О скитаньях вечных и о Земле (сборник) - Брэдбери Рэй Дуглас - Страница 49

• Предыдущая
• 49/336
• Следующая

— Это яд!

— Нет.

— Поклянись здоровьем матери.

— У меня нет матери.

— Чем же ты можешь клясться?

— Собой.

— Ты хочешь, чтобы это убило меня!

— Это оживит вас.

— Я не мертва!

Юноша улыбнулся.

— Разве? — сказал он.

— Погоди! Дай мне спросить себя; ты умерла? Умерла ты? Или была почти что мертвая все эти годы?

— День и ночь, когда вам исполнилось восемнадцать лет,— сказал юноша.— Подумайте хорошо.

— Это было так давно!

— Это вернется.

Юноша вновь поднял пузырек так, чтобы солнце пронизало эликсир, который сиял, как сок, выжатый из тысячи зеленых былинок летней травы. Он казался горячим, похожим на зеленое солнце, он казался неистовым и бурным, как море.

— Это был прекрасный день прекрасного года вашей жизни.

— Прекрасного года,— пробормотала она за своими ставнями.

— В тот год хорошо уродился виноград. И в вашей жизни была изюминка. Один глоток — и к вам вернется вкус к жизни! Почему бы не попробовать, а?

Он вытягивал руку с пузырьком все выше и вперед, и пузырек вдруг превратился в телескоп, в который можно смотреть с любого конца и увидеть в фокусе время в давно прошедшем году. Желтое и зеленое время, так похожее на этот полдень, когда юноша предлагает прошлое в виде горящей склянки, которая покоится в его руке. Он качнул светлый пузырек, и жаркое белое сияние вспорхнуло бабочкой и заиграло на ставнях, словно на серых клавишах беззвучного рояля. Легкие, словно сотканные из снов, огненные крылья разбились на лучики, проникли через щели ставен и повисли в воздухе, выхватывая из темноты то губу, то нос, то глаз. Глаз сначала спрятался в темноту, а потом, любопытствующий, снова зажегся от луча света. Теперь уже, поймав то, что ему хотелось поймать, юноша держал огненную бабочку ровно, ее пламенные крылья едва трепетали, чтобы зеленый огонь далекого дня вливался сквозь ставни не только в старый дом, но и в душу старой женщины. Юноша слышал, как она часто дышит, подавляя страх, сдерживая восторг.

— Нет-нет, тебе не обмануть меня! — говорила она глухо, словно голос ее доносился из-под воды, словно ее уволакивало в глубину спокойного моря, а она не хотела, не хотела тонуть.—Ты возвращаешься в новом облике! Ты надеваешь маску, а какую, я не могу понять! Говоришь голосом, который я помню с давних пор. Чей это голос? А, все равно! Что-то мне подсказывает, кто ты есть на самом деле и что ты мне хочешь всучить!

— Всего-навсего двадцать четыре часа из вашей юности.

— Ты мне всучишь совсем другое!

— Не себя же.

— Если я выйду, ты схватишь меня и упрячешь на два метра в землю. Я дурачила тебя, откладывала на годы и годы. А теперь ты хнычешь у меня за дверью и придумываешь новые козни. Но у тебя ничего не получится!

— Если вы выйдете, я всего лишь поцелую вам руку, юная леди.

— Не называй меня так!

— Вы можете стать юной через час.

— Через час...— прошептала она.

— Давно ли вы гуляли по лесу?

— Очень давно,— сказала она.— Уж и не помню когда.

— Юная леди,— сказал юноша,— на дворе прекрасный летний день. Здесь, в зеленом лесу, как в храме; золотистые пчелы ткут ковер, на котором каждую минуту меняются узоры. Из дупла старого дуба огненной рекой вытекает мед. Сбросьте ваши башмачки и ступите по колено в дикую мяту. В долине тучей желтых бабочек пестреют на траве полевые цветы. Воздух под деревьями прохладный и чистый, как в глубоком колодце, хоть бери его да пей. Летний день, вечно юный летний день.

— А я стара и всегда была старой.

— Нет, вы послушайте! Я предлагаю отличную сделку, соглашение, урегулирование недоразумения, наконец, между вами, мною и августовским днем.

— Что это за сделка и что мне выпадет на долю?

— Двадцать четыре долгих счастливых летних часа начиная с того мгновения. Мы побежим в лес, будем рвать вишни и есть мед, мы пойдем в городок и купим вам тонкие, как паутинка, белые летние платья, а потом сядем в поезд.

— В поезд!

— В поезд. И поедем в большой город, до которого всего час езды, и там мы пообедаем и будем танцевать всю ночь напролет. Я куплю вам четыре пары туфелек, вы их будете снашивать одну за другой и менять.

— Ох, мои старые кости... я не сдвинусь с места.

— Вы будете больше бегать, чем ходить, больше танцевать, чем бегать. Мы будем наблюдать, как вращается колесо звездного неба и выплывает пылающее солнце. На рассвете мы оставим свои следы на берегу озера. Мы съедим самый вкусный завтрак в истории человечества и будем лежать на песке до полудня. А к вечеру мы с хохотом сядем в поезд и поедем обратно, с двухкилограммовой коробкой конфет на коленях, обсыпанные конфетти из кондукторского компостера — синими, зелеными, оранжевыми, словно мы только поженились, и пройдем через городок, не взглянув ни на кого, ни на единого человека, и побредем через душистый, пахнущий сумерками лес к вашему дому...

Молчание.

— Вот и все,— пробормотала она.— А еще ничего не начиналось.

И потом спросила:

— А вам-то зачем это? Что вам-то за корысть?

Молодой человек нежно улыбнулся.

— Милая девушка, я хочу спать с тобой.

У нее перехватило дыхание.

— Я ни с кем не спала ни разу в жизни!

— Так вы... старая дева?

— И горжусь этим!

Молодой человек покачал со вздохом головой.

— Значит, это правда... вы действительно старая дева.

Он прислушался, но из дома не доносилось ни звука.

Совсем тихо, словно кто-то где-то с трудом повернул потайной кран и постепенно, по капельке стала действовать древняя система, заработавшая впервые за последние полвека, Старушка начала плакать.

— Почему вы плачете?

— Не знаю,— всхлипнув, ответила она.

Наконец она перестала рыдать, и юноша услышал, как она ритмично качается в кресле, чтобы успокоиться.

— Бедная Старушка,— прошептал он.

— Не зови меня Старушкой!

— Хорошо,— сказал он.— Кларинда.

— Откуда ты узнал мое имя? Никто не знает его!

— Кларинда, почему вы спрятались в этом доме? Еще тогда, давным-давно?

— Не помню. Хотя, да... Я боялась.

— Боялись?

— Странно. Я боялась жизни. Вторую половину я боялась смерти. Всегда чего-то боялась. Но теперь скажи мне всю правду! Когда мои двадцать четыре часа истекут, после прогулки у озера, после того, как мы вернемся на поезде и пройдем через лес к моему дому, ты захочешь...

Он ждал, что она скажет.

— ...спать со мной? — прошептала она.

— Да, десять тысяч миллионов лет,— сказал он.

— О,— голос ее был еле слышен,—так долго.

Он кивнул.

— Долго,— повторила она.— Что это за сделка, молодой человек? Ты даешь мне двадцать четыре часа юности, а я даю тебе десять тысяч миллионов лет моего драгоценного времени.

— Не забывайте и о моем времени,— сказал он,— Я никогда вас не покину.

— Ты будешь лежать со мной?

— Я хочу этого.

— Эх, юноша, юноша. Твой голос так знаком.

— Поглядите на меня.

Юноша увидел, как из замочной скважины выдернули затычку и на него уставился глаз. Он улыбнулся подсолнухам в поле и солнцу на небе.

— Я слепая, я почти ничего не вижу,— заплакала Старушка.— Но неужели там стоит Уилли Уинчестер?

Он ничего не сказал.

— Но, Уилли, тебе на вид всего двадцать один год, ты совсем не изменился с тех пор, как я видела тебя семьдесят лет тому назад?

Он поставил пузырек перед дверью, а сам стал поодаль, в бурьяне.

— Можешь...— она запнулась,— можешь ли ты сделать и меня на вид такой молодой?

Он кивнул.

— О Уилли, Уилли, неужели это действительно ты?

Она ждала, глядя, как он стоит в непринужденной позе, счастливый, молодой, а солнце блестит на его волосах и щеках.

Прошла минута.

— Ну? — сказал он.

— Погоди! — крикнула она.— Дай подумать!

И он чувствовал, что она там, в доме, с головой погрузилась в воспоминания, и они, словно песок в песочных часах, насыпаются горкой, в которой в конце концов не оказывается ничего, кроме пыли и пепла. Он ощущал пустоту этих воспоминаний, сжигавшую ее мозг, по мере того как они сыпались и сыпались, наращивая все выше и выше песочный холмик.

• Предыдущая
• 49/336
• Следующая