Интерлюдия Томаса - Кунц Дин Рей - Страница 21

• Предыдущая
• 21/41
• Следующая

«Эксплорер» притормаживает у знака «Стоп», выкатывается на перекресток без полной остановки, поворачивает налево, ускоряясь, проезжает мимо меня.

Еще через пару минут, когда на съезде возникает громадный восемнадцатиколесник, я бросаю камушек и выпрямляюсь в полный рост.

То, что я собираюсь сделать, плохо. Не так ужасно, как похищение миллиарда долларов из инвестиционной фирмы, которой вы же и управляете. Не так плохо, как всю жизнь, занимая выборную должность, обеспечивать свое благосостояние взятками. Но гораздо хуже, чем сорвать наклейку «НЕ СРЫВАТЬ — КАРАЕТСЯ ПО ЗАКОНУ» с подушек вашего нового дивана. Это плохо. Плохо. Я не оправдываю своих действий. Если мой ангел-хранитель наблюдает, он, конечно, в ужасе. Если молодые люди когда-нибудь прочтут мои мемуары, я надеюсь, что мое преступление не побудит их повторить его. То же самое относится и к читателям постарше. Нам не нужны правонарушители-пенсионеры, точно так же, как не нужны молодые хулиганы. Я могу объяснить, почему должен сделать то, что наметил, но прекрасно понимаю, что объяснение — это не оправдание. Плохое деяние остается плохим, даже если оно необходимо. Что плохо — то плохо. Я сожалею. Ладно, поехали дальше.

Прямо здесь, прямо сейчас, когда он оставляет меня с Орком, чтобы добраться до Хискотта, я думаю, что люблю его. Никогда не думала, что смогу. В смысле полюбить какого-нибудь парня. А может, в смысле никогда не думала, что мне удастся полюбить. Во всяком случае, после того, что произошло за эти пять лет. После того ужаса, случившегося с Макси. Я мечтала, если хотите знать, уйти отсюда и стать монахиней. Да, если бы что-то случилось с Хискоттом и мы вновь обрели свободу. Монахиней или миссионершей в самых жутких трущобах этого мира, где тараканы размером с таксу, а люди покрыты гноящимися язвами и отчаянно нуждаются в помощи. И я думаю, это прекрасно — иметь возможность помочь людям, которым эта помощь нужна, как никому. Если ты собираешься стать монахиней, или миссионершей, или даже одним из тех врачей, которые работают бесплатно в таких бедных странах, что у людей там нет денег и они торгуют друг с другом, обменивая старые кирпичи на высушенный навоз, чтобы обогреть им свои лачуги, или на больную курицу, или на какие-то съедобные корни, вырытые в джунглях, кишащих змеями… Короче, я хочу сказать, если ты ступаешь на этот путь, нет в твоей жизни места для романтики, замужества и тому подобного. Так зачем тогда влюбляться? И потом, монахиням не разрешается выходить замуж.

Думаю, я все равно люблю его. По моим ощущениям — это любовь, или я думаю, что любовь должна вызывать такие ощущения. Вы, наверное, скажете, что все произошло слишком быстро, чтобы стать любовью, хотя не зря же говорят, что существует любовь с первого взгляда, и это мой ответ на столь поспешную критику. Что ж, должна признать, что не его внешность сразила меня наповал. Я думаю, мы все согласимся, что Гарри — не Джастин Бибер.[14] Разумеется, в действительности его зовут не Гарри Поттер, но другого его имени я пока не знаю, так что пусть временно это будет его именем. Гарри, конечно, душка, такой милый, но многие люди милые, на телеэкране их можно увидеть сотнями. А люблю я его, потому что он очень храбрый, и добрый, и нежный. За все это и за кое-что еще. Я не знаю, за что именно, но этим он отличается от других людей, и я хочу сказать, что отличие это доброе.

Огни мерцают, возникает этот звук: х-у-м-м-м, х-у-м-м-м. Старина Орк на этот раз не реагирует. Орк не всегда реагирует на этот звук. По большей части, лежит труп трупом. Не знаю, почему мне нравится сидеть с Орком. С ним я всегда чувствую себя в безопасности. Может, потому, что он мертв и все такое, но я не думаю, что причина только в этом. Он большой и уродливый, и можно подумать, что ничто не могло бы убить его, но что-то все-таки убило. А если что-то смогло убить старину Орка, что-то может убить кого угодно, даже доктора Норриса Хискотта, так что, возможно, именно поэтому мне нравится сидеть с Орком. Я не ребенок… точнее, я не наивный ребенок, который думает, что убивший Орка придет и предложит убить для меня Хискотта. Так просто не получится. Хискотт говорит, что умереть легко, и мы никогда не должны забывать о том, как это легко. Но умирать как раз нелегко, а он ведет речь о том, что убить легко, во всяком случае, для него.

Проблема моей любви к Гарри в том, что мне двенадцать, а ему, наверное, тридцать или тридцать пять, точно не скажу, и ему придется ждать шесть лет, пока я вырасту. Конечно, ждать ему придется при условии, что он убьет Хискотта и освободит нас. Но ждать он, разумеется, не будет. Он такой добрый, и нежный, и храбрый. У него наверняка есть девушка, а еще десятки других гоняются за ним. Так что мне остается только одно — любить его издалека. И я буду любить его вечно, так глубоко и без всякой надежды на взаимность, что вы можете подумать, будто это очень печально. Отнюдь. Одержимость неразделенной любовью приводит к тому, что не задумываешься о более худшем, а худшего этого выше крыши, поэтому куда как лучше до скончания веков размышлять о том, кто тебе не достанется (это я про Гарри), чем о том, что в любой момент может случиться с тобой в «Уголке гармонии» (а случиться может что угодно).

Звук «х-у-м-м-м, х-у-м-м-м» смолкает, огни на этот раз не погасли, и Орк просто лежит, и Гарри ушел не так уж давно, хотя кажется, что прошло десять лет с того момента, как я видела его в последний раз. Когда ты влюблена, время, я полагаю, воспринимается иначе. И не только когда человек влюблен. Когда моя тетя Лу пыталась покончить с собой, она объяснила причину: ей казалось, что она в западне «Уголка» уже целый век. Но покончить с собой она пыталась два года тому назад, то есть под контролем Хискотта она прожила три года, а не сто. Дядя Грег сумел остановить ее в последний момент, и по тому, как он плакал и плакал, тетя Лу осознала, что хотела поступить очень эгоистично, и решила больше никогда этого не делать. Мама говорит, что только из-за меня она не последует примеру тети Лу, потому что я держусь невероятно хорошо для такой юной девочки. Мама повторяет эти слова уже много лет, и я знаю, что должна держаться, а не сходить с ума и выплакивать глаза. Дело в том, если вы поняли, о чем я, не теряя надежду и не впадая в черную тоску, я сохраняю жизнь нам обеим, пока что-то не случится. И что-то случится, что-то хорошее, и, возможно, я — о Гарри, которого нет уже двадцать лет.

Я поднимаюсь с пола, чтобы походить по коридору взад-вперед и немного успокоить нервы или упасть, потеряв сознание от усталости. В этом случае мне не придется волноваться о Гарри, и тут происходит что-то невероятно интересное. Четвертая дверь, открыть которую я так и не смогла, теперь открывается с громким шипением. По другую ее сторону темнота, которая поначалу кажется угрожающей, как вы можете себе представить. Я боюсь и не знаю — бежать от этой темноты или нет, но бежать некуда, разве что обратно в «Уголок», где Хискотт может найти меня так же легко, как птица находит червяка, пусть это не означает, что он птица, а я червяк. Это он червяк.

В любом случае никто и ничто не выходит из темноты, и через минуту или две я уже не чувствую, что она угрожающая. Подойдя к открытой двери, я говорю «Привет», но мне никто не отвечает. Поэтому я говорю, что я — Джоли Энн Гармони, как будто в темноте кто-то есть, но не хочет разговаривать с незнакомым человеком, что довольно-таки глупо с моей стороны, если об этом подумать. Но после пяти лет в застенках Хискотта никто не должен ожидать от меня утонченных светских манер.

Я стою на пороге, но свет из коридора проникает в помещение за дверью дюймов на десять — не больше, такая густая там темнота. У меня есть фонарик, поэтому я могу идти вперед, если захочу, но, давайте смотреть правде в лицо, здесь делать больше нечего, кроме как сходить с ума, а этого я позволить себе не могу, чтобы не подвести мою маму. В любом случае безумие — это не для меня.

• Предыдущая
• 21/41
• Следующая