Дэнни - чемпион мира - Даль Роальд - Страница 6

• Предыдущая
• 6/25
• Следующая

— Нет, — сказал отец, — я не люблю мистера Виктора Хейзла. Не могу забыть, в каком тоне он разговаривал с тобой в прошлом году, когда заезжал на заправку.

Я тоже этого не забыл. Мистер Хейзл остановил свой огромный сверкающий «роллс-ройс» около колонки и сказал мне:

— Заправь бак как следует.

Мне тогда было восемь лет. Из машины он не вышел. Протянул мне ключи от крышки бака и рявкнул:

— И не распускай свои руки-крюки, понял?

Я ничего не понял, поэтому переспросил:

— Что вы имеете в виду, сэр?

На сиденье рядом с ним лежал кожаный кнут для верховой езды. Он взял его, свернул и наставил на меня как пистолет.

— Если ты оставишь хоть один след от своих пальцев на моей машине, я выйду и задам тебе хорошую порку.

В этот момент отец выскочил из мастерской ещё до того, как мистер Хейзл успел закрыть рот. Большими шагами подошёл к машине и положил руки на опущенное стекло.

— Мне не нравится, как вы разговариваете с моим сыном, — сказал он устрашающе спокойным тоном.

Мистер Хейзл даже не взглянул на него. Он сидел в своём «роллс-ройсе», устремив взгляд своих поросячьих глазок прямо перед собой. Только в уголках его губ появилась высокомерная ухмылка.

— У вас нет причин угрожать ему. Он ничего плохого не сделал.

Мистер Хейзл продолжал делать вид, что моего отца не существует.

— В следующий раз, когда захотите кого-нибудь выдрать, подыщите человека своей комплекции. Например, меня.

Мистер Хейзл остался недвижим.

— А теперь уезжайте, пожалуйста. Мы не желаем вас обслуживать.

Он взял из моих рук ключ и бросил его в окно. «Роллс-ройс» быстро скрылся из виду в облаке пыли.

На следующий день к нам приехал инспектор из местного департамента здравоохранения, как он сказал, проверить санитарное состояние нашего фургона.

— Зачем вам понадобилось проверять наш фургон? — поинтересовался отец.

— Чтобы выяснить, пригоден ли он для жилья. В наши дни людям не разрешается жить в грязных лачугах.

Отец показал ему фургон, в котором не было ни единого грязного пятнышка и в котором, как всегда, было очень уютно. Инспектору пришлось уйти ни с чем.

Вскоре после этого к нам пожаловал другой инспектор и взял на пробу бензин из баков, хранившихся в подвале. Отец объяснил мне, что инспектор хотел проверить, не смешиваем ли мы сорта бензина, как это делают многие владельцы заправочных станций в округе. Но, конечно, мы этим не занимались.

Недели не проходило, чтобы к нам не нагрянул какой-нибудь проверяющий. Можно не сомневаться, говорил отец, что за всем этим действовала длинная и сильная рука мистера Хейзла, который пытается согнать нас с земли.

Думаю, теперь вы понимаете, почему моему отцу доставляло определённое удовольствие охотиться во владениях этого господина.

В этот вечер мы замочили на ночь изюм.

Следующий день был днём охотничьим. С самого утра отца охватило радостное волнение. Была суббота, поэтому я остался дома. Почти весь день мы провозились в мастерской, прочищая от осадка цилиндры «остина седьмого», принадлежащего мистеру Претчету. Это была замечательная маленькая машина выпуска 1933 года, настоящее чудо из чудес, которая бегала так легко, будто ей было не сорок с лишним лет, а куда меньше. Мой отец говорил, что эти «остины-семь», в своё время известные под названием малютки «остины», были самой удачной моделью из всех, когда-либо увидевших свет. Мистер Претчет, у которого была ферма по выращиванию индеек недалеко от Айлсбери, очень гордился своим «остином» и всегда ремонтировал его только у нас.

Ближе к вечеру отец сказал:

— Я хотел бы уйти в шесть часов. Тогда доберусь до леса как раз, когда начнёт темнеть, в сумерках.

— Почему тебе нужно попасть в лес именно в сумерках?

— Потому что в это время в лесу всё покрывается серой дымкой. Ещё вполне можно передвигаться, но и остаться самому незамеченным. А в случае чего легко спрятаться среди теней, которые чернее волчьей пасти.

— А почему бы тебе не дождаться полной темноты? Тогда тебя никто не разглядит.

— Но тогда ничего и нё поймаешь, а ведь идёшь-то именно за этим. С наступлением ночи фазаны разлетаются по своим гнёздам среди деревьев. Они такие же птицы, как все. Никогда не спят на земле. Сумерки, — добавил отец, — начинаются на этой неделе в семь тридцать. До леса не меньше полутора часов ходу, так что, хочешь не хочешь, а придётся уйти не позже шести.

— А какой метод ты собираешься использовать: «Шапку-самоклейку» или «Конский волос»?

— «Шапку-самоклейку». Уж больно он мне по душе.

— А когда ты вернёшься?

— Думаю, часов в десять. В худшем случае — в половине одиннадцатого. Обещаю, в половине одиннадцатого буду дома. Ты уверен, что сможешь остаться один?

— Совершенно уверен. Но с тобой ведь будет всё в порядке? Правда, папа?

— Конечно, не волнуйся, — сказал он, обнял меня за плечи и прижал к себе.

— Но ты ведь говорил, что в вашей деревне не было ни одного мужчины, которого рано или поздно не подстрелили бы сторожа.

— Ах да. Я это говорил? В те времена сторожей было куда больше, чем сейчас. Они подстерегали буквально за каждым деревом.

— А сколько сторожей в лесу мистера Хейзла?

— Не так много. Совсем немного.

По мере того как день угасал, мой отец становился всё более возбуждённым. К пяти часам мы закончили работу над малюткой «остином» и выкатили его на дорогу, чтобы опробовать.

К ужину, состоящему из сосисок и бекона, мы приступили совсем рано — в половине шестого. Отец почти не притронулся к еде. Ровно в шесть часов, поцеловав меня на прощание, он сказал:

— Пообещай, что не будешь ждать меня, Дэнни. Ложись спать в восемь, хорошо?

Он шагал по дороге, а я стоял на крыльце и смотрел, как он идёт. Мне нравилась его походка. У него был крупный размашистый шаг, как у всех сельских жителей, которым приходится пешком покрывать большие расстояния. На нём был старый тёмно-синий свитер и ещё более старая кепка на голове. Он обернулся и помахал мне рукой. Я махнул ему в ответ. Потом за поворотом он исчез.

Войдя в фургон, я встал на стул и зажёг масляную лампу под потолком. Самое время сделать уроки, которые мне задали на уик-энд. Я разложил на столе учебники и сел. Но мои мысли витали где-то далеко. Сконцентрироваться на учёбе я так и не смог.

Часы показывали половину восьмого. Темнело. Должно быть, отец уже на месте. Я представил, как он в старом тёмно-синем свитере и кепке с козырьком неслышной походкой пробирается по чаще. Как он обходит сторожей и движется прямиком к своей цели. Он сказал мне как-то, что надевает тёмно-синий свитер, так как он сливается с темнотой. Чёрный подошёл бы больше, но чёрного свитера у него не было. Он также сказал, что немаловажную роль играет и кепка, потому что козырёк отбрасывает тень на лицо. Как раз сейчас он, наверное, продирается сквозь живую изгородь и скоро окажется в лесу. Я вижу, как он осторожно шагает по усыпанной листьями земле, останавливается, прислушивается, снова возвращается и всё время приглядывается: не стоит ли за каким-нибудь большим деревом сторож с ружьём. Он говорил: сторожа стоят на посту почти неподвижно, как столбы. И не так-то просто разглядеть за деревом неподвижную фигуру в сумерках, когда тени становятся тёмными, будто волчья пасть.

Я закрыл учебники. Бесполезно сидеть над ними, когда тебя обуревают совершенно другие мысли. Я разделся, надел пижаму и забрался в кровать. Лампу гасить не стал. Вскоре я заснул.

Когда я снова открыл глаза, лампа ещё горела, а часы на стене показывали десять минут третьего.

Десять минут третьего!

Я вскочил и взглянул на койку надо мной. Она была пуста.

• Предыдущая
• 6/25
• Следующая