Тропою архаров - Станюкович Кирилл Владимирович - Страница 13

• Предыдущая
• 13/51
• Следующая

За окном расстилались сырты, упирающиеся в морены; за холмами морен начинались ледники и фирны Акширяка.

Суровый холодный ледниковый пейзаж, а над ним поднимал свою белую пологую вершину пик Киргизского Совнаркома. Он был все лето перед нами, это пик, белый с висячими снеговыми флагами по гребню, с взмытой в небо волнообразной вершиной, по обе стороны которой лежали ледники. Он все лето был перед нами, манил и звал, и нет ничего удивительного, что мы к осени не выдержали и полезли на него.

Странный, непередаваемо своеобразный мир окружал нас на сыртах. Все, решительно все тут было сурово, необычно. Здесь, на высоте 3600-3800 метров, климат суровее, чем на Памире, или, скажем, на Новой Земле. Цветки водяных лютиков здесь каждое утро вмерзали в лед, каждую ночь образующийся на поверхности озерков. Летом выпадал снег.

Но накал солнца очень велик, слой атмосферы тонок, солнечные лучи легче пробивают ее и хорошо нагревают поверхность земли. Поэтому на сыртах вся жизнь и сосредоточена вдоль поверхностного слоя почвы. Листья растений обычно распластаны по земле; корни располагаются в почве также недалеко от ее поверхности. Уже на глубине не свыше метра лежит вечная мерзлота, а в некоторых местах и подземные льды.

Погода на сыртах крайне переменчива – только что светило солнце и было так тепло, что мы ходили в одних рубашках, через минуту нашла туча, пошел снег и мы мерзнем в полушубках.

Например, в один из дней июля наблюдался ночью заморозок, крупа и сильный ветер; 8 часов утра – ясно, тихо, тепло; 10 часов – сильный ветер, облачно, густой снег выпал на три сантиметра; 11 часов 30 минут – ясно, тихо, снег тает; 16 часов-снежный буран, туман, полная потеря видимости; 19 часов – тихо, облачно; ночью – ясно, ветер.

С погодой связана и вся жизнь на сыртах. Когда дует ветер и холодно, все замирает, не слышно пения птиц, не видно насекомых, исчезают мыши-полевки, сурки. Бабочки и мухи сидят неподвижно, их без труда в это время можно брать руками. Ветер, как перекати-поле, катит по земле окоченелых комаров-долгоножек, которые тщетно пытаются вяло движущимися ножками уцепиться за что-нибудь. Ветер треплет и несет почти неподвижных бабочек.

Вот затихло на минуту, выглянуло солнце, сразу из травы с громкой песней поднялся вверх хохлатый жаворонок, над камнями появились мухи, в воздух взлетели бабочки, жужжат шмели. Полевки так торопятся использовать краткие периоды затишья, что не перестают грызть траву даже в присутствии человека. Но подул ветер -упали на землю и замерли, уцепившись за траву, насекомые, исчезли птицы, спрятались полевки.

Периоды затишья здесь настолько коротки, что даже поздно вечером, в темноте, если тихо, можно слышать песню жаворонков.

Животный мир сыртов небогат, но своеобразен, некоторые животные чувствуют себя в высокогорьях прекрасно.

Так, южные склоны холмов, где мерзлота залегает глубоко, изрыты сурчиными норами. Между ними проложены многочисленные тропинки. На кучах земли у входа в норы бессменно стоят дежурные сурки, оберегающие покой всей колонии. Иногда это одиночки, а чаще целые семейства, состоящие из толстых «папы» и «мамы» и компании молодых. Стоит появиться врагу, как дежурный сурок пронзительным свистом поднимает тревогу, и все скрываются в норах. Молодые сурки, правда, более любопытны и менее осторожны.

Нередко даже после многократного тревожного свиста родителей какой-либо из молодых все еще выглядывает из норы, с невероятным любопытством рассматривая приближающегося человека, и только когда вы подходите совсем близко – зверек с тонким не то стоном, не то свистом исчезает.

Сурчиная нора -это надежное убежище, это блиндаж- дот, а если она вырыта в каменистой морене, то просто неприступная крепость. Одновременно это удобная квартира. Состоит она из коридора и просторной комнаты (камеры), имеющей длину до метра и высоту около сорока сантиметров. Комната выстлана чистым сеном. Из комнаты два-три, иногда четыре хода ведут наружу. Отдельно расположен склад сена (столовая зимой); имеется даже подземная уборная. В сурчиной норе сухо и чисто. Раскопать нору очень трудно, длина ее может быть десять-пятнадцать метров. Если сурок успел вскочить в нору – он в безопасности. Ни волк, ни лиса, ни собака никогда даже не пытаются ее разрыть. Только силач. медведь берется за раскопки сурчиной норы, но и ему это удается с большим трудом. Земля, выброшенная из норы и образующая холмик у ее входа, служит сурку наблюдательной вышкой, с которой он видит окрестности, и только убедившись, что кругом ничего опасного нет, отправляется на кормежку. Но далеко от норы сурок обычно не отходит, гораздо чаще он кормится недалеко от входа в свое убежище, чтобы сразу с громким тревожным свистом нырнуть в него, как только заметит опасность.

Врагов у сурка много, сменяющиеся часовые сурчиной колонии зорко озирают окрестности, поэтому трудно застать их врасплох.

Мне доводилось видеть, как сурки провожали свистом проходившего через сурчиный городок волка: ближайшие прятались в норы, а дальние наблюдали без особого страха.

Не всякая собака справится с сурком. Наш Рыжий на моих глазах пытался отрезать сурку дорогу к норе. Зверек несколько раз вставал на задние лапы и два раза бросался в атаку, свистя и щелкая зубами. Он дважды сумел укусить Рыжего и с боем пробился в свою нору.

По-видимому, наибольший ущерб причиняют суркам не волки, не лисицы или собаки, которые обычно ловят молодых, не беркут и другие хищные птицы, а человек, охотящийся на них с ружьем и капканами.

Кроме сурков, самых обычных обитателей сыртов, здесь довольно много и других, более мелких грызунов. Короткохвостые серые полевки, так же как сурки, живут колониями, причем колонии эти расположены на густых лужках. Здесь нередко можно видеть сплошную сетку узеньких дорожек, то идущих по земле, то ныряющих в отверстия бесчисленных нор.

Из крупных животных наиболее многочисленны в сыртах горные бараны – архары. Особенно часто они нам встречались в верховьях Сарыджаза. Занимаясь здесь изучением растительности, мы ежедневно видели на склонах стада архаров, нередко более чем в сотню голов. За такими стадами, обычно где-нибудь невдалеке, следует и снежный барс-ирбис, но увидеть барса трудно – он очень осторожен.

По приезде на сырты Сашка получил, вернее вымолил у Даниила Николаевича, отдельную самостоятельную тему – экология архара. Сначала он «выяснял обстановку» по теме. Для этого он уходил после завтрака с биноклем на ближайшие холмы. К обеду или несколько раньше он возвращался. Обычно он сообщал, что видел архаров издали, но приблизиться к ним невозможно из-за «дальности расстояния».

Я советовал ему как-нибудь встать пораньше, потому что архары только утром ходят низко, а на весь день уходят к снегу. Но он не слушал, а говорил, что я ботаник и в зоологических вопросах ничего не понимаю.

Затем Сашка два раза выезжал, взяв с собой Дюшамбая, за архарьей «фауной». Но, по-видимому, и здесь не все «методически продумал», потому что возвращался с пустыми руками.

Тогда Даниил Николаевич отнял у него тему «экология архара» и дал тему «экология сурка». Сашка возмущался, но внутренне, видимо, был доволен: во-первых, ходить недалеко- сурки были везде вокруг обсерватории, во-вторых, вставать рано не надо – сурки сами вставали достаточно поздно, в-третьих, он решил собрать сурковые шкурки для манто своей ненаглядной Марочки, которая, судя по его словам, ждет не дождется его в Ленинграде.

В середине лета произошло одно событие, которое, как я уже говорил, было заранее предопределено всем ходом нашей экспедиции. Напротив наших окон торчал пик Киргизского Совнаркома. Мы ежедневно и неоднократно, если он не бывал закрыт облаками, рассматривали его так и в бинокли; мы чуть не ежедневно спорили, откуда удобнее лезть на него, что нужно брать, сколько это займет времени и т. д.

И когда Даниил Николаевич как-то раз сказал нам, чтобы мы кончали эти пустые, бесплодные разговоры, мы сразу заявили, что немедленно, завтра же идем и обязательно залезем на вершину.

• Предыдущая
• 13/51
• Следующая