Душой наизнанку - Мамочева Юлия - Страница 14
- Предыдущая
- 14/29
- Следующая
Изменить размер шрифта:
14
«Ливень — родитель рун…»
Ливень — родитель рун
На поасфальтовых рожицах.
Июнь, передлетье, июнь!
Июнить — в кайф, коли можется.
Марево меряет тюль
На перепрелой улице.
Июль, моё небо, июль —
Июль, покуда июлится!
Тогу август надел —
Царскую, алотканую.
Осени синь: осиянен предел;
Лето, лети, окаянное!
Лето, лети, подлатавши крыло!
Мучаясь, мчишься по сини…
Люто следочки твои замело
Рыжее платье осени.
Братцу
Без намека на моду,
вовсе не ей в угоду —
ты спрашивал, рада ль была твоему я приходу
и Новому году,
который тобой откупился,
пожалев ерунды.
Пред тем, как ответить, я долго глядела в воду.
Но дело дудело; желалось словам на свободу…
Читаешь глаза мои, словно бы пару писем;
как шахматный бог, предугадываешь ходы.
И бьюсь
я, как блюдце,
рентгеновским взглядом братца.
Боюсь —
извернуться,
выкрутиться, отовраться.
Чтоб боком
не вышло —
лишь
правду, как перед Богом.
Вопросом насквозь — заторможен мой кровоток.
«Была ли ты рада, когда я решил рождаться?»
Мечтатель — метатель, сестрица —
мишень для дартса.
«А что с тобой станется, если придётся расстаться?»
Зачем вы сплетаетесь, мысли, в один клубок?
То жжётесь, как жесть
из печи, то подобны вате.
Тебе всего шесть.
Маме кажется: больше, на вид.
Душой не кривить мне — спишь на моей кровати.
Ты спишь, потому что поздно: закат кровит.
Ты спишь и не знаешь, что я поутру уеду.
Ещё до рассвета в родное «не-знаю-куда».
А там — целоваться с развратным ворованным небом,
Холодным и хрупким, как лёд на груди пруда.
Мой милый, мой друже, в разлуку поверишь ты позже.
И, чувствую кожею, станешь скучать. Я тоже.
Но, честно, вернусь. До небесно-древесной проседи,
До первых морозов — да были б они подобрей!
Была ли я рада рождённому брату? Боже,
Сперва — ни на грамм, как себе. А теперь — до дрожи.
И, коли возможно, ты дал бы прожить мне, Господи,
ещё хоть немножечко Лёшиных декабрей.
Доктор Время
Время, ощерившись, взяткой пробилось в лекари:
Щедрость-то всякому судну присудит крен,
Коль поколенье коллег, притворяющихся калеками,
Приподняться не сможет с корёженных ложью колен.
Люди, вы только не думайте, будто я лгу!
Я поступала честно, учусь на совесть.
Время ж недугом согнёт и прямую в дугу,
После — залечит, нимало не беспокоясь.
Как большинство докторишек в любом кругу —
Ада ль, общения ль? — краснодипломанных то есть.
Боже, бюджетники! Жабой безбожно задушенным,
Чахнуть вам в анатомии; честным к чему изыски?
Время — Принц де Коррупцио: куцых прельщает
кушем,
Райскими кущами или роскошным виски.
С кем-то оно посидело удачно за ужином —
За ночь заочно закончило Медицинский.
Доктор! О док, до которого не достучаться,
Не дозвониться, не докричаться по рации —
Вы, оперируя, мне невзначай пропороли железу
счастья,
Жилу железную — лучше бы вам не браться!..
Это у Вам подобных случается часто,
Видно, ввиду недостатка квалификации…
Вам бы пройти, доктор Время, хотя бы практику —
Нет, откупились, одною деньгой единое!
Время, Вы ж пляж превратите с картинки в Арктику,
Темя и томной тьме сединой наблондинивая!
Каждому чёрному оку — седое облако,
Белую бровь — с кровью ран, отболевших ранее…
Всё ведь Вам, Время, что по лбу, что в лоб,
что побоку;
Не занемочь бы от Вашенского врачевания!
Долго ль стоять на морозе-то? Вены сжалися —
Холодом, голодом; ветры нутро мне мнут.
Время на правду плюётся и обижается,
Шутку за правду заправский суёт баламут:
Стрелки часов навострили меткие жальица,
Переместились назад; разве мститель сжалится?
И ежечасный автобус со мной разъезжается,
Двинувшись раньше намеченного парой минут.
Погоня
Словно вора, волка — сворой горестной,
Лай цедя сквозь сито лжетактичности,
Обвиненья гнали меня по лесу,
По чащобам застращённой личности.
Видно, кем-то спьяну напророчена
Мне тоска таскаться меж трясинами!
Бор издёрган, искорчёван корчами;
Силы нет — собраться зверю с силами…
Сипло зверю вслед двустволки дулами
Взрыкивают, щурясь двоедырьями.
Но меня не запугаешь пулями,
Не приманишь псевдоперемирьями!
Волк бежит, сжимая волю скулами;
Плачет пульс: «Не вырони, не вырони…»
А борзые — ближе, всё назойливей:
Перекрыли тропоньку обратную.
Лапы беглеца гудят мозолями —
Не свернёшь, сорвавшись на попятную!..
Окружённый — куража лишаешься;
Страх корёжит судорогой мускулы…
Только ветки, как живые жалюзи,
Душу слепят голосами тусклыми.
Воют, зло-золу мешая с ласкою,
Точно землю мытарь на костре бранит…
Счастлив скорой самострел развязкою:
Продавай-ка совесть за серебреник!
Нет, не надо нам монет, намоленных
Честью, за бесценок в рабство брошенной.
Скор конец погони скоморошной;
Я к нему ль — на лапах измозоленных?
Не к нему — но немо в темень памяти
За огнём; а истине — служил ли я?
Обвиненья, глубоко копаете!
Против шерсти рвёте сухожилия!
Я петлять — вы петлю враз на шею мне
Да на пятки, черти, наступаете!
Глохнет топот по гнилой замшелине,
Тонет, бедный, в буераках памяти.
Исповедью вас едва порадую,
Перед сворой на мысочках шастая:
Окольцован клеветой-блокадою,
Врос я в почву, мшистую, мышастую.
Стали лапы древними кореньями,
Кровь — смолой, кривые когти — иглами.
Языки-то пёсьи — обвиненьями
Стан основой
в ствол сосновый
выгнули.
Волчья шкура, сплошь поиздуршлаченной
Отвердев корой, чей чёс неровен,
Стала — склепом, склянкой бурой крови,
Крови, желатином насмерть схваченной.
Кто травил с оружьем наготове, —
Замерли ордою одураченной.
Плеском лес скрипучим их подначивал:
«Невиновен, черти! Невиновен…»
14
- Предыдущая
- 14/29
- Следующая
Перейти на страницу:
