Князь. Записки стукача - Радзинский Эдвард Станиславович - Страница 56
- Предыдущая
- 56/110
- Следующая
Фальшивые титулы и фальшивые карты. Хозяйкой одного из таких салонов была баронесса С. Как утверждали злые языки, начинала она на римской улице. Золотоволосая, с божественной фигурой…
– Думаю, нельзя безнаказанно привести Аполлона к Венере, – сказал Вепрянский, знакомя нас.
Вепрянский уезжал в воскресенье. Город был пуст – Париж отдыхал в своем Булонском лесу. Я взял фиакр и проводил его до вокзала.
– Под чьим именем вы будете жить в Нью-Йорке? Я, может быть, вам напишу.
– Изобрету еще что-нибудь вроде князя Московского. Америка – глушь, но глушь с огромными деньгами. Мой совет – езжайте туда. Здесь вам опасно…
И мы расцеловались – в конце концов, он подарил мне свободу.
…Уже входя в вагон, обернулся и хохотнул:
– Как хорош! И такие деньги… Эх, мне бы твое лицо и твои деньги – я не то что Россию, весь мир перевернул бы!
Произошло это в кафе «Ротонда», где я обедал на другой день после отъезда экс-адъютанта.
Они вошли – забавная троица.
Один – смешной носатый молодой еврей. Рядом с ним – молодая пара. И какая!.. Я его сразу узнал. Это был тот, которого я видел у Нечаева. Тогда в квартире в тусклом свете я плохо разглядел его… Сейчас же был поражен его лицом: матовое, без малейшего румянца. Волосы цвета воронова крыла и черные глаза делали его непохожим на русского: его можно было легко принять за восточного человека, всего более за кавказца. Только незадолго до его гибели я узнал всю его биографию…
Его звали Александр Баранников. Его семья мечтала, чтобы он, как его покойный отец, стал генералом. Чтобы уйти из военного Павловского училища в революцию, он сделал то же, что придумал для меня Вепрянский, – инсценировал самоубийство. Оставил на берегу реки Невки свой мундир и записку к матери.
Как положено у медлительных натур, он долго принимал идеи Революции. Но когда принял, стал фанатиком. Множество добродетелей, которыми он, безусловно, обладал, делали его нетерпимым к слабостям других. Такие люди не дорожат ни своей жизнью, ни жизнями чужими… Я хорошо все это узнал впоследствии.
Его спутницей была она – Черная Мадонна, погубившая великого князя…
За эти полгода я стал типичным парижанином, но они меня узнали сразу.
Троица подошла к моему столику, и еврей сказал, усмехаясь:
– Вы русский!
Уже вскоре они сидели за моим столиком, уставленным едой. Причем ел один еврей. Ел жадно, не переставая при этом безостановочно говорить.
Она насмешливо глядела на то, как он ест.
Баранников молчал, цепко ощупывая меня взглядом. От этого человека исходила некая мрачная угроза. Я не знал тогда, что его кличка в революционной партии – Ангел Мести.
– Что такое Европа? – кричал еврей на всю «Ротонду» (приехавшие из России удивительно громко разговаривают). – Вот прошли в Европе революции. И что они дали? Капитализм – банки – победа сытого мещанства… Оно еще отвратительней аристократии. А что получил простой народ? Шиш! – Он поднес мне под нос кулак, испачканный чернилами. – У нас будет другое! У нас если народ поднимется и сметет нынешний строй, никакого капитализма не будет! В России у крестьян нет своего. У них все принадлежит обществу – общине! Вот вам и готовый социализм… Надо только разбудить народ… Мы должны научить его распоряжаться своей судьбой. Чтоб он захотел устроить свою жизнь без царя и камарильи… Внушив ему это желание, мы будем считать наше дело законченным и тогда совершенно устранимся. Поверьте, народ все устроит сам, и так хорошо, как нам даже и не снилось…
В это время повар-китаец принес великолепную утку, которую я заказал до их нашествия, и серебряными ножичками празднично разрезал ее на кусочки. Я хотел предложить им разделить со мной это великолепие, но не успел… Еврей придвинул к себе тарелку с драгоценными кусками.
Явно не чувствуя, что ест, начал машинально их поглощать, страстно продолжая монолог:
– И вот теперь мы придумал идти будить народ! Каждый «развитой человек», каждая «критически мыслящая личность»… – (модное словосочетание – верх идиотизма), – обязаны принять участие в этом походе. – И, посмотрев на меня, добавил: – Принять участие или, на худой конец, дать нам деньги.
Я промолчал.
Он сказал:
– Жаль. А мне говорили, что вы достойный ученик
Сергея Геннадиевича…
(Значит, не знают! Значит, и вправду я чист!)
Я сказал, что дам деньги.
– Ну вот и славно, ну вот и хорошо, – вступила в разговор она. И спросила как-то насмешливо: – Когда прийти за деньгами?
Я начал было говорить адрес, но она прервала:
– Не надо. Мы отлично знаем, где вы живете… Когда прийти?
– В восемь сегодня, – сказал я, пожертвовав премьерой в «Комеди Франсез». Ибо уже знал ее следующую фразу.
И она ее произнесла:
– Хорошо, в восемь приду к вам я.
Я шел по Монпарнасу. Приближался парижский вечер. В роскошных экипажах проплывали женщины в огромных шляпах, украшенных цветами. Каким диким казался среди всей этой спокойной, сытой, роскошной жизни наш недавний разговор… Какой-то идиотский «поход в народ»! Что они знают о народе?!
И тут мне показалось, что это ловушка. Они всё знают, может быть, давно! Может, следили за домом, где спал с нею Великий князь! Видели меня с Кирилловым! И теперь она придет убить меня…
Я купил револьвер. Без пятнадцати восемь вызвал мальчика-коридорного и послал записку консьержу: «Никого не пускать ко мне в номер. Если кто-нибудь придет, просить подождать меня в ресторане отеля».
Как только коридорный ушел, в дверь тотчас постучали.
Вошла она! Она сумела пройти незамеченной. Я вспомнил ложу Великого князя в Мариинском театре…
Щегольски бросила перчатки на столик, сняла шляпу… Черные волосы рассыпались по плечам. Сказала насмешливо:
– Мне кажется, вы боитесь меня? Это впервые. Обычно меня хотят… Даже те, кто боится. Впрочем, боитесь не зря. Господин, пришедший со мной, и вправду должен был вас убить… Ходил слух, что вы выдали господина Нечаева. Вас собирались зарезать еще в Петербурге. Но мы узнали, что вы бежали из России, инсценировали свою смерть… – (Откуда?!) – Мы выехали за вами в Париж, но вас спас сам господин Нечаев. Он написал из крепости, что вы никак не могли его выдать. Как он писал, для этого у вас «кишка тонка». И не так давно мы выяснили, кто предал господина Нечаева… – (Сдержал обещание Кириллов!)
Наступила длинная пауза. Она смотрела мне в глаза.
Потом вдруг страстно, грубо:
– Ну, иди же!
Так я стал как бы продолжателем Великого князя…
Я проснулся утром – она еще спала. В свете утра – прелестное молодое девичье лицо. Черные волосы – на подушке…
Но тотчас открыла глаза.
– Боже мой, пора… Я уезжаю сегодня, мой друг, в Россию.
Голая, в свете дня расхаживала по комнате… Увидела мой взгляд, засмеялась:
– Да, мой друг, одежду придумала какая-нибудь уродливая карлица.
Я выписал щедрый чек… Она даже удивилась. Потом спросила:
– По-моему, вы хотите сами принять участие в нашем безумии? Вы правы. Это удивительное состояние – забросить все дела, переодеться в нищую одежду… Краюха хлеба, крынка молока… Божья жизнь! Свобода!.. Прощайте!
Не провожайте…
Я хотел спросить о Сонечке. Но не посмел. Вместо этого сказал:
– Если приеду в Россию… захочу вас найти…
– Лишнее… Вы слишком красивы. А я – это бывает с очень красивыми женщинами – терпеть не могу очень красивых мужчин…
Я шел по Парижу в веселой беззаботной толпе и размышлял…
Как жалка моя нынешняя жизнь. А ведь они правы – грязь материальных и телесных похотей… Вместо этого пойти с ними, нырнуть в народный океан и там, возможно, потонуть навсегда… Да, попросту исчезнуть в народе. Зажить той жизнью, которой жили мои предки. Может, в этом и есть свобода и правда?
- Предыдущая
- 56/110
- Следующая
