу. Пригрел на груди змею, как говорили до Революции.

И потому Босс брызгал слюной, наполовину состоящей из спирта, в твое лицо — гематому на все сто процентов. Во рту у тебя не осталось целых зубов. Те, что не сломаны, вырваны клещами. На пальцах — на ногах тоже — больше нет ногтей. Ногти — это рудимент, остаток когтей, предназначенных рыть норы, держаться за ветки, убивать и защищаться. Об этом рассказали твои палачи. Ногти не нужны, уверили тебя. Возражений не последовало. Тяжело спорить с кляпом во рту. И не кричал ты по той же причине.

Очень хотелось потерять сознание, но никак не получалось. С тобой работали профи, не повезло.

Знакомая, кстати, комнатка. Знакомый стол. В нем много ящиков, в которые удобно складывать чужое оружие.

Тут всегда сыро. Тут часто делают влажную уборку, потому-то в полу есть отверстия для слива, как в душевой кабинке. Это одна большая душевая. Ванная комната для омовения трупов.

Ты — следующий. Готовься, Григор Серпень, к водным процедурам.

Да чего там, ты уже готов. Тебе искренне хочется умереть.

Уже расслаблял мышцы, чтобы, резко дернув головой, сломать себе шейные позвонки. Жаль, с профи этот номер не прошел. Тебя закрепили так, что пошевелить теперь можешь только членом, если вдруг случится эрекция. Но профи не в твоем вкусе. И почему Босс не нанял для заплечных дел парочку блондинок с роскошными формами?..

Как только стало ясно, что ты вляпался, и суд в лице Босса уже состоялся, и приговор вынесен, а сбежать не получится, ты почти сумел перегрызть себе вены на руке — выдрал знатный шмат мяса. Но кровотечение остановили. Врачи у Босса самые лучшие.

Дознавателей интересовало лишь одно: «Где Иван Жуков?»

Они улыбались, выдирая тебе ногти. Они жевали бутерброды с ветчиной, отрезая тебе нос. Профи. Шоу должно продолжаться. Матч состоится при любой погоде. Раскаленный паяльник в анусе. Электроды в паху. Рутина. Это неблагодарная работа, но кто-то ведь должен ее делать, верно?

А потом в «ванную комнату» заглянул лично Босс. И вот он окропил твои гематомы спиртом, слегка разбавленным слюной.

— У меня для тебя подарок, — сказал Босс. — У меня для тебя сюрприз.

Чего сейчас меньше всего хотелось, так это сюрпризов от Босса. Кто-нибудь, пристрелите Григора Серпня, сделайте одолжение. Хотя… А вдруг он принес тебе сигарету? Курить хотелось сильнее, чем сдохнуть.

Жаль, толстая скотина одарила тебя вовсе не табаком.

Босс поднес к твоему лицу нечто угловатое, накрытое простыней. Отличной, надо сказать, шелковой простыней. Небось из личных запасов.

— Серпень, ты сломал моей дочери палец, — сказал он. — И ты предал меня.

Из-за спины Босса показался тот осназовец, которого ты разжаловал. Теперь у него на погонах полковничьи звезды. Ты бы поздравил его с повышением, но во рту кляп.

— Намеренно! Точно намеренно! Объект предупредили, не иначе! И шумели там специально! — На усах осназовца блестели капли пота.

Босс сдернул простыню — под ней оказалась клетка, а в клетке…

Крыс ты ненавидишь.

Ничего нет хуже крыс.

Там, в лагере, у тебя была семья. Когда началась ядерная война, которую потом назвали Революцией, все вокруг умирали. А ты остался жив. Тебя и твоего младшего брата подобрал Дед. Дед — так его звали, просто Дед. Он заботился о вас. Однажды вас хотели съесть каннибалы, но он не дал, хотя мог погибнуть. Вместе вы попали в лагерь для беженцев. Это потом сотни, тысячи подобных лагерей превратились в трудовые поселения для рабов. Тогда еще, не требуя работы взамен, в лагерях кормили жидким супом — вонючая вода, чуть гнилой картошки, чуть пшена. Это потом выживших отрезали от мира колючей проволокой. Сказали, что страна нуждается в самоотверженном труде, страну нужно поднять с колен и потому работайте, граждане, от зари до зари. А вышки с пулеметами — чтобы охранять вас от сволочей снаружи. От тех, кто не хочет жить во имя всеобщего блага…

Трупов везде много валялось, крыс расплодилось много. Очень много. Страна превратилась в крысиный рай. Если б крысы могли, они, наверное, раз в пару лет устраивали бы ядерные удары, а потом пировали радиоактивным мясом.

Тогда не было еще бараков. Не было цехов. Тогда не приковывали к станкам. Не вешали еще посреди лагеря за отказ выйти на работу — и мало ли что у раба воспаление легких и он не может встать с нар.

Тогда жили — выживали, надеялись! — в землянках. Нору каждый рыл себе сам. Дед два дня ковырял землю пехотной лопаткой.

Однажды ночью, когда вы спали, прижавшись друг к другу, чтобы хоть немного согреться, на лагерь напали крысы. Полчища крыс. Миллионы серых тварей. Они заполонили землянку. Они кусали тебя, они ели тебя живьем. Ты до сих пор помнишь их когти на своей коже, их шерсть, хвосты у твоих глаз и крохотные острые зубы. Обезумев от боли и страха, ты выбрался из землянки. Ты бежал. Ты срывал с себя серые тельца, топтал их, уничтожал, плакал.

• Предыдущая
• 54/71
• Следующая