Дом ужасов - Кифовер Джон - Страница 1

О, Ужас!

Идет вторая половина 1992 года, а в нашей стране издано совсем немного подобных книг. Точнее, подобных той вы вообще не найдете. Потому что «Дом ужасов», открывающий нашу серию «Horror» — это первое на русском языке собрание лучших англо-американских образцов жанра. Да, читать эти рассказы можно по-разному: и с дрожью, с трепетом душевным; и спокойно, вдумчиво, аналитически; и даже с иронией, со скептической улыбкой на губах. Но не прочесть их нельзя, раз уж вы открыли нашу книгу.

Убеждены: каждый найдет в ней что-то свое. И никто не сможет сказать, что это скукотища, тягомотина, тоска зеленая. И неудивительно, поскольку собрать необычные, интригующие, но обязательно интересные рассказы было нашей целью или, если хотите, «сверхзадачей». Ну, а то, что они частенько пугающие, жутковатые, а то и просто страшные…

А почему бы и нет? Если разобраться, то так ли уж страшно, что многие писатели пишут о вещах, которые заставляют нас с замиранием сердца, забыв обо всем творящемся вокруг, следить за развитием жутковатого сюжета, ввергают человека в состояние, когда и оторваться невозможно, и на темную кухню выйти одному боязно?

Тяга к литературному «самоистязанию» зародилась в глубокой древности и имеет долгую и весьма почтенную традицию. Фольклор любого народа изобилует историями о привидениях, восставших из гроба мертвецах, оборотнях и прочей нечисти. Сочинение «страшных» историй процветало во всех странах и, что особенно показательно, во все времена. Как ни странно, тяготы, лишения, гнетущая бесперспективность реального повседневного бытия никогда не ослабляли интереса к такого рода литературе. Почему? Что находили в ней массы людей, зачитывающихся леденящими кровь историями?

Некоторые известные писатели — признанные авторитеты жанра «ужасов» — считают, что «с помощью таких рассказов читатель обретает нечто вроде катарсиса — очищение от своих страхов и рефлексий» (Д. Сэйерс); другие полагают, что люди просто «чувствуют бессилие собственных попыток установить контроль над окружающими их предметами и явлениями и, читая такие рассказы, могут хотя бы отчасти отыскать причину своих тревог во внешних обстоятельствах» (С. Кинг); третьи как бы вопрошают: «А разве не была вся литература о сверхъестественных ужасах всего лишь попыткой сделать саму смерть возбуждающей — чудом и странностью, которая будет волновать нас вплоть до тех пор, пока не постучит в наши двери?» (Ф. Лейбер).

Один из столпов жанра, покойный ныне Х. Ф. Лавкрафт, объяснял тягу людей к таинственным историям тем, что «они всегда несут в себе нечто большее, нежели просто загадочное убийство — в них присутствует атмосфера напряженности, необъяснимого страха перед внешними, неведомыми нам силами», а общепризнанный корифей «психологической жути» А. Хичкок и вовсе наделял подобные произведения силой терапевтического снадобья, утверждая, что они «очищают разум человека от темных, нередко убийственных влечений и подсознательных греховных импульсов и позволяют насладиться видением крамольных деяний, на совершение которых у них самих никогда не хватало духа, хотя, возможно, и очень хотелось». Если же кому-то этот перечень высказываний признанных знатоков жанра покажется недостаточно убедительным, сошлемся на… Аристотеля, который утверждал, что «страх так же освежает и обновляет дух, как и сострадание».

Скажите откровенно, с вами никогда не случается такого, чтобы, столкнувшись с чем-то неизвестным, вы, в первые мгновения ощутив страх, начинаете вдруг испытывать неумолимое влечение к окутавшей вас тайне, потрясшему вас явлению, трепещете перед его смутной, мрачноватой неопределенностью и отказываетесь повернуться и уйти прочь, оставив загадку неразрешенной? Почему в душе респектабельного джентльмена затаилась глубокая, неискоренимая неприязнь к английским дамам, и вообще, при чем здесь «Казнь Дэмьена»? Какая сила заставляет молодого мужчину ночью бродить по подземным туннелям современного города, тогда как в глазах окружающих последствия столь необычного увлечения могут показаться всего лишь заурядным «Случаем в метро»? Легко ли на душе у женщины, в безоглядном ужасе мечущейся по пустому дому, за окном которого промелькнуло незнакомое лицо и бушует «Гроза»? Что может испытывать человек, которого ждет жестокое испытание «Медной чашей»? Что занимает все помыслы и согревает душу одинокого «Бледного мальчика» — да и есть ли у него вообще душа?..

Да, в этих рассказах есть страх, но, как правило, это страх-загадка, страх-ожидание, страх-предвкушение, страх-интерес, и потому он не воспринимается, как угроза нашему собственному существованию. Ведь любые жуткие образы — это, в конечном счете, плод воображения самого читателя, которого автор словно берет за руку и ведет в мир своих фантазий, угрюмых грез и мрачных видений.

Итак, уважаемый читатель, если вы все же добрались до конца этого предисловия, советуем вам: постарайтесь хоть ненадолго отвлечься от проблем и волнений минувшего дня, выключите в квартире весь ненужный свет и уединитесь с этой книгой в удобном кресле.

Побродите по нашему «Дому ужасов», по его зловещим коридорам и комнатам, вздрагивая от скрипа медленно открывающихся дверей, замирая от внезапного воя ветра в дымоходе, исследуйте каждый уголок этого дома, рискните спуститься в мрачный, едва освещенный подвал, где у самой дальней стенки шевельнется вдруг… Боитесь? Бояться можно, даже нужно, Но, главное, — помните, повсюду с вами будет незримо присутствовать надежный и опытный проводник —

Я знаю, когда начался этот кошмар, и почему. Я знаю его прошлое и настоящее. Знаю и то, что ждет меня завтра. И конца этому не будет.

Я уже смирился с этой мыслью, склонил перед ней голову. Этот крест мне суждено нести до самой своей смерти.

Но я не могу, и, наверное, никогда не смогу смириться с неестественностью происходящего. Вид крови создает у меня ощущение тепла, острие хорошо наточенного и многократно испытанного в деле ножа приносит облегчение, смерть кажется такой приятной.

А весь ужас заключается в том, что кошмарные вещи делают меня счастливым.

Все так странно, так чудовищно странно: я, всегда испытывавший отвращение при виде крови; я, всегда так любивший животных; я, добрый человек, работавший школьным учителем. И вот кем я стал. Готов поклясться. И все же в течение нескольких последних недель, а может и месяцев время давно утеряло для меня свое былое значение, — я пришел к мысли, что в основе моего кошмара, если, конечно, очистить его от оккультизма и мистических индуистских наслоений, лежит самая обыкновенная жестокость.

Ну и, конечно, та девушка. Женщина, спокойное, могущественное создание, загадочная, смуглолицая индуска с масляными глазами. Она появилась подобно цветку, возросшему на бедной, чахлой почве нищеты, и ввергла меня в мир ужаса, зверства и крови. Так что свой кошмар я во многом считаю его даром.

Пожалуй, как только она сказала мне, что ее зовут Кали, я должен был что-то заподозрить или хотя бы испытать определенную нерешительность. Я знал, Кали у индусов является богиней смерти и разрушения, но одновременно и материнства. Однако в тот момент я был настолько очарован ее красотой и кротостью — да-да, именно кротостью, — что не стал утруждать себя размышлениями по поводу смысла ее имени и лишь наслаждался его благородным, почти музыкальным звучанием.

Кали я повстречал в Калькутте в жаркое летнее утро. Было это примерно два месяца назад. Обычный школьный учитель из Сан-Франциско, я много месяцев скапливал деньги, чтобы провести свой отпуск в Индии. Меня с детства привлекали к себе мистицизм, античность, религия и спокойная, на первый взгляд малоподвижная энергия индусов, так что я задался целью посетить эту страну. В Калькутту я прилетел поздним июньским вечером, и уже на следующее утро повстречал Кали — она стояла у дверей государственного туристического агентства, располагавшегося на старой Корт-хауз стрит.