Современный венгерский детектив - Череш Тибор - Страница 70

— Я чувствую себя превосходно. Когда я работаю, то сбываю о болезни. Кстати, прихвати сдобой это и отдай да анализ,— говорит Келемен и передает Раудеру завернутые в бумагу крупицы с подошвы ботинок.

Раудер кидает и кладет сверток в карман.

— Интересно, у Шоммера нет ни одной своей фотографии и ни одной мужской. Все — женские. Хотелось бы взгянуть на этого сердцееда,— смеется Сипек.

— Ты прав,— говорит Еромош.— Действительно странно. Мы даже незнаем, как он выглядит. Встретишься на улице нос к носу — и не узнаешь.

Все смеются.

Келемен вдруг опускается на тахту с тигровым покрывалом.

— Что с тобой, Бела?

— Голова немного кружится. Мне, пожалуй, лучше пойти домой. Боюсь, станет хуже.— Он немного помолчал.— Кажется, дело Хуньора начинает меня затягивать.

Конечно, затягивает. Затягивает жадно и неотступно. Он уже ни о чем не думает, кроме этого дела. К нему нельзя привыкнуть, оно не может надоесть, и его нельзя поставить в ряд обычных дел. Или можно? Конечно, можно. Только Келемен не способен на это. Единственное, чего он добивался многие годы с большим трудом,— ни лицом, ни жестами не выдавать волнующей жажды расследования.

Тишина. Теплая комната, теплая кровать. Манци перестала, наконец, хныкать и сокрушаться по поводу того, что он сбежал из дому больным, она подала ему легкий обед — шницель с подливой из шпината, два апельсина, чай с лимоном. Он послушно терпел, когда она закутывала его в одеяло, затем засыпал, тяжело дыша, просыпался, снова засыпал. Дважды звонил Еромош. Манци разговаривала с Янкой. Один раз позвонил Раудер, сказал, что Дюри Сипек зайдет вечером, а крупицы — не с рулона толя. Фотографии нигде не были опубликованы, специалисты фотоотдела не видели ни одну из них. Значит, изготовлены они были для личных целей?

Бабушка Шоммера. Еромош рассказывал о ней с юмором, образно, не упуская, однако, существа дела. «Мой Фреди,— говорила она,— очень хорощий мальчик. Нет у него ни папы, ни мамы — их угнали нилашисты, и воспитывать его пришлось мне». В марте будет два года, как он перебрался к другу художнику, но домой приходил регулярно и тут работал. В лаборатории. Под лабораторию он оборудовал бывшую комнату прислуги, где проявлял пленки. Еромош отмычкой открыл замок, осмотрел лабораторию, но негативов нигде не обнаружил — значит, они хранятся где-то в другом месте, чтобы старушка случайно… Одни пейзажи, фоторепортажи, сцены из спектаклей, зарубежные знаменитости, побывавшие в Венгрии. Зеленая шкатулка. Еромош не смог открыть ее, а взять не решился — откроет завтра и посмотрит, что в ней, пока кто-нибудь отвлечет внимание старушки. Собственно, из-за этого он и звонил в первый раз.

Да, он видел фотографии Шоммера, их показала старушка. Хорошие фотографии: вот он, в теннисных брюках и тенниске, кому-то машет рукой, а вот его портрет — волнистые черные волосы, резкие черты лица, белые зубы, широкая улыбка. Еромошу понятно, почему к нему липнут женщины.

Раудер доложил о событиях дня, подтвердил сведения о найденном на острове Маргит трупе мужчины. Мужчина захлебнулся, на голове у него — небольшая царапина, вероятно, от проплывавшей мимо льдины. Однако в результате вскрытия в слизистой оболочке носа обнаружены следы эфира — по-видимому, его усыпили наркотическим средством и положили на ступеньки лестницы, ведущей к воде, но с какой целью — не ясно. Установить личность умершего до сих пор не удалось — в его карманах ничего не найдено. Возможно, мужчина был ограблен.

Раудер сообщил также, что на допрос вызвана Бориш Балог, модельерша, фотография которой в обнаженном виде, помимо снимков Вильмы Хуньор и Эдит Чаус, была найдена у Шоммера. И кроме того, она ведь приходится племянницей Хуньору. Раудер спросил, как здоровье Белы, обрадовался, что тому лучше, и посоветовал не делать глупостей, отлежаться, чтоб не навредить самому себе. Бела сказал, что врач обещал быть к шести, значит, скоро должен явиться.

Измерив температуру, Келемен снова заснул. Врач пришел в половине седьмого. Он простукал и послушал его спину и грудь, заглянул в горло, прижав ложкой язык. «Еще скверно,— сказал врач,— но идет на поправку». На вопрос Белы о том, можно ли ему завтра выйти на работу, врач что-то проворчал, затем в порядке исключения пообещал зайти рано утром, еще до приемных часов,— тогда и решит. Это успокоило Келемена. Он чувствовал себя относительно неплохо, и нос у него не был так заложен, как вчера, дышалось свободнее.

Он ел кефир, смешанный по рецепту Манци с абрикосовым вареньем и небольшим количеством рома, когда раздался телефонный звонок. Была половина восьмого. Еромош с непривычным для него волнением доложил, что Голиг, случайно увидев на его столе фотографию Альфреда Шоммера, тут же признал в нем мужчину, труп которого был найден на острове Маргит. Ошибка исключалась.

— Этого я и боялся,— вздохнул Бела Келемен.— Было у меня предчувствие, но чувствам человек не всегда должен верить. Вы отпустили Эдит Чаус?

— Да,— ответил Еромош.— Еще днем, когда вернулись с квартиры Шоммера. Но Шомфаи следит за ней. Она вышла на работу. С Шоммером ей теперь не удастся встретиться.

— Да. С ним она уже не встретится. Единственный свидетель, который мог бы подтвердить алиби Эдит Чаус, мертв. Раудер говорит, что, по данным вскрытия, он скончался вчера вечером между семью и восьмью часами. А доказательств, спала она у Шоммера или не спала, у нас нет никаких. Вам удалось обнаружить отпечатки пальцев на квартире Шоммера?

— Отпечатков много. Но установить, чьи они, не удалось. По крайней мере те, что свежие.

— Было одно убийство, теперь два. Можно предположить, что Шоммера убил тот, кто искал что-то на его квартире и оставил свет невыключенным.

— Я тоже так думаю,— сказал Еромош.— Но у нас пока нет ни одной улики.

— Нет,— задумчиво произнес Келемен и взглянул на стакан с кефиром, смешанным по рецепту Манци с абрикосовым вареньем и ромом.— Дело усложняется. Я завтра приду. До свидания.

— До свидания, товарищ Келемен.

Он повесил трубку, зачерпнул ложечкой кефир, проглотил. Теперь он ему показался не таким вкусным, каким был.

Потом Келемен проглотил две таблетки гермицида, выключил свет и проспал всю ночь спокойно, без лновидений. Но перед тем как заснуть, он попросил Манци позвонить Сипеку и сказать, чтобы тот не приходил — Келемен плохо себя чувствует, ему надо выспаться.

Проснулся он рано. За окном было еще темно — щель между шторами зияла чернотой. Келемен поворочался немного, прислушиваясь к самому себе. «Вполне здоров»,— пробормотал он вполголоса.

Он положил на колени папку с бумагами, нажал на кнопку шариковой ручки и начал быстро писать.

«По сути дела, я систематизатор,— размышлял он.— Я всегда начинаю с того, что пытаюсь навести порядок в беспорядке. Разложить все по полочкам. Когда есть система, то порядок вещей принимает четкую форму, размещается в пространстве и во времени. До сих пор мы имели дело с трудным, но простым по своему построению уравнением с одним неизвестным, и вдруг в нем появляется еще неизвестное. Если: подобное встречается в детективном романе, мне ужасно хочется зевать. Представьте себе, в середине романа обнаруживается еще одно убийство. От этого разрушается завершенность первой задачи, сдвигается внутреннее равновесие формы, и. возникает чувство, будто тебя хотят обмануть. По делу об убийстве Хуньора у меня уже начала складываться более или менее ясная версия — и вот нате. Придется начинать все сначала.

Тупик. А у нас, что называется, цейтнот, Да развязки еще далеко, но нити уже в наших руках. Хуньор бросил семью не потому, что стакан вдруг наполнился да краев. У него была женщина, молодая красивая женщина, на которой: он собирался жениться. Да и она была не прочь выйти за него замуж. Конечно, Эдит Чаус не испытывала к Хуньору горячей любви, если готова была по первому знаку Шоммера…

Готова ли она была на самом деле? А что, если они все обсудили заранее? Эдит Чаус могла знать об этих сорока двух тысячах форинтов и могла договориться с Шоммером… Но это ничем нельзя подтвердить. Эдит Чаус придёмся еще, как следует допросить. И не раз. Она не похожа на опытную преступницу и наверняка запутается, если будет врать.