Месть в коричневой бумаге - Макдональд Джон Данн - Страница 12

• Предыдущая
• 12/58
• Следующая

Через несколько минут из затянутых сеткой дверей патио вышла Морин и с улыбкой направилась ко мне через двор. Ее покойная мать назвала внешность Мори в письме потрясающей. Она была поистине великолепна. Бидди потускнела в ее присутствии, словно младшая сестра оказалась неудачной цветной фотографией, снятой со слишком большой выдержкой и поспешно проявленной. Светлые волосы Мори были длиннее, пышнее, светлее; голубые глаза – глубже, ярче. Кожа покрыта золотым безупречным загаром, даже как бы театральным и нарочитым. Фигура гораздо полнее; не будь она такой высокой, вес казался бы лишним. Поверх голубого купальника на ней был короткий открытый пляжный халат с широкими белыми и оранжевыми полосами. Она не спеша подошла ко мне, протянула руки. Пожатие твердое, сухое, теплое.

– Тревис Макги. Я вспоминала вас тысячу раз. – Голос столь же неторопливый, как походка и улыбка. – Спасибо, что приехали нас навестить. Вы были так добры к нам давным-давно. Ты права, – объявила она, оглянувшись на Бидди через плечо, – я тоже думала, что он гораздо старше. – Дотянулась, легонько поцеловала меня в краешек губ, крепко стиснула мои пальцы и выпустила. – Извините, дорогой Тревис, мне надо пойти поплавать. Я уже несколько дней пропустила, а когда это затягивается надолго, становлюсь вялой, сонной и гадкой.

Она вышла на перекладину Т-образного причала, натянула шапочку, сбросила на доски халат, нырнула с порывистой энергичностью специалиста и принялась плавать взад-вперед вдоль ряда опор, почти полностью скрытая причалом, так что мы видели только медленные и грациозные взмахи загорелых рук.

– Ну? – спросила Бидди, стоя у меня за плечом.

– Совершенно потрясающая.

– Но другая?

– Да.

– В чем разница? Можете точно сказать?

– Пожалуй, кажется, будто вся эта сцена ей снится. Она как бы.., плывет. Она что-нибудь принимает?

– Наркотики? Нет. Ну, когда возбуждается, мы делаем укол. Нечто вроде долго действующего транквилизатора. Том научился у одного врача и меня научил.

Я понаблюдал за медленными и неустанными взмахами рук и пошел к столу завершить приготовление напитка.

– Никакой мути в глазах, никакого тумана. Но она мне внушила странное впечатление, Бидди. Что-то вроде предостережения. Как будто нельзя догадаться, что она может сделать в следующую минуту.

– Все, что взбредет в голову. Нет, никакого насилия. Она просто.., естественна и примитивна, как маленький ребенок. Если что-то зачешется, почешет в любом месте. За столом ведет себя.., дьявольски непосредственно. Говорит что вздумается, порой весьма.., личные вещи. А потом, когда мы с Томом одергиваем ее, конфузится и расстраивается. Лицо перекосится, руки задрожат, и она убегает к себе в спальню. Но вполне может поговорить о живописи, о политике, о книгах.., пока речь идет о том, что она знала больше года назад. За этот год ничего нового не добавилось.

Мы услышали скрип гравия – приближалась другая машина, и Бидди торопливо помчалась за угол дома, потом вновь появилась, торопливо и серьезно разговаривая с мужчиной, медленно шедшим с ней рядом. Определенная напряженность в его позе и выражении исчезала, на губах появилась улыбка. Она подвела его и представила.

Высокий, гибкий, темноволосый и темноглазый, с подвижным и чутким лицом, может быть, слишком красивый, без какой-либо не правильности в чертах, без какого-либо намека на вихры, отеки или шелушение, похожий на молодого Джимми Стюарта[7]. Впрочем, в голосе не было деревенской плаксивости мистера Стюарта, голос был на редкость низким, богатым и звучным, почти basso profundo[8]. Держался мистер Том Пайк исключительно. Редкий дар. Не столько продукт силы и воли, сколько результат внимания и понимания. Это всегда удивляло и интриговало меня. Люди, не заканчивая никаких курсов, где учат нравиться и заводить друзей, не проявляя показной застенчивости, мгновенно с тобой знакомятся, расспрашивают о тебе, искренне стараются выяснить твое мнение, обладают особым талантом немедленно занимать доминирующее положение в зале, за обеденным столом или на заднем дворе. Этот талант есть у Мейера.

Том скинул легкую спортивную куртку, бросил на землю, Бидди подобрала ее, унесла в дом, а он с усталой улыбкой проговорил:

– Я все утро переживал, как Морин на вас среагирует. Может, очень хорошо, а может, очень плохо, заранее невозможно сказать. Бидди говорит, пока все отлично.

– Она выглядит великолепно.

– Конечно. Я знаю. Проклятье, я себя чувствую таким.., предателем, будто мы с Бидди держим кого-то дефективного в цепях в подвале. Но слишком многие посторонние выводят ее из себя. – Он едва заметно, как бы про себя, горестно улыбнулся. – А когда она расстраивается, можно быть вполне уверенным, что расстроит и постороннего, так или иначе. Она собирается выбраться на свободу без проездного билета. Раньше или позже. Так или иначе.

– А тем временем. Том, ситуация непростая.

– И по этой причине я чувствую себя виноватым. Потому что все тяготы большей частью ложатся на Бидди. Я весь день на работе. Мы все стараемся кого-нибудь подыскать, кто приходил бы и помогал, доброго, терпеливого и хорошо обученного. Разговаривали с десятками претендентов. Но когда выясняется, что проблема, возможно, психиатрическая, все поворачивают обратно.

Бидди вернулась и занялась едой. Я спросил, повезло ли с врачами. Он пожал плечами:

– Внушают большие надежды, а потом говорят “извините”. Один из последних диагнозов заключается в том, что отложения кальция сокращают приток крови в мозг. Ряд анализов – извините, совсем не то. Просто симптомы не соответствуют тем, что описаны в книжках. Есть у меня несколько человек, которые постоянно следят, пишут письма.

– Извините за неприятный вопрос, Том, она деградирует?

– Я и сам все гадаю. Просто не знаю. Можно только ждать и следить. И надеяться.

Мори покончила с плаванием, положила ладони на доски, выскочила из воды, уселась на краю, гладкая, словно котик. Встала и улыбнулась нам снизу вверх. Насухо вытерла ноги коротким халатиком, потом надела его, сдернула шапочку, сунула в карман халата, встряхнула на ходу волосами. По мере приближения к Тому Пайку медлительная, плавная уверенность как бы покидала ее. Она подошла к нему скованным шагом, потупив взор, слегка сгорбив плечи, с нервной приветственной улыбкой, напоминая мне очень хорошую собаку, которая знает, что ослушалась хозяина, и надеется, продемонстрировав рвение и послушание, заработать прощение и забвение. Он быстро и небрежно чмокнул ее, потрепал по плечу, спросил, была ли она хорошей девочкой. Она робко подтвердила. Ее поведение и реакция были полностью правдоподобными. Она была женой и, в какой бы растерянности ни пребывала, не могла не понять, что больше не оправдывает ожиданий. Скорее сознавала свою неадекватность, чем признавала вину.

Москиты в тени баньяна начали перегруппировку. Том пошел, принес маленький электрический опылитель, включил в розетку и уничтожил их всех, объяснив мне по завершении, что терпеть не может им пользоваться, так как он действует без всякого разбора.

– Когда я был маленький, мы летом по вечерам сидели на затянутой сеткой веранде и видели тучи пожирательниц москитов – стрекоз, которые падали и взлетали, съедая количество, равное своему весу. Потом, после захода солнца, появлялись летучие мыши. А мы уничтожили стрекоз опрыскивателями, истребили других насекомых, которыми питались летучие мыши, и теперь ничего не осталось, кроме миллиардов москитов и комаров. Приходится постоянно менять средства, как только у них вырабатывается иммунитет.

– Вы выросли в этих краях?

– В целом да. Тут и там. Мы часто переезжали. Бифштексы готовы, Бид? Тогда пора еще выпить, Трев. Позвольте, я вам приготовлю. Мори, милая, ты должна перемешивать салат, а не пробовать.

Она ссутулилась.

– Я не хотела… Я…

– Все в порядке, дорогая.

• Предыдущая
• 12/58
• Следующая