Санин - Арцыбашев Михаил Петрович - Страница 32
- Предыдущая
- 32/114
- Следующая
Несколько минут было тихо и отчетливо слышалось как одиноко и отчаянно билась с налету о стекло окна ночная бабочка Петр Ильич грустно покачивал головой, опустив пьяное лицо к залитой грязной газете. Санин все улыбался.
Юрия и раздражала, и привлекала эта постоянная улыбка.
«Какие у него прозрачные глаза!» — бессознательно подумал он.
Санин вдруг встал, отворил окно и выпустил бабочку. Как взмах большого мягкого крыла удивительно приятно и легко прошла по комнате волна чистого прохладною воздуха.
— Да, — проговорил Иванов, отвечая на собственные мысли, — люди бывают всякие, а по сему случаю выпьем.
— Нет, — покачал головой Юрий, — я не буду больше пить.
— П-почему?
— Я вообще мало пью…
От водки и жары у Юрия уже болела голова и хотелось на воздух.
— Ну, я пойду, — сказал он, вставая.
— Куда?.. выпьем еще!..
— Нет, право, мне нужно… — рассеянно отвечал Юрий, отыскивая фуражку.
— Ну, до свиданья!
Когда Юрий уже затворял двери, то слышал, как Санин, возражая Петру Ильич), говорил:
— Да, если не будете, как дети, но ведь дети не различают добра и зла, они только искренни… в этом их…
Юрий затворил дверь, и сразу стало тихо.
Луна стояла уже высоко, лакая и светлая. На Юрия пахнуло влажным от росы прохладным воздухом. Все было соткано из лунного света, красиво и задумчиво. Юрию, когда он шел один по ровным от лунного света улицам, было странно и трудно думать, что где-то есть молчаливая, черная комната, где на с голе желтый и недвижимый лежит мертвый Семенов.
Но почему-то он не мог вызвать опять те тяжелые и страшные мысли, которые еще так недавно подавляли всю его душу, заволакивая весь мир черным туманом. Ему было только тихо и грустно, и хотелось не отрываясь смотреть на далекую луну.
Проходя по пустой, при луне казавшейся широкой и странно гладкой площади, Юрий стал думать о Санине.
— Что это за человек? — спросил он и в недоумении долго колебался
Ему было неприятно, что нашелся человек, которого он, Юрий, не мог определить сразу, и оттого хотелось определить непременно дурно.
«Фразер, с недобрым удовольствием подумал он, — когда-то рисовались отвращением к жизни, высшими непонятными запросами, а теперь рисуются животностью…»
И, бросив Санина. Юрий стал думать о себе, что вот он ничем не рисуется, а все в нем, и страдания и думы, особенное, ни на кою не похожее. Это было приятно, но чего-то не хватало, и Юрии стал вспоминать покойного Семенова.
Он грустно подумал, что никогда больше не увидит больного студента, и Семенов, которою он никогда особенно не любил, стал ему близок и дорог до слез. Юрий представил себе студента лежащим в могиле с прогнившим лицом, с телом, наполненным червями, медленно и омерзительно копошащимися в разлагающемся месиве, под позеленевшим сырым и жирным мундиром. И весь вздрогнул от отвращения. Юрий вспомнил слова покойного:
…Я буду лежать, а вы пройдете и остановитесь надо мною по собственной надобности…
«А ведь это все люди! — с ужасом подумал Юрий, пристально глядя на дорожную жирную пыль. Я иду и топчу мозги, сердца, глаза… ох!»
Он почувствовал какую-то противную слабость под коленями.
«Умру и я… умру и по мне так же будут ходить и думать то же, что я думаю теперь… Да, надо, пока еще не поздно, жить и жить!.. Хорошо жить, так жить, чтобы не пропадал даром ни один момент моей жизни… А как это сделать?»
На площади было пусто и светло, а над всем городом стояла чуткая и загадочная лунная тишина.
— И струны громкие Баянов не бу-удут го-о-ворить о нем… тихо пропел Юрий.
— Скучно, грустно, страшно! — громко проговорил он, точно жалуясь, но сам испугался своего голоса и оглянулся, не слышал ли кто.
«Я пьян…» — подумал он.
Ночь была светлая и молчаливая.
- Предыдущая
- 32/114
- Следующая
