Захватчики под парусами - Эмар Густав - Страница 11

• Предыдущая
• 11/64
• Следующая

Всадников было четверо. Двое казались важными людьми, двое других были одеты слугами. В нескольких шагах от графа двое первых сошли с лошадей, бросили узду, подошли с шляпами в руках к графу и поклонились ему с изящной вежливостью. Граф отвечал им вежливым поклоном, украдкой рассматривая их. Первый был человек лет шестидесяти, высокого роста, походка его была благородна, лицо казалось красивым с первого взгляда, выражение его было величественным, хотя кротким и даже доброжелательным, но, рассматривая его с большим вниманием, можно было приметить по мрачному огню глаз, которые иногда бросали зловещие молнии, что эта кротость была только маской, чтобы обманывать окружающих; выдающиеся скулы, довольно низкий, хотя и широкий лоб, нос, загнутый как птичий клюв, и квадратный подбородок показывали холодную злость, смешанную с сильной долей упрямства и гордости.

На этом человеке был богатый охотничий костюм с вышивкой, а массивная золотая цепь, называвшаяся тогда фанфаронкой, несколько раз обвивала его шляпу с султаном из страусовых перьев. Эту фанфаронку ввели в моду авантюристы, возвращавшиеся из Новой Испании, и как ни была она смешна, горделивые кастильцы с восторгом принялись ее носить.

Спутник этого человека был гораздо моложе его, но одет столь же богато. Черты его лица казались сначала такими обыкновенными и незначительными, что наблюдатель прошел бы мимо, не обратив на них никакого внимания, но его маленькие серые глазки, полуприкрытые густыми бровями, сверкали хитростью, а линия рта с тонкими и насмешливыми губами совершенно опровергла бы предположение физиономиста, подумавшего бы, что человек этот недалекого ума и посредственных способностей.

Старший из всадников поклонился во второй раз.

— Милостивый государь, — сказал он, — я герцог Пеньяфлор. Та, кому вы спасли жизнь, подвергая опасности собственную, — моя дочь донья Клара Пеньяфлор.

Граф был уроженец Лангедока и говорил по-испански так чисто, словно на родном языке.

— Я очень рад, — ответил он с любезным поклоном, — что послужил орудием Провидению и сохранил дочь отцу.

— Мне кажется, — заметил второй всадник, — следовало бы оказать помощь донье Кларе; милая кузина наверняка серьезно пострадала.

— Не беспокойтесь, — ответил граф, — причиной обморока было всего лишь волнение. Если не ошибаюсь, мадемуазель уже начинает приходить в себя.

— В самом деле, — сказал герцог, — я, кажется, видел, что она сделала легкое движение. Лучше ее не трогать и дать опомниться, таким образом мы избегнем потрясения, последствия которого очень опасны для созданий нервных и впечатлительных — таких, как моя милая дочь.

Все это было сказано холодным, сдержанным и размеренным тоном, весьма отличающимся от того, какой должен был употребить отец, дочь которого чудом избежала смерти. Молодой офицер не знал, что и думать об этом истинном или притворном равнодушии. Но это была только испанская спесь. Герцог любил свою дочь так сильно, как только позволяла его высокомерная и честолюбивая натура, но ему было неловко проявлять свои чувства при посторонних.

— Милостивый государь, — продолжал герцог после минутного молчания, посторонившись, чтобы представить сопровождавшего его господина, — имею честь рекомендовать вам моего родственника и друга, графа дона Стенио де Безар-Суза.

Оба поклонились. Граф не имел никакой причины сохранять инкогнито, он понял, что настала минута сказать, кто он такой.

— Господа, — сказал он, — я граф Луи де Бармон-Сенектер, капитан флота его величества французского короля и командир фрегата «Эригона», в настоящее время стоящего на якоре в бухте Альхесираса.

Услышав имя графа, герцог страшно побледнел, брови его нахмурились, и он бросил на графа странный взгляд. Но смятение его продолжалось не более секунды, необыкновенным усилием воли испанец сумел скрыть в глубине сердца чувства, охватившие его, придал своему лицу прежнее бесстрастное выражение и с улыбкой поклонился. Лед был растоплен, эти трое узнали друг в друге людей благородного происхождения, их обращение друг к другу тотчас изменились, они сделались так же любезны, как прежде были холодны и сдержаны. Герцог первый возобновил разговор самым дружеским тоном.

— Вы, вероятно, пользуетесь перемирием, объявленным некоторое время тому назад между двумя нашими странами, чтобы посетить эти края?

— Извините, герцог, я не знал, что враждебные действия между нашими армиями прекратились; я давно уже в море и не получаю известий из Франции. Случай привел меня к этим берегам. Несколько часов тому назад я укрылся в бухте Альхесираса, чтобы переждать, пока переменится ветер и позволит пересечь пролив.

— Я благословляю этот случай, граф, ему я обязан спасением своей дочери.

Донья Клара раскрыла глаза и, хотя была еще очень слаба, постепенно начинала вспоминать, что произошло.

— О! — промолвила она, вся трепеща, тихим и дрожащим голосом. — Без этого кабальеро я бы умерла.

Она силилась улыбнуться, устремив на молодого человека большие глаза, наполненные слезами, с выражением признательности, которое невозможно описать.

— Как вы себя чувствуете, дочь моя? — спросил герцог.

— Теперь я совершенно оправилась, благодарю вас, отец, — ответила она. — Когда я почувствовала, что Морено перестал повиноваться уздечке и понес, я сочла себя погибшей и от страха лишилась чувств… Но где же бедный Морено? — прибавила она через минуту. — Не случилось ли с ним несчастья?

— Успокойтесь, сеньорита, — ответил граф с улыбкой и указал на коня, — он цел и невредим и совсем успокоился. Вы можете даже, если вам угодно, без всякого опасения возвратиться на нем домой.

— Конечно, я поеду на добром Морено, — сказала донья Клара, — я нисколько не сержусь на него за его шалость, хотя она могла дорого обойтись мне.

— Граф, — сказал тогда герцог, — смею надеяться, что мы не расстанемся таким образом и что вы удостоите принять дружелюбное гостеприимство, которое я предлагаю вам в своем замке.

— К несчастью, я не хозяин своим поступкам, герцог; долг службы требует моего немедленного возвращения на фрегат. Уверяю вас, я очень сожалею, что не могу ответить на ваше благосклонное предложение иначе как отказом.

— Неужели вы так скоро отправляетесь в море?

— Нет, напротив, я надеюсь, — отвечал граф, сделав ударение на этих словах, — остаться здесь еще на некоторое время.

— Раз так, — возразил, улыбнувшись, герцог, — я не принимаю вашего отказа и уверен, что скоро мы увидимся и познакомимся поближе.

— Это мое живейшее желание, — отвечал молодой человек, украдкой бросив взгляд на донью Клару, которая покраснела и потупила глаза.

Граф простился со всеми и направился к Альхесирасу, между тем как всадники удалились шагом в диаметрально противоположном направлении. Капитан шел, задумавшись, вспоминая странное приключение, героем которого он так неожиданно сделался, воскрешая в памяти малейшие подробности, восхищаясь необыкновенной красотой девушки, которой он имел счастье спасти жизнь.

Постоянно занятый делами службы, почти всегда находясь в море, граф, хотя ему было уже около двадцати пяти лет, не любил никого, никогда даже не думал о любви. Женщины, которых он видел до сих пор, не произвели никакого впечатления на его сердце, мысли его всегда оставались свободны, и никакое серьезное чувство не смутило еще спокойствия его души. Поэтому с некоторым испугом, смешанным с удивлением, думал он о встрече, которая вдруг прервала его спокойную прогулку, и вдруг обнаружил, что красота доньи Клары и ее милые слова произвели на него сильное впечатление, что ее образ не оставлял его, и память его напоминала в самых мелких подробностях короткий разговор, который он вел с ней.

— Полно, полно! — сказал он, несколько раз покачав головой, как бы для того, чтобы прогнать докучливую мысль. — Я, верно, сошел с ума.

— Что вы говорите, капитан? — спросил Мигель, воспользовавшийся этим восклицанием, чтобы дать волю размышлениям, которые он горел нетерпением выразить вслух. — Надо признаться, эта молодая особа должна быть счастлива, что мы подоспели вовремя.

• Предыдущая
• 11/64
• Следующая