Дом ужасов - Кифовер Джон - Страница 56

— Драгоценнейшая, уложите ее в постель, — приказал де Гранден моей экономке Hope, которая вышла нас встречать, закутанная в неимоверных размеров ночную рубашку и преисполненная благородного негодования. — Она уже достаточно настрадалась.

Мы прошли в мой кабинет. Он наполнил стакан виски и горячей водой, закурил свою вонючую французскую сигарету, потом посмотрел на меня.

— Так как же могло случиться, мой друг, что вы не знали про этот дом? — требовательным тоном спросил де Гранден.

Я глуповато ухмыльнулся.

— Я свернул не там, где надо, и в итоге оказался на Эрбишир-роуд. Ее лишь недавно заасфальтировали, а прежде я ею не пользовался, потому что там практически было невозможно проехать. А поскольку я все время был уверен, что мы едем по Эндовер-пайк, мне и в голову не пришло увязать то место со старым поместьем Олмстед, мимо которого я проезжал сотни раз.

— О да, — задумчиво кивнул де Гранден, — небольшой поворот с нужной дороги и — бабах! — какой же путь нам пришлось пройти назад!

— А как же быть с этой девушкой? — начал было я, но он, взмахом руки остановил меня.

— Этот безумец уже начал творить свое дьявольское дело, — проговорил он, — а я, Жюль де Гранден, прооперирую ей глаза и сделаю с ними все, что положено. Кстати, не плеснете ли мне еще немного виски, дружище, а то мой стакан уже опустел.

Она вставила ключ в замочную скважину, повернула ручку. Порыв мартовского ветра вырвал дверь из ее рук и с силой ударил о стену. Ей пришлось преодолевать сопротивление воздушного вихря, с шумом бросавшего в спину водяные брызги, швырявшего их на оконное стекло. Она даже не слышала, как заурчал мотор такси и машина отъехала от дома.

Из груди вырвался вздох благодарного облегчения — наконец-то она дома, и притом вовремя. В такую непогоду перекрестки обычно заливает, и через каких-нибудь полчаса они бы наверняка застряли, а другой дороги не было.

В доме было темно. Значит, Бен еще не пришел. Нажав кнопку выключателя стоявшей рядом с диваном лампы, она почувствовала облегчение. Всю дорогу домой — надо было навестить сестру — ей виделась картина: она входит в освещенный дом и идет к Бену, сидящему с газетой в руках у камина. Она не без удовольствия представляла его приятное изумление видеть ее на неделю раньше запланированного срока и знала, как радостно переменится выражение его круглого лица, заблестят за очками глаза, как он обнимет ее за плечи и станет рассматривать, стараясь найти происшедшие за месяц разлуки перемены, после чего звонко, подобно французскому генералу, производящему процедуру награждения, расцелует в обе щеки. Затем она приготовит кофе, достанет кусок торта, они усядутся у камина и заведут разговор.

Но Бена все не было. Она взглянула на каминные часы — уже около десяти. А вдруг, не зная про ее приезд, он вообще не придет сегодня ночевать — он и раньше, еще до ее отъезда, нередко оставался на ночь в городе, из-за дел не поспевая на последний поезд. В общем, если вскоре он не появится, значит, уже не приедет.

Мысль эта ее не обрадовала. Буря за окном становилась все сильнее, она слышала дикое хлестание ветвей и свист ветра, огибающего углы их маленького дома. Впервые за все это время она пожалела, что они поселились в такой глуши. Поначалу у них были соседи, которые жили в четверти мили по дороге, однако вот уже семь месяцев, как те переехали, и теперь они пребывали в полном уединении.

Ее не донимали мысли об одиночестве: жизнь для двоих здесь была просто изумительна. Ей доставляло такое удовольствие заниматься домом, ставшим родным, ухаживать за ним, что кроме Бена ей, в сущности, никто не был нужен. Но сейчас, когда она осталась наедине с рвавшейся внутрь грозой, ей стало страшно от того, что рядом никого не было. В этой стороне дороги, узкой лентой петлявшей между фермерскими полями и углублявшейся через милю в густые дебри леса, никто кроме них не жил.

Уложив последние локоны, она отвернулась от зеркала; плечи чуть опустились, и вообще было в ней что-то от маленькой, нуждающейся в покровительстве девочки, что-то незрелое и, при всей своей простоте, очень трогательное. Между тем ей шел тридцать второй год, и хотя поженились они лишь полтора года назад, ей до сих пор казалось чудом, что она вообще вышла замуж.

Она пошла по дому, всему зажигая свет. Бен в относительном порядке оставил внутреннее убранство помещения, и она смогла обнаружить лишь незначительные следы неаккуратного мужского присутствия: в конце концов, ее супруг был достаточно опрятным человеком. Наконец она почувствовала, что в доме холодно. Бен, конечно же, ослабил подачу тепла — в подобных вещах он был особенно внимателен и не терпел лишних трат.

Она посмотрела на термометр: шестнадцать градусов. Понятно, откуда же быть теплу? Повернула рычажок на отметку «двадцать пять», и мотор в подвале тут же отозвался неожиданным и гулким воем, так что она даже вздрогнула.

Потом прошла на кухню и приготовила себе кофе. В ожидании, когда горячая жидкость стечет через фильтр, она стала бродить по нижнему этажу. Ее охватила странная неугомонность, никак не удавалось расслабиться. И все же как хорошо было снова оказаться среди близких тебе вещей, в своем собственном доме. Она окинула гостиную свежим взглядом. Что и говорить, приятное помещение, хотя и маленькое. Светлый мебельный ситец в цветочек, украшавший и окна, казался таким милым и прелестным, а стоявший прямо по центру длинной стены небольшой комод на низких ножках, казалось, был просто создан для этого места. А вот цветы ее, браво выстроившиеся вдоль подоконника, засохли — вопреки всем строгим указаниям Бен все же забывал их поливать, и сейчас они поникли, съежились и побледнели, стоя в горшках с иссохшей землей. Вид их лишь усилил чувство депрессии, начавшее охватывать ее несмотря на все удовольствие от возвращения домой.

Она вернулась на кухню и налила себе кофе, не оставляя надежды на то, что Бен все же приедет и разделит с ней эту скромную трапезу. Затем отнесла чашку в гостиную и поставила ее на маленький круглый столик рядом с креслом Бена. Мотор продолжал глухо урчать, посылая в дом все новые порции тепла, но ей почему-то стало даже холоднее, чем прежде. Она поежилась, взяла из шкафа старый вязаный жакет Бена, закуталась в него и села.

Ветер колотил в дверь, окна, и весь воздух вокруг казался наполненным звуками воды, сбегавшей по желобам, струившейся по водосточным трубам, шлепавшейся на крышу. Вслушиваясь в эти звуки, она страшно желала возвращения Бена. Никогда ей не было так одиноко. А с ним она ощущала себя в безопасности… И как он был добр, когда ей понадобилось поехать навестить заболевшую сестру. Предусмотрел буквально все и под конец посадил ее, заваленную коробками с книгами, конфетами и фруктами, на поезд. Ей было известно, чего стоили ему все эти подарки, — он не любил сорить деньгами. Сказать по правде, он всегда был скуповат.

Но он был хорошим мужем. Она невольно вздохнула, сама не подозревая, что скучает по ушедшей юности и романтичности. Он был хорошим мужем, повторила она про себя, поднося чашку к губам. Ну и что же, что на десять лет старшее ее и немного консервативен, а подчас похож на диктатора, подверженного сменам настроения. Но он давал ей чувство безопасности и ощущение собственного дома, и даже если чувство это оказалось не столь сильным, как ей хотелось бы, она едва ли могла упрекать его за это.

Ее взгляд выхватил кусочек чего-то белого, вылезавшего из-под лежавшего на столике рядом журнала. Испытывая неловкость и нежелание делать это, она протянула руку и ухватила пальцами то, что, как она и ожидала, оказалось лишь очередным белым конвертом. Пусто, а на его поверхности, как и обычно, аккуратно отпечатано: «Бендж. Т. Уилсон, эксвайр, Уайлдвуд Роуд, Фэапорт, Коннектикут». На марке стоял штемпель: Нью-Йорк. В общем, все как всегда.