Князь. Записки стукача - Радзинский Эдвард Станиславович - Страница 71
- Предыдущая
- 71/110
- Следующая
Это была игра с огнем.
И вот наступил мой день. Утром ко мне пришел улыбчивый Александр Михайлов, а с ним – тот страстный еврей, парижский знакомый с всклокоченными волосами, помешанный на терроре убийца харьковского губернатора. Его звали Григорий Гольденберг.
Напомнив мне о парижской встрече, Гольденберг угрожающе спросил:
– Вы готовы сегодня передать нам чек?
– Совершенно верно, милостивые государи. Остается только узнать, на какое дело.
Ответил Михайлов резко и деловито, что так не вязалось с его добродушнейшим лицом:
– Завтра, сударь, состоится главное заседание. И вы его увидите. Не все заседание, но основную часть. Она даст вам возможность исчерпывающе понять, куда пойдут ваши деньги…
– На террор! – не выдержал Гольденберг. – На террор против подлой Власти… Бац бомбой – и нету мерзавца!
Наступило молчание.
– Вы и теперь готовы дать чек? – спросил Михайлов.
– Да…
– Ну что ж, остальные подробности услышите завтра, – кивнул он.
Гольденберг истерически засмеялся – он был в ажитации.
Ранним утром следующего дня мы выехали. Помню, это было воскресенье. Гостиничные лакеи грузили выпивку, жареных цыплят и любимое блюдо подпольной России – булки с колбасой.
Ехали в трех нанятых каретах и в пролетке… Я в пролетке находился один. Они разместились в каретах.
…Стоял прелестный летний день. И одиннадцать человек (почти все закончат жизнь на виселице или в одиночных камерах) веселились, как дети. Дорога за городом шла лугами, вдали виднелся лес… И вдруг моя пролетка будто споткнулась, остановилась. Извозчик недоуменно хлестал по лошадям, но они только беспомощно били копытами. Дальше – больше, карета приподнялась. Раздался счастливый, громовой хохот. Я соскочил с пролетки…
Желябов с красным лицом, на котором выступили от напряжения вены, держал мою пролетку, приподняв её. Оказалось, он с кем-то поспорил, что сначала остановит ее на ходу, а потом поднимет за заднюю ось вместе с седоком.
Он с вызовом глядел на меня… Потом отпустил ось, пролетка плюхнулась на землю.
Я понял: она все ему рассказала, и, как положено тупому крестьянину, он бешено ревновал ее к прошлому. И ненавидел меня, ведь мне, а не ему отдала она свое девство…
Наконец приехали. Отпустили извозчиков, договорились, что те приедут за ними вечером. Моя пролетка должна была вернуться через два часа.
Все разбрелись в поисках места, которое трудно увидать издали. Наконец Михайлов крикнул: «Нашел!» Это был густой кустарник и несколько деревьев, стоявших на большой поляне…
Теперь мы были защищены зарослями, зато сами могли видеть всякого, к нам подходящего.
Расставили на траве бутылки с вином, закуски, цыплят – будто приехали кутить…
Все расселись на траве. Можно было начинать. Александр Михайлов начал свою речь с длинного обвинительного акта против Императора Александра Второго:
– Перед моим воображением все время проходят бесконечные вереницы молодых людей. Их гонят в сибирские тундры за любовь к своей Родине… Я вижу исхудалые лица заключенных в тюрьмах… За что они там томятся? За любовь к Родине… И неведомые могилы борцов за освобождение разбросаны по всей нашей многострадальной отчизне…
Больше всего меня удивило, что он читал этот несложный текст по бумаге. Только потом я понял – они имитировали судебное заседание. И потому после революционной патетики он грозно спросил сидящих на земле «присяжных заседателей»:
– Можно ли простить Александру Второму за хорошие дела в начале царствования все то зло, которое он уже сделал и еще сделает в будущем?
Все присутствующие радостным хором ответили:
– Нет!
– И я говорю – нет! – выкрикнул Михайлов. – И вообще что тут долго обсуждать! Царь, как и всякий тиран и узурпатор, заслуживает смерти уже в минуту своего рождения.
Все аплодировали.
Я сидел на поваленном бревне. Смотрел перед собой. Большой жук полз по бревну… Ветер тронул травинку… Все вокруг было прекрасно, безмятежно – как всегда в летнем лесу. И я слушал, как на веселой зеленой полянке одиннадцать никому не известных, ничего не сделавших в жизни молодых людей приговаривали к смерти царя-реформатора, Императора Величайшей Империи.
Наступила тишина. Все чего-то ждали. Михайлов направился ко мне и тихо сказал:
– Пора… Вам надо нас покинуть, я провожу.
Я поднялся и торжественно протянул ему чек на убийство царя.
Михайлов шел рядом со мной. Обычное, добродушное русское лицо. Я даже описать его не смогу… Помню только беспощадный металлический голос:
– Мы начинаем террор. Но не бессмысленный террор, каким он был прежде. Это будет убийство царя, после которого и начнется Революция.
– Вы уверены?
– А вы?
– А я нет… Впрочем, вы уже были уверены: достаточно пойти в народ – и он поднимется!
– Пожалуй, и я нет, – засмеялся он. – Поэтому одновременно мы подготовим убийство нового царя и нескольких ключевых министров. Наступит хаос… И тогда уж точно придет Революция… Кучка героев ее совершит. Мы – страна рабов. Достаточно захватить власть в Петербурге, и вся Россия подчинится.
– И как вы это сумеете – убить двух царей, которых охраняют сотни казаков, полиция, армия, Третье отделение?
– Можно вам сказать? Третье отделение – фикция! Я основал десять подпольных квартир в Петербурге! И Третье отделение ничего не знает. Потому что все прогнило, все развалилось!
Нечаев… Бессмертный мой учитель будто опять говорил со мной.
– Что же касается охраны царей… – продолжал Михайлов. – Известно ли вам, что нынче в мире существуют новые технологии, которые делают убийство правителей возможным, несмотря на любую охрану? Более того, они дают возможность убивать эту самую охрану вместе с охраняемым. И уходить невредимыми. Пистолет и кинжал – оружие заговорщиков девятнадцатого века – это вчерашний день, музей! – Зашептал: – Появился динамит. Вот она – ядовитая идея! Ибо способна создать силу из нашего бессилия.
Я, конечно, слышал о взрывчатом веществе, которое изобрел швед Нобель с десяток лет назад…
– Говорят, Нечаев был вашим гувернером? – спросил вдруг Михайлов.
– Да, я о нем тоже сейчас подумал.
– Он гений. Мы не можем сказать об этом открыто, ибо он убийца. Но он первый сказал мне: «Динамит – рычаг, который опрокинет старый мир. Динамит – это и есть наша грозная сила бессильных».
– Моя давняя знакомая Сонечка Перовская тоже считает его гением… Кстати, почему она не приехала?
– Она сейчас там, где нужно новой партии, которую мы сегодня создали…
Вернувшись в Петербург, я стал ждать вызова от Кириллова. Тщетно! Вызова не последовало. Но всеведающий Кириллов не мог не знать о сборище в Липецке. Как не мог не знать о визитах Сонечки ко мне… Если… если только хотел не знать!
…И тут я вспомнил слова Кириллова: «Государь решил оставить при себе братца-реформатора. Подписал себе смертный приговор».
Вспомнил и слова Михайлова: «Я основал десять подпольных квартир в Петербурге. Но Третье отделение ничего не знает».
И я понял! Я все понял! Даже потом покрылся от этой мысли! Боже мой, какой же я идиот! Вызова по этому вопросу не последует… И этих молодых глупцов никто не тронет, пока… Пока не случится! Пока они не совершат!
Да, Кириллов и те, кто стоит за ним, решили дать молодым безумцам убить Государя… Они хотят другого царя. Они хотят Наследника…
Я чувствовал себя астрономом, вычислившим планету, которую никто не видел.
Все это время меня звали в Гатчину – в Павловский дворец. Туда, где великолепный парк с озерами, каменными мостиками, храмом Венеры и старыми башенными часами, отсчитавшими сотню лет…
Наследник мной не интересовался, но Цесаревна была расположена ко мне. Минни прочитала мемуары Екатерины, вызвавшие ярость Наследника. Но умная Минни запомнила нужное: Екатерина, будучи Великой княгиней, все свои жалкие деньги тратила на подкуп придворных, отказывая себе во всем. И оттого сумела создать себе мощную партию при дворе, благодаря чему победила мужа и стала Великой… Минни тоже старалась. Это ей давалось нелегко. Она была очень бережлива, как и положено небогатой датской принцессе, можно даже сказать – скупа. И ее радовало мое богатство. Ее радовало, что мне достаточно было дарить только свое расположение…
- Предыдущая
- 71/110
- Следующая
