Обреченные - Макдональд Джон Данн - Страница 15

• Предыдущая
• 15/42
• Следующая

– Герролд, сдается мне, они поплывут через реку этим рейсом. Вряд ли кто-либо из присутствующих сумеет им помешать.

– Кто дал ему право? Кто он такой?

– Он возглавляет новую политическую партию в северных провинциях. Его зовут Атагуальпа. Разумеется, это не настоящее имя. Так звали последнего царя инков. Он заявляет, что в его жилах течет кровь инков, хотя я что-то не слышал, чтобы инки жили в Мексике. Его партия исповедует строгие расовые идеи. Он – почти чистокровный индеец и, как все индейцы, безжалостен.

– Вы хотите сказать, что этим рейсом мы не доставим мою мать к врачу?

– Я наблюдал за рекой. Вода постепенно прекращает спадать. Может быть, паром вернется обратно уже минут через пятнадцать.

Джон Герролд повернулся на каблуках и побрел к группе мужчин. Билл резко окликнул его.

Джону Герролду пришлось отступить, чтобы пропустить «фордик», съехавший с парома. Машина поползла в гору. Пассажиры «фордика» улыбались, махали руками и кричали.

Джон Герролд попытался приблизиться к первому седану в обход охранников. Его схватили и отшвырнули назад. Восстановив равновесие, он бросился на них, слепо размахивая кулаками.

Билл понимал, что сейчас будет, но не в силах был ничего предотвратить. Один из охранников замахнулся револьвером. Билл услышал хруст, когда металл ударил по кости. Мгновение Джон Герролд стоял неподвижно, полуотвернувшись, а потом рухнул лицом вниз. Очки отлетели в пыль. Одно стекло вылетело.

Его молодая жена подбежала к нему и встала на колени. Охранники отошли, словно немного смутившись. Она мягко перекатила Джона Герролда на спину. Билл видел, что Атагуальпа даже голову не повернул в их сторону.

Бросив взгляд на Билла, девушка вскрикнула:

– Неужели вы ничего не можете сделать?

Билл спиной почувствовал: все зеваки постарались отойти как можно дальше. Значит, он остался один. Существует большая вероятность того, что Атагуальпа продолжит набирать вес в правительстве; в его лице семейство Дэнтон получит серьезного и страшного врага. Их окружат частоколом невразумительных и противоречащих друг другу правил и предписаний. Будут всячески вставлять им палки в колеса. Если Атагуальпа дорвется до власти, он может из-за какой-нибудь технической оплошности лишить отца Билла гражданства, конфисковать поместья Дэнтонов и за бесценок забрать их себе.

Здравый смысл приказывал ему: уйди в тень, затаись и помалкивай. Билл не строил иллюзий относительно мексиканских политиков. Они с отцом прекрасно понимали, что живут под дамокловым мечом. Стоит смениться режиму, и отношение к выходцам из Северной Америки также претерпит изменения, в результате чего их жизнь станет невыносимой.

Но девушка смотрела на него такими ясными глазами, в них читалась беспомощность и мольба. Отец не однажды говорил:

«Сынок, если приходится поступать по совести, не старайся подсчитать, выгодно тебе это или нет».

Билл шагнул вперед; он скорее почувствовал, чем услышал, как Пепе позади него тихо сказал:

– No, hombre! No.[2]

Охранники Атагуальпы наблюдали за Биллом с некоторым изумлением – ни дать ни взять свора свирепых собак глазеет на незнакомую машину, которая едет по деревенской улице. Они слегка подались к нему.

Билл остановился и, слегка повысив голос, спросил:

– Несет ли Атагуальпа ответственность за эту дурацкую выходку?

Трое охранников шагнули к нему, сблизились. Билл застыл на месте. Уголком глаза он заметил вспышку и успел отклонить голову. Щеку ему обожгло струёй раскаленного воздуха. Отдача была так сильна, что стрелок потерял равновесие; пока он, пошатываясь, выпрямлялся, Билл ударил его снизу вверх кулаком. Удар пришелся охраннику за ухом, и тот рухнул в пыль.

Другой охранник, стоявший ближе, что-то злобно проворчал; солнце сверкнуло на обнаженном стволе его револьвера. Дальнейшее происходило, словно в замедленной съемке или как будто действие переместилось под воду. Просто невероятно! Неужели этим громилам настолько наплевать на закон, что они его застрелят, убьют прямо здесь, средь бела дня? Билл понимал, как подадут потом эту историю в газетах: какой-то фанатик угрожал жизни Атагуальпы, но его храбрые телохранители предотвратили покушение.

Он пошел на охранника, низко наклонив голову, и снизу вверх ударил по стволу, чувствуя, как его окатила вторая волна сжатого воздуха, – попади выстрел в него, пуля превратила бы его лицо в кровавое месиво. Воздух взорвался где-то у него за головой; у него чуть не лопнула барабанная перепонка, а после наступила звенящая, ледяная тишина.

Билл встал на цыпочки, ощущая, что еще один револьвер упирается ему в поясницу; ему хотелось закричать: знай он, как осмелела охрана Атагуальпы, он бы ни за что, никогда не потревожил их!

Вдруг низкий голос, булькающий, как у жабы, что-то скомандовал охранникам. Те схватили Билла за руки и, подтащив к машине, швырнули так сильно, что голова его откинулась назад, когда он грудью ударился о дверцу. Они чуть-чуть отодвинули его, чтобы он мог просунуть внутрь голову. Атагуальпа сидел точно посередине заднего сиденья. Живот выпирал из белого хлопчатобумажного костюма – такие носят сельскохозяйственные рабочие. Из-под полей белоснежного сомбреро на него смотрели глазки, утопающие в складках жира. В них ничего не отражалось – ни гнева, ни удивления, ни любопытства. Просто глаза. Орган зрения. Как у любого существа в джунглях. Кисти рук и запястья, густо поросшие волосами, покоились на коленях-колодах. По сравнению с огромным животом, как мешок развалившимся на бедрах, руки казались детскими. Рядом с ним на сиденье лежало аккуратно сложенное пестрое серапе.

– Ты знаешь Атагуальпу и все же осмелился говорить в таком тоне? – пророкотал голос.

Билл начал понимать, почему этот неграмотный индеец приобрел такое влияние. Он ощутил животную, природную силу его личности.

– Я говорил в таком тоне, потому что не считаю Атагуальпу глупцом. – Билл изъяснялся не на простонародной скороговорке, он говорил на твердом, точном испанском языке, какой употребляют в городах.

Охранник, стоящий от него слева, жестоко выкрутил ему кисть и завернул за спину. Билл с трудом сдержал рвущийся из горла стон и крепко стиснул зубы. Выказывать слабость сейчас смерти подобно.

– Моя охрана вела себя не глупо. Они отразили нападение глупого молодого туриста.

– Он на вас не нападал. В кузове пикапа лежит мать этого молодого глупца. Она без сознания. Он отчаянно стремится доставить ее к врачу – на тот берег, в Сан-Фернандо. Увидел, что вы узурпировали его законное место на пароме. Больная женщина и ее сын – богатые и знатные граждане Эстадос-Унидос.

– Проклятые империалисты! Туристов я не жалую. Туристы обесценивают нашу валюту. Мой народ страдает.

– Атагуальпа, политика здесь ни при чем. Дело в обыкновенном милосердии. Но раз уж речь зашла о политике, я должен спросить, хочет ли Атагуальпа, чтобы его знали как человека, который позволил престарелой сеньоре умереть, потому что он вытолкал ее из очереди? Или чтобы о нем заговорили как о человеке, по чьей вине нашему президенту будет направлена официальная нота протеста? По-моему, сеньор, вы еще не настолько сильны, чтобы привлекать к своей особе такое внимание.

Несколько мгновений Атагуальпа не сводил с него тяжелого взгляда. Потом отрывисто приказал что-то одному из охранников. Тот затрусил прочь, заглянул в кузов пикапа, прибежал обратно и сказал:

– Это правда.

– Кто вы такой? – негромко спросил Атагуальпа.

Этого вопроса Билл и страшился.

– Я младший сеньор Дэнтон из Манте.

Впервые в глазах Атагуальпы блеснуло какое-то выражение.

– Неужели? Ранчо Дэнтон богатое место. Вы плохо одеты. Но я вижу, что вы сохранили надменность гринго.

– Она натолкнулась на надменность ваших телохранителей, которые охотно убили бы меня без предупреждения.

Последовал еще один быстрый приказ. Телохранители отпустили Билла. Он осторожно ощупал левое запястье. Больно, но, очевидно, растяжения нет.

• Предыдущая
• 15/42
• Следующая