Последняя надежда - Плишота Анн - Страница 85

• Предыдущая
• 85/104
• Следующая

Окса скорчилась на кровати, и ее несогласие по данному вопросу стало еще более громким, когда она увидела, кто будет зашивать разрезы: пауки! Ладно… крошечные паучишки с тонюсенькими лапками… Но все равно — пауки же!

— Ай, нет! Нет, ба! Я с катушек слечу!

К ее удивлению Павел расхохотался до слез, Драгомира тоже, и даже крохотные паучки присоединились к их веселью, сотрясаясь у Драгомиры в ладони.

— Да ты погляди на них, Окса-сан! Это же Нитепряды, они совершенно безобидные! — выдавил сквозь смех Павел. — А главное, они великолепные швецы…

— Сын Старой Лучезарной владеет истиной во рту, Юная Лучезарная, — вмешался Фолдингот, вошедший в комнату с подносом, заставленным бутербродами и дымящимися чашками. — В тот день, как палец мой был отсечен посредством ножика в процессе нарезания моркови, Нитепряды пришили мне его обратно так аккуратно, как кружево. Смотрите, палец мой вновь принадлежит моей ладони! И ощущений не было совсем-совсем! Должны иметь вы веру безмятежно, слова мои есть истина!

Окса закусила губу и с покорностью судьбе закрыла глаза.

— Ладно, валяйте, делайте со мной, что хотите! Скажи мне кто-то, что однажды я пожертвую своим телом на благо науки… да еще при жизни…

Павел с Драгомирой заговорщицки перемигнулись. Затем Драгомира осторожно взяла трех паучков, забавно потягивающихся у нее в ладони, и положила их на лицо Оксы. Та вздрогнула и зажмурилась еще крепче, так, что даже лоб сморщился.

— Расслабься, детка, — взял ее за руку Павел. — Если будешь морщить лоб, Нитепряды сошьют морщинки… тебе не кажется, что тринадцать лет — несколько рановато для лифтинга?

— Просто класс… — побурчала Окса сквозь зубы, устремляя глаза к потолку.

Трое Нитепрядов теперь сидели у нее на лице. Девочка чувствовала, как их тоненькие лапки касаются ее кожи. Ощущение было странным. Очень-очень странным… но не неприятным, если на минутку забыть, что это пауки…

До этого момента Окса вообще не чувствовала, что на ее лице есть порезы. Все ее внимание было сосредоточено на раненом колене. Но работа Нитепрядов оживила ее воспоминания, вернув девочку на несколько часов назад. Она вспомнила разгромленную лабораторию, мерзкий запах химических реактивов, взбесившегося МакГроу, готового на все, лишь бы схватить ее… и мадмуазель Кревкёр…

— Вот и все, солнышко! От твоих порезов остались одни воспоминания! Сейчас я наложу тебе эту мазь, чтобы убрать шрамики, и у тебя снова будет кожа, как у младенца!

— А еще я кое-кого знаю, кто будет тоже несказанно счастлив видеть тебя такой… новенькой, — шепнул дочке на ухо Павел.

Он разогнул свое длинное тело и вышел из комнаты.

— Мари! — раздался в коридоре его громкий голос. — Хочешь увидеть свою бесценную дочку?

Несколько секунд спустя он появился вновь, толкая перед собой кресло на колесиках. При виде Оксы лицо Мари осветилось широкой улыбкой, которая, впрочем, не стерла из глаз женщины глубоко затаенную тревогу. Павел подкатил кресло прямо к кровати дочери.

— Не, ты это видела, мам? — девочка указала глазами на Нитепрядов, которых Драгомира как раз осторожно убирала обратно в склянку. — Гадость… Э-э… кстати, ба, раз уж речь зашла о гадостях, то что конкретно входит в состав этой мази?

— Все осторожничаешь, а?

— Ну, это… как бы… да!

Драгомира с Павлом улыбнулись, а Мари мысленно отметила, что очень даже разделяет отвращение дочери.

— Не переживай, там нет ничего, кроме нескольких листочков сушеного и очищенного тысячелистника, перемешанного с капелькой сока Горановы и розовым маслом.

— Честно? — сурово вопросила Окса.

— Честно!

— Ну ладно, на таких условиях я готова и дальше одалживать — подчеркиваю: одалживать! — свое тело на благо науки.

И она растянулась на кровати, раскинув руки, с видом абсолютной покорности судьбе.

— Я ведь пойду сегодня в колледж, да? — неуверенно поинтересовалась девочка.

— Да! — кивнул отец. — Мы тут подумали и решили, что даже если это будет стоить тебе больших усилий после того, что тебе пришлось пережить вчера вечером, будет разумнее, если ты пойдешь. Практически наверняка о происшедшем сообщили в полицию, хотя бы из-за разгромленной лаборатории. А исходя из того, что вы с Гюсом рассказали, МакГроу наверняка позаботился о том, чтобы заставить замолчать мадмуазель Кревкёр. Она слишком много видела. Если тебя начнут расспрашивать, а совершенно точно будут, необходимо, чтобы ты себя вела естественно и подтвердила, что МакГроу проводил тебя до выхода, как он обычно провожал других. Ты понимаешь?

Окса кивнула.

— Мы знаем, что тебе это трудно, очень трудно. Но жизненно необходимо, чтобы никто даже не заподозрил, что произошло на самом деле, — продолжила Драгомира. — Смотри внимательно, слушай и увидишь, что МакГроу будет вести себя точно так же. Он тоже не может допустить, чтобы кто-то узнал о реальном положении вещей, ни о нем, ни о нас. Пусть мы ничего плохого не сделали, запомни, что у нас будут крупные неприятности, если кто-то узнает, кто мы, а главное — что мы можем. Теперь тебе известно, чем мы отличаемся от других, и как это может выглядеть в глазах тех, кто такими способностями не обладает… Ты не сильно ошибалась, когда воображала, что секретные или правительственные службы дорого бы дали, чтобы изучить людей вроде нас. И когда я говорю «изучить», то преуменьшаю… Никому ничего не рассказывая, мы себя защищаем, и сегодня эта задача возлагается на тебя. Мне жаль, что приходится так много от тебя требовать. Но нам в течение пятидесяти лет удавалось хранить нашу тайну и оставаться незамеченными…

— Да, знаю, — удрученно сказала Окса. — Но как же мадмуазель Кревкёр?

— Мы пока ничего не можем для нее сделать, детка, — глухо ответил Павел.

Когда Пьер Белланже высадил Оксу и Гюса у колледжа, он тоже, как и ребята, почувствовал царившую там нервную атмосферу. Бросив на детей ободряющий взгляд, Пьер проводил их глазами и уехал только тогда, когда они миновали вход.

— Да тут, похоже, все на ушах… — шепнул Гюс на ухо подруге, искоса поглядывая по сторонам.

Окса не ответила. На ее лице, бледном и осунувшемся, читались глубокая усталость и напряжение, которые ей не удавалось скрыть.

Друзья прошли мимо группок учеников, громко обсуждавших события. Слова «полиция» и «лаборатория» фигурировали практически во всех разговорах, что не улучшило и без того нервозного состояния Оксы. Мерлин Пуакассе, поджидавший их у шкафчиков, первым сообщил новости:

— Привет, Окса! Здорово, Гюс! Слышали? Лабораторку вчера вечером разнесли, там полный разгром! Разломано все, буквально все! Даже керамические рабочие столы, прикиньте? Полиция приехала, но похоже, никто представления не имеет, кто это сделал. Потрясающе, правда?

Окса с Гюсом изобразили удивление, причем весьма убедительно, как им казалось. Как быстро выяснилось, они заблуждались. Потому что Мерлин, хитро глядя на Оксу, наклонился к ней ближе и доверительно прошептал:

— Я знаю, что произошло, Окса… Я все видел!

Эти слова возымели эффект разорвавшейся бомбы. Гюсу показалось, что у него кровь застыла в жилах, и он двинулся на Мерлина, изобразив возмущение:

— Да что ты несешь?

— Я прошел за тобой, когда ты проскользнул следом за мадмуазель Кревкёр в дверь, — сообщил Мерлин, наблюдая за реакцией Гюса. — Я подозревал, что творится что-то необычное… И видел, как Окса отбросила МакГроу к стенке, не прикоснувшись к нему… И видел, как вы оба поднялись в воздух, чтобы перебраться через стену…

— Не неси околесицу! — процедил сквозь зубы Гюс.

— Тебе вроде здорово досталось, Окса, — продолжил Мерлин, не давая себя сбить. — Но я с радостью констатирую, что тебе гораздо лучше, ночь явно пошла тебе на пользу. Можно сказать, это просто волшебное восстановление!

— Перестань нести чушь, — буркнул побелевший Гюс.

— Брось, Гюс, — махнула рукой Окса. — Ты же видишь, он все понял…

— Так, значит, ты волшебница, да? — Мерлин прямо подскочил.

• Предыдущая
• 85/104
• Следующая