С Барнаби Бракетом случилось ужасное - Бойн Джон - Страница 2

• Предыдущая
• 2/38
• Следующая

Ровно через год после счастливого события Элистер и Элинор, ныне жившие в обычном доме в Киррибилли, на Нижнем Северном Берегу, произвели на свет своего первого ребенка — Генри. Он родился утром в понедельник, едва часы пробили девять, весил ровно семь фунтов, и роды прошли быстро; он вежливо улыбнулся врачу, который его принимал. Рожая, Элинор не кричала и не плакала — в отличие от тех вульгарных мамаш, чьи выходки что ни вечер отравляли телевизионный эфир. Вообще это деторождение прошло крайне учтиво, упорядоченно и воспитанно и никому не создало никаких неудобств.

Как и родители, Генри был очень послушным ребенком — сосал бутылочку, когда давали, ел все, а если пачкал подгузник, сам приходил в полный ужас. Рос он тоже с обычной скоростью: к двум годам научился разговаривать, а еще через год уже понимал все буквы азбуки. В четыре года воспитательница в его детском садике сказала Элистеру и Элинор, что ей нечего им сообщить об их сыне — ни плохого, ни хорошего. Он со всех сторон совершенно обычен; в награду родители по пути домой в тот день купили мальчику мороженое. Ванильное, само собой.

Их второе дитя — Мелани — родилось три года спустя во вторник. Как и брат, девочка не создавала никаких хлопот ни для нянечек, ни для воспитателей, и к ее четвертому дню рождения, когда родители уже предвкушали появление следующего ребенка, она обычно читала у себя в комнате или играла в куклы. В общем, никак не отличалась от всех остальных детей, что жили на их улице.

Никаких сомнений: семейство Бракет просто-напросто было самой обычной семьей в Новом Южном Уэльсе, если не во всей Австралии.

А потом у них родился третий ребенок.

Барнаби Бракет явился в этот мир в пятницу — в полночь, что для Элинор уже было скверно: ей очень не хотелось задерживать врача и медсестру, пусть лягут спать вовремя.

— Примите мои извинения, — сказала она, обильно потея, отчего ей тоже было неловко. Рожая Генри и Мелани, она не потела ни секунды, а только мягко сияла, словно перегорающая сороковаттная лампочка.

— Все в порядке, миссис Бракет, — ответил ей доктор Сноу. — Дети рождаются когда рождаются. Этим мы никак не можем управлять.

— Но все равно невежливо, — сказала Элинор и очень громко заорала: то Барнаби решил, что настает его миг. — Ох, батюшки, — добавила она, покраснев лицом от всех этих трудов.

— Волноваться вам совершенно не из-за чего, — стоял на своем доктор, изготовившись ловить скользкого младенца; так регбист снова выходит на поле — одной ногой крепко упирается в траву позади, другая впереди и полусогнута, руки подставлены ловить мяч, который ему кинут.

Элинор опять завопила, потом откинулась назад, удивленно пытаясь отдышаться. Все тело ей давило изнутри, и она не знала, сколько еще этого напряжения она сможет выдержать.

— Тужьтесь, миссис Бракет! — велел доктор Сноу, и Элинор заорала в третий раз, заставляя себя поднатужиться изо всех сил.

Меж тем медсестра положила ей на голову холодный компресс. Но Элинор это никак не утешило — она громко взвыла, а потом произнесла слово, которого никогда в жизни не произносила и считала крайне оскорбительным, если кто-то употреблял его на работе. Короткое слово. Один слог. Но оно, похоже, выражало все, что она чувствовала в этот самый миг.

— Вот так так! — бодро вскричал доктор Сноу. — Идет, идет! Раз, два, три — и поднатужимся посильней, а? Раз…

Элинор сделала вдох.

— Два…

Элинор ахнула.

— Три!

И тут же — прекрасное облегчение и детский плач. Элинор вся обмякла и застонала: хорошо, что эта пытка закончилась.

— Ох и ничего себе… — мгновение спустя произнес доктор Сноу, и Элинор удивленно оторвала голову от подушки.

— Что случилось? — спросила она.

— Необычайнейшая штука, — ответил доктор.

Элинор села, хотя у нее все болело, чтобы получше рассмотреть младенца, вызвавшего такую необычную реакцию.

— Но где же он? — спросила она, потому что на руках доктор Сноу его отнюдь не держал, да и в ногах кровати младенца не было. И тут же заметила, что ни доктор, ни медсестра на нее уже не смотрят, а уставились, разинув рты, на потолок. Младенец — ее собственный младенец — прижимался там к белым прямоугольным плиткам и смотрел на них сверху вниз с нахальной улыбкой.

— Там, — изумленно ответил доктор Сноу, и это была правда. Ребенок действительно был там. Поскольку Барнаби Бракет, третий ребенок самой обычной семьи, что только жила в Южном полушарии, едва родившись, уже доказал, что он какой угодно, только не обычный. Он отказался повиноваться самому основному правилу на свете.

Закону всемирного тяготения.

Барнаби выписали из роддома через три дня и привезли домой знакомиться с Генри и Мелани.

— Ваш брат немного отличается от всех нас, — сказал им Элистер за завтраком в то утро. Он очень тщательно выбирал слова. — Я уверен, что это временно, однако все равно тревожит. Только не надо на него таращиться, хорошо? Если он решит, что вы обращаете на него внимание, он и потом не прекратит своих глупостей.

Дети удивленно переглянулись: о чем это папа вообще говорит?

— У него две головы? — спросил Генри, протянув руку за джемом. По утрам ему нравилось мазать джемом тосты. А вот по вечерам — нет: на ужин он предпочитал клубничное варенье.

— Нет, конечно же, двух голов у него нет, — раздраженно ответил Элистер. — У кого на свете вообще бывает две головы?

— У двуглавого чудища морского, — сказал Генри, недавно читавший книжку про двуглавое морское чудище по имени Орко, которое бесчинствовало в Индийском океане.

— Могу тебя заверить, что твой брат — никакое не морское двуглавое чудище, — сказал Элистер.

— А хвостик у него есть? — спросила Мелани, собрав пустые миски и аккуратно складывая их в мойку. Семейный пес — Капитан У. Э. Джонз,[1] животное неопределенной породы и неведомого происхождения — при слове «хвостик» задрал голову и принялся гоняться по всей кухне за своим; он кружил и кружил, пока не упал и не остался лежать на полу, тяжело дыша, в полном восторге от самого себя.

— С какой это стати у младенца должен быть хвостик? — вздохнув поглубже, спросил Элистер. — Честное слово, дети, у вас воображение разыгралось. Даже не знаю, где вы это все берете. Ни у вашей мамы, ни у меня никакого воображения нету, и мы вас совершенно точно воспитывали без него.

— А мне бы хотелось хвостик, — задумчиво произнес Генри.

— А я бы хотела стать двуглавым чудищем морским, — сказала Мелани.

— Ну так у тебя его нет, — рявкнул Элистер, сердито посмотрев на сына. — И ты не оно, — добавил он, ткнув пальцем в дочь. — Поэтому давайте-ка вы опять станете обычными детьми и приведете здесь все в порядок, чтобы комар носа не подточил, договорились? Мы ждем гостя, не забывайте.

— Ну он уж точно никакой не гость, — нахмурился Генри. — Он наш младший братик.

— Да, разумеется, — сказал Элистер после крохотной паузы.

Прошло чуть больше часа, и в такси к дому подъехала Элинор. В руках она держала беспокойного Барнаби.

— Шустрый какой у вас детка, — сказал таксист, выключая двигатель, но Элинор не ответила. Ей не нравилось заводить разговоры с чужими людьми — особенно с теми, кто работает в сфере услуг. В щель между передними сиденьями завалилась ее сумочка, и только она потянулась ее достать, младенец вспорхнул у нее с коленей, проплыл по воздуху и ударился головой о потолок такси.

— Уа, — булькнул Барнаби Бракет.

— Вы бы покрепче парня держали, — заметил таксист, глядя на пассажиров как человек, все повидавший в жизни. — Неровен час удерет, если не побережетесь.

— Тридцать долларов, не так ли? — уточнила Элинор, протягивая ему двадцатку и десятку, а сама поняла: так и есть, удрать он может. Если она не будет осторожна.

• Предыдущая
• 2/38
• Следующая