Бледно-серая шкура виновного - Макдональд Джон Данн - Страница 9

• Предыдущая
• 9/56
• Следующая

День становился жарким. «Муньекита» бежала красиво, с глубоким басовым гудением, свидетельствующим о немалом запасе сил. Мы бросили якорь в Форт-Уэрте, подальше от канала, съели по толстому куску ростбифа и сандвичи с сырым луком, распив при этом на двоих бутылку охлажденного сухого красного вина. Я коротко сообщил Пусс про Таша, про наше долгое знакомство, про его рассказ о своих бедах.

— Никто вообще не отвечает по телефону?

— Никто.

— Странно.

— Чертовски странно, Пусс. Дело в том, что он бесхитростный парень. А попал в эпицентр очень хитрой мошеннической операции, связанной с большими деньгами. Старина Таш может попробовать пробить себе дорогу и навлечет на себя вдвое больше бед.

По пути вверх по Шавана-Ривер до нас донеслась слабая кислая вонь. Глаза заслезились. Обогнув последнюю излучину, я был потрясен полным запустением. Все веселые белые плавучие дома исчезли. Все ячейки в ангаре для лодок стояли пустыми, кроме одной. С расстояния в сто футов за оставшуюся лодку можно было дать долларов пятьдесят — подвесной мотор и все прочее. Пришвартованные суда тоже исчезли, кроме ялика, полного воды, которая не дошла до бортов лишь на несколько дюймов, и старого неповоротливого круизного судна, затонувшего на мелководье. Грузоподъемника не было.

Я пришвартовался, мы сошли на берег. Поблизости от городов все старые американские шоссе бегут мимо рухнувших предприятий. Конец мечте. Памятки разбитой семейной жизни можно держать в паре картонных коробок на полке в гараже. Сломанные судьбы можно аккуратно упрятать в могилы, в тюрьмы, в психушки. Но погибшие мелкие предприятия остаются на месте, безобразные", загнивающие, с торчащими из сорняков сделанными в последней конвульсивной попытке выцветшими и изорванными отчаянными объявлениями о продаже. Каждое предприятие было связано с грандиозной мечтой — эффектное открытие, в последний раз стерты пылинки, последние приготовления, можно распахивать двери. «Мы сделаем крупное дело, милая. По-настоящему крупное». Потом мало-помалу приходят сомнения, недоумение, смертельная безнадежность. «Так мы собирались сделать по-настоящему крупное дело? Ха!"

Кругом стояла тишина. Река несла едкие воды. Шуршали под бризом сухие листья. Поскрипывала вывеска.

Исчезли даже два бензонасоса. Я пошел к складу. Инструментов не оказалось. Мы задавали друг другу вопросы тихими похоронными голосами. На здании пристани красовался новенький сверкающий засов и висячий замок вместе с отпечатанным уведомлением департамента окружного шерифа. Еще одно висело на столе офиса мотеля. Никаких записок, сообщающих, как связаться с Бэнноном, я нигде не нашел.

— Что теперь? — спросила Пусс.

— Соседей тут нет, спросить не у кого. Думаю, можно пойти вверх по реке, пока на что-нибудь не наткнемся. Она огляделась вокруг и поежилась.

— Прямо мурашки по коже бегают.

Только мы подошли к причалу, послышался шум приближавшегося автомобиля. Повернули назад и увидели прыгавший по перекопанной дороге фургон телефонной компании. Я замахал руками, указывая путь вниз, машина свернула, остановилась, телефонист вылез, разглядывая нас, пока мы подходили. Приземистый крепкий мужчина в очках в серебряной оправе, на вид лет пятидесяти.

— Мне бы хотелось найти мистера Бэннона, — сказал я.

— Зачем?

Был в этом очень прямом, очень резком вопросе некий настороживший меня оттенок. Порывшись в старом мешке с избитыми трюками, я выбрал один с этикеткой «искренняя сердечность».

— Да понимаете ли, в чем дело. Как-то, не помню уж, сколько недель назад, пришлось мне чинить трюмный насос. Я заехал сюда, Бэннон снял его и на время поставил свой, рассчитывая починить мой, если сможет, или продать собственный, если не сможет, но я вернулся не так скоро, как думал. А теперь он, похоже, закрыл дело или куда-нибудь перебрался.

— Можно и так сказать. Да. Вполне. Дайте-ка я сперва отключу телефон, все проверю, а потом, может быть, расскажу, что стряслось.

Он ловко надел сумку с инструментами, нацепил кошки и пошел к телефонному столбу. Отсоединил входные контакты, подсоединил к проводу отводную трубку, набрал номер. Мы слышали его голос, но не разбирали слов. Он быстро спустился с несколько отчужденным видом, снял свои причиндалы и бросил в фургон.

— Да, сэр, — начал телефонист, — приехали бы вы сюда вчера утром, наверняка здорово бы разволновались. Увидали бы тут Бэннона. Я сам себе обещал посмотреть, где они его нашли. Может, хотите пойти взглянуть, мистер? Может, леди нас где-нибудь обождет?

Но Пусс увязалась за нами. Он прошел назад, огляделся, буркнул что-то и направился к массивному ржавому треножнику из тяжелых труб высотой футов пятнадцать. Там стояла такая же ржавая, как и трубы, ручная лебедка с рукояткой и с проволочным тросом, тянувшимся от барабана через блок на верхушке треноги. Футах в пяти над землей на туго натянутом тросе висел большой тяжелый старый морской дизель, превратившийся просто в массивный кусок железа.

Телефонист присел на корточки, покачал головой и сказал:

— Просто жуть, что человек над собой сотворил. Вы только посмотрите! Тут внизу на моторе еще остались волосы и такая вот каша.

Я принял пятно на плотной жирной грязи просто за масляное. Пусс поспешно засеменила в сторону шагов на пятнадцать, остановилась, согнулась, и ее вырвало. Потом она выпрямилась, отвернулась и села спиной к нам на козлы для распиливания дров.

— Фредди рассказывает, что этот Бэннон сделал… Фредди — один из уполномоченных шерифа Банни Баргуна… Фредди как раз и нашел его в воскресенье утром. Должно быть, этот Бэннон вздернул груз как можно выше, потом прицепил кусок проволоки к храповику вон с той стороны барабана, лег на спину прямо под эту штуковину и дернул за проволоку. Она так и была у него на руке намотана. Говорят, его в жуткую кашу размазало. — Он поднялся, отряхнул руки. — Ну, одно можно сказать: быстро и наверняка. По-моему, бедному парню было не на что жить.

— Разорился?

— Может, я чего не так понял. Знаете, люди болтают, и у каждого все выходит по-разному. Я слыхал, он уехал, чтобы побыстрей раздобыть денег, спасти свой бизнес. Поэтому, когда сюда явились в пятницу со всеми судебными бумагами о лишении имущества, о банкротстве и прочее, тут была только его хозяйка с самым маленьким. Она просила обождать, пока Бэннон вернется, да они заранее позаботились обо всех надлежащих законных шагах, так что выбора попросту не было. Обождали часок, дали ей собрать вещи, помогли погрузиться в машину. Говорят, она плакала, но держалась. Плакала вообще без единого звука. Захватила из школы двух других парнишек, оставила Бэннону у шерифа чемодан и записку и просто уехала. Видно, у нее были накоплены на дорогу какие-то деньги, потому что, рассказывают, вчера, после доставки тела Бэннона в похоронное бюро Инглдайна, шериф Баргун, желая узнать, как с ней можно связаться, чтобы сообщить ей про мужа, распечатал записку, а там только сказано, мол, она поживет пока у какой-то подружки, и указано одно имя, а фамилию знал, наверно, один только Бэннон, никто больше не знает. Он снова отряхнул руки и пошел к своему фургону.

— Он казался сообразительным и симпатичным парнем, — сказал я, медленно двигаясь следом. — Вроде бы не из тех, кто легко ломается. Хотя никогда не угадаешь. То выпивка, то наркотики, то женщины…

Он пристально посмотрел на меня из фургона:

— Не тот случай. Этого парня загнали. Встал у них на дороге, его и загнали. Только вы этого от меня не слыхали, мистер.

— Не слыхал, дружище.

Он поехал назад к ухабистой дороге, я пошел к сидевшей на козлах Пусс. Она подняла на меня глаза, слегка нахмурилась и сказала:

— У меня сердце кровью обливается, когда я гляжу, как ты тут шатаешься в шоке, Макги. Для тебя это по-настоящему сильный удар. Твой любимый старый друг отправился в просторную гавань на небесах. Тяжким путем. А ты явился забрать свой трюмный насос! Господи помилуй, Тревис!

Я присел на корточки, взглянул на нее снизу вверх.

• Предыдущая
• 9/56
• Следующая