Король замка - Холт Виктория - Страница 11

• Предыдущая
• 11/72
• Следующая

— Это горничная зовет детей на полдник, — объяснила госпожа Бастид.

— Мне пора, — сказала я. — Все было очень хорошо. Надеюсь, мы еще встретимся.

Она не хотела меня отпускать и предложила продегустировать некоторые вина. Детям принесли намазанный шоколадом хлеб, а нам — печенье и вино. Мы говорили о винах, картинах и местной жизни. Мне сказали, что я обязательно должна посмотреть церковь и старый постоялый двор, но самое важное — еще раз навестить Бастидов. Тогда Жан-Пьер и его отец — который за все время не произнес почти ни слова — с удовольствием покажут мне местные достопримечательности.

Когда дети покончили со своими шоколадными бутербродами, их отослали играть, и разговор снова вернулся к замку. Не знаю, что потянуло меня за язык, но неожиданно для себя я сказала:

— Странная девочка, эта Женевьева. Совсем не похожа на Ива и Марго. Они такие непосредственные, естественные — в общем, нормальные, счастливые дети. А вот Женевьева… Возможно, замок — не самое подходящее место для ребенка.

Конечно, я не совсем отдавала отчет в своих словах. Вероятно, сказывалось действие вина.

— Бедное дитя! — вздохнула госпожа Бастид.

— Да, — не сдавалась я, — но со смерти ее матери прошло три года. Пора бы уже оправиться от потрясения.

Наступило молчание, потом Жан-Пьер сказал:

— Раз мадемуазель Лосон поселилась в замке, рано или поздно она все равно все узнает. — Он повернулся ко мне. — Графиня умерла от слишком большой дозы опиума.

Я вспомнила о словах девочки на кладбище и выпалила:

— Так это было… не убийство!

— Они посчитали это самоубийством, — сказал Жан-Пьер.

— Ах, графиня была красивой женщиной, — вставила словечко госпожа Бастид и вернулась к теме виноградников. Мы заговорили о бедствии, разразившемся во Франции несколько лет назад: на виноград напала филлоксера. Жан-Пьер так любил свои виноградники, в его словах слышалась такая одержимость, что всем передалось его волнение. Я отчетливо представила себе ужас людей, обнаруживших тлю на корнях растений, и почувствовала, как они страдали, когда надо было решать, затоплять виноградники или нет.

— Это несчастье коснулось всей Франции, — сказал он. — Правда, отец?

Тот кивнул.

— Мы долго не могли оправиться, но потом дело пошло на лад. Гайар пострадал меньше, чем другие районы.

Когда я собралась уходить, Жан-Пьер сказал, что проводит меня. Я не боялась заблудиться, но его предложение меня обрадовало. Бастиды показались мне открытой и дружелюбной семьей, а эти качества я ценю в людях. Я поймала себя на том, что с ними перестаю быть холодной и резкой — такой, какой меня знали в замке. Хамелеон тоже меняет окраску, приспосабливаясь к пейзажу. Я это делала ненарочно — так получалось само собой — и уже давно устала облачаться в боевые доспехи. Как приятно быть среди людей, с которыми тебе не нужны ни шлем, ни латы, ни панцирь!

Когда мы вышли за ворота и пошли по дороге к замку, я спросила:

— А граф… в самом деле такой страшный?

— Он из старых аристократов. Его слово — закон.

— У него было большое горе.

— Вам его жалко? Когда вы с ним познакомитесь, то поймете, что меньше всего на свете он нуждается в жалости.

— Вы сказали, что смерть его жены признали самоубийством… — начала я.

Он меня оборвал:

— Мы стараемся избегать этой темы.

— Но…

— Но, — добавил он, — помним обо всем.

Впереди показались смутные очертания замка. Сколько мрачных тайн хранит он — такой огромный и неприступный? У меня по спине пробежал холодок.

— Дальше провожать не надо, — сказала я. — Наверно, я отвлекаю вас от работы.

Он остановился в нескольких шагах от меня и попрощался кивком головы. Я улыбнулась и повернулась к замку.

В тот вечер я рано легла спать (сказалась бессонница прошлой ночи). Задремала. Мне даже что-то приснилось. Странно, дома я редко видела сны. Какая-то сумятица: Бастиды, подвалы, бутылки с вином, а между всем этим мелькала чья-то расплывчатая, безликая тень, но я знала, что это — покойница графиня. Временами я чувствовала ее присутствие, не видя ее. Она дышала мне в затылок, за спиной раздавался тревожный шепот: «Уходи. Не дай этой семье завлечь себя». Она хотела запугать меня, но ее я не боялась. Зато другой мрачный призрак внушал мне настоящий ужас. Его Светлость. До меня долетали обрывки какого-то разговора. Голоса приближались, становились громче. Теперь мне как будто кричали на ухо.

Тут я проснулась. В самом деле, кто-то кричал. Голоса внизу, беготня в коридоре. Хотя утро еще не наступило, замок гудел, как встревоженный улей. Я торопливо зажгла свечу. Стрелки на часиках, лежавших на столе, показывали одиннадцать.

Я догадалась, в чем дело. Случилось то, чего все ждали и боялись.

Граф вернулся домой.

Лежа с открытыми глазами, я гадала, что принесет мне утро.

На следующий день я проснулась в свое обычное время. В замке было тихо. Не мешкая, я встала и позвонила, чтобы мне принесли горячей воды. Долго ждать не пришлось. Вид горничной ясно свидетельствовал — ей не по себе. Итак, присутствие графа оказывает воздействие даже на самых незаметных слуг.

— Будете завтракать, мадемуазель? Как обычно?

Я удивленно посмотрела на нее и сказала:

— Конечно.

Видимо, мою участь уже успели обсудить. Я оглядела комнату. Может быть, больше мне не придется ночевать здесь. Как печально думать о том, что я уеду из замка и по-настоящему не узнаю людей, завладевших моим воображением. Мне хотелось поближе сойтись с Женевьевой, попытаться понять ее. Посмотреть, как с приездом кузена изменится Филипп де ла Таль. Любопытно — виновата ли Нуну в распущенности своей воспитанницы и кем была мадемуазель Дюбуа прежде, чем попасть в замок? А Бастиды? Как приятно гостить в их доме, разговаривая о виноградниках и замке! Но больше всего мне хотелось познакомиться с графом. Не просто увидеть один раз, чтобы получить отказ, а больше узнать о человеке, который — таково всеобщее убеждение! — виновен в смерти собственной жены.

Аппетита у меня не было, но я не хотела, чтобы говорили, будто я от страха не могу проглотить и крошки. Я выпила две чашки кофе и съела горячую плетенку — как всегда. Затем пошла в галерею.

Работать было нелегко. Смету я уже подготовила (Филипп де ла Таль сказал, что отдаст ее графу, как только тот приедет). Когда я принесла ему свои расчеты, он улыбнулся и, проглядев листки, заметил, что это в самом деле похоже на заключение специалиста.

Уверена, он и сам надеялся, что моя работа понравится графу, — отчасти это оправдало бы тот факт, что мне разрешили остаться. Кроме того, будучи человеком отзывчивым, он от души желал мне получить хорошее место, потому что видел, как я в нем нуждалась. Пожалуй, я могла бы рассчитывать на Филиппа, если бы он не был так зависим и запуган.

Я попыталась представить себе, как граф получает мое заключение и узнает, что вместо мужчины приехала женщина. Однако его облик у меня никак не складывался. Мое воображение не могло нарисовать ничего, кроме чопорного мужчины в белом парике и короне — когда-то виденный мною портрет Людовика Четырнадцатого или Пятнадцатого. Король… Король замка.

У меня была пачка почтовой бумаги, и я попробовала записать то, что пропустила при первом беглом осмотре. Если граф меня здесь оставит, думала я, я с головой уйду в работу, и тогда, убей он хоть двадцать жен, все равно ничего не замечу.

Одна картина в галерее особенно привлекла мое внимание: женский портрет, судя по платью, восемнадцатого века (середины или, может быть, немного более позднего периода). Удивила меня не манера исполнения — в галерее висели полотна и получше, — а безобразное состояние этой не совсем старой картины. Лаковое покрытие потемнело, вся поверхность в пятнах, напоминающих сыпь на коже. Складывалось впечатление, что она несколько лет провалялась под открытым небом.

Внезапно за моей спиной послышался шорох. Обернувшись, я увидела, что в галерею вошел мужчина. Он стоял и смотрел на меня.

• Предыдущая
• 11/72
• Следующая